Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 90

Четырнадцать лет, — со злостью думала ведьма, — не тот возраст, когда девицу, почти ещё ребёнка, надо сбывать с рук. Сольвейг провела кончиками пальцев по красивому лицу дочери — и не почувствовала ничего, кроме глубокой горечи.

Затем она подошла к кровати, на которой в обнимку спали её сыновья. Минувшей осенью Атли исполнилось десять — он был всего на два года младше Беаты. Такой же темноволосый и кучерявый, как его сестра и мать, мальчишка всегда отличался умом и спокойным характером. Порой, когда Сольвейг наблюдала за средним сыном, ей чудилось, что есть в нем искра Дара, та, что испокон веков делала выходцев из рода Хелленбергов Детьми Хасидзиль. К тому же, Атли с раннего детства проявлял интерес ко всякого рода зельям и травам — зачастую его и за уши невозможно было оттащить от матери, когда она варила свои снадобья, чтобы продать их на базаре или передать реванхеймской знахарке.

Сольвейг усмехнулась, наблюдая за тем, как Атли заворочался во сне, лениво приоткрыл один глаз и, пробормотав сонное «Мам?», повернулся на другой бок, выпустив из объятий Хеварда.

Малышу Хеварду — так его называла Сольвейг — было всего лишь шесть. Самый младший из её детей, и именно его она когда-то любила больше всего. Не по годам смышленый, верткий и смешливый, Хевард был любимцем всей семьи. И пожалуй, именно его рождение стало ключиком к холодному, каменному сердцу Йоргена из клана Эспозито. Он души не чаял в своём младшем сыне, всегда уделял ему больше всего внимания. Хевард уродился в отца — рыжеволосый и весь в веснушках, а от матери ему достались лишь глаза, такие же зеленые и с озорным огоньком.

Ведьма осторожно поцеловала в лоб младшего сына, и, подойдя к третьей кроватке — совсем крохотной, предназначенной для младенца, застыла возле неё, бездумно глядя перед собой.

После рождения Хеварда её супруг словно оттаял, впервые за годы жизни вместе он попытался разглядеть в Сольвейг что-то бóльшее, нежели её красивое лицо и благородное происхождение. А ведьма, в свою очередь, почти сумела полюбить человека, так и не ставшего ей близким. Те два года были самыми светлыми в её не слишком длинной жизни. Когда Сольвейг забеременела в четвёртый раз, Йорген был на седьмом небе от счастья. Он носил жену на руках, осыпал её щедрыми дарами. Но все закончилось в один миг. Неожиданно, уже на поздних сроках беременности, ведьма заболела: слегла с лихорадкой, а знахари, коих Йорген водил в дом, лишь руками разводили, не в силах помочь умирающей женщине. Но вот Сольвейг пошла на поправку, и то, что у неё не случилось выкидыша, все вокруг называли чудом. Она расцвела, словно в неё заново вдохнули жизнь. Однако, в положенный срок ребёнок родился мертвым, и светившиеся счастьем глаза Йоргена потухли. Сольвейг помнила то время так, словно все случилось только вчера — мужчина крушил все вокруг, кричал страшным голосом, обвинял женщину в том, что это она убила их ребёнка — выменяла его жизнь на свою, ибо в жилах её текла кровь Хелленбергов, многие из которых являлись Детьми Хасидзиль. А всем известно было, что Дети Хасидзиль рано или поздно открывают обратную сторону своего целительского Дара — и забирают чужие жизни так же легко, как отдают свои собственные ради исцеления раненых и больных от их недугов. И Сольвейг не смела возразить своему супругу, ибо он был прав — она действительно забрала жизнь нерожденного ребёнка, чтобы выжить самой. И её молчание в ответ на обвинения стало самым страшным ответом.

Йорген отвернулся от неё, словно забыл про её существование. Два года женщина жила в тени своего мужа, никем не видимая и не замечаемая, и даже дети сторонились своей матери. Сольвейг старалась появляться дома лишь незадолго до возвращения Йоргена — лишь бы не видеть напуганные взгляды детей. Она с головой окунулась в целительское мастерство, много помогала местной знахарке и попутно изучала новые грани своего Дара. Женщина готова была бежать из этого дома куда подальше, когда ее жизнь сделала новый виток.

...Тот наёмник пришёл в Реванхейм по очередной весне, выполняя заказ от своей гильдии. Он не был человеком, и разумеется, это породило огромное количество сплетен и разговоров — ведь нечасто людям удавалось увидеть этакую диковинку — серокожего, остроухого нелюдя. Ведь иллирийцы не так уж часто покидали свою землю, и наёмников среди них почти не было. Помнится, Сольвейг внимательно слушала свежие сплетни от знахарки, которой помогала. Сама она лишь дивилась про себя, задаваясь вопросом, что могло привести чужака так далеко на север.

С тем нелюдем Сольвейг познакомилась на весеннем базаре, когда продавала свои снадобья. Он пришёл в её лавку, чтобы закупиться необходимыми травами. Ох и на славу Сольвейг с ним поторговалась за свои товары — был иллириец до невозможности упорным и наглым. Себя он звал Бесом из Джагаршедда, и был красив даже на придирчивый взгляд ведьмы, обладал вспыльчивым характером и жизнерадостной улыбкой. Безобидное кокетство перешло в нечто большее, а холодные и одинокие вечера сменились жаркими ночами, и днями, полными неясных томлений. Бес оказался на редкость жизнелюбивым и злоязыким созданием, а в его жёлтых глазах Сольвейг увидела тепло и вечность.

Они встречались тайно в лесу, а когда выпал первый снег — Бес остался зимовать в Реванхейме, и Сольвейг повадилась по ночам, когда все спали, уходить из дома и добираться до постоялого двора. Она щедро заплатила его хозяину за молчание, и чувствовала себя почти безнаказанной. Иногда Бес рассказывал ей о своих приключениях, и историй было много. Сольвейг слушала его байки о Вечной Земле Иллириан, где он родился, она верила и рассказам про суровый Джагаршедд — вотчину рогатых шеддаров, и она смотрела в жёлтые глаза Беса, всегда искрившиеся весельем, и больше всего на свете желала уйти, покинуть Реванхейм навсегда. Жить вечно, как Бес из Джагаршедда, быть свободной. И в этих грёзах ведьма проживала один день за другим, а ночи проводила рядом с нелюдем, и они любили друг друга и верили. Но пришла весна — и Бес покинул Реванхейм на несколько дней.

Ничто не остаётся в тайне навсегда, и однажды о похождениях неверной жены прознал и Йорген — долго же он таскал её за волосы, вешая оплеухи, а потом взял её силой. Сольвейг тогда была так напугана, что не смогла даже прибегнуть ко второй стороне своего Дара, и иссушить супруга, забрать его жизнь себе. Тогда женщина сумела кое-как подлечить свои раны сама, а потом добралась до реванхеймской знахарки, и та, охая и качая головой, латала и отпаивала ведьму. Когда Бес вернулся, на Сольвейг не было уже ни царапины, лишь в глазах горела затаенная злоба. Однако, вопреки всему, ни слова она не сказала наемнику о произошедшем, а только продолжала с ним встречаться. И прошло несколько недель, прежде чем женщина поняла, что вновь беременна — и теперь ей было по-настоящему страшно, ибо не знала она поначалу, чей это все-таки ребёнок. Лишь позже, почуяв эту яркую искру, Сольвейг отбросила все сомнения. Она решила снова попытать счастья и выносить дитя, а чтобы избежать несчастного случая, как в прошлый раз, женщина стала искать себе жертв, чьи жизни можно было забрать. Поначалу это были птицы и домашние животные, но однажды Сольвейг довелось забрать и человеческую жизнь. То была больная женщина, и ведьму позвали к ней, дабы она исцелила недуг. Однако Сольвейг поступила строго наоборот, забрав Даром жизнь больной себе, а всем сказала, что почившей уже ничем нельзя было помочь. И на всю жизнь ведьма запомнила это чувство — когда кровь бурлит в жилах, сердце колотится как сумасшедшее, а по телу разливается живительная сила. С тех пор зверьё и птицы ведьму больше не интересовали.

Так прошло лето, а свою беременность женщина от Беса скрывала, не ведая, как он отреагирует. Когда наёмник вновь покинул город — на сей раз до зимы — ведьма испытала немалое облегчение. Теперь у неё осталась лишь одна беда — Йорген, её муж. Как ни странно, он несколько смягчился, словно бремя ведьмы вновь подарило ему надежду. Руку на жену он больше не поднимал, попрекать во всем и волком глядеть тоже перестал. Но в сердце женщины навсегда поселилась злоба — ненавидела она Йоргена всей своей душой.