Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 61

—О, портки Махасти, ты когда-нибудь заткнешься, ведьма? — Лайе уже не говорил, а рычал.

—Ты ничего мне не сделаешь. — нагло заявила женщина и потянулась, чтобы погладить Долу по лицу.

И тут же отдернула пальцы, обиженно подула на них.

—Размахался тут своим Даром! — буркнула она с недовольным видом.

—Малого разбудишь, — почти ласково отозвался Лайе, и в его голосе не было ни капли сожаления.

Он подозрительно довольно зажмурился, напомнив ведьме кота, который объелся сметаны. Сольвейг хмуро на него посмотрела, растирая онемевшие пальцы и, исторгнув из себя тяжелый вздох, сдалась. Как бы ей ни хотелось дождаться второй стражи, желание спать было сильнее. Она улеглась на землю, поплотнее закуталась в свой плащ и прикрыла глаза, слушая древнюю песнь духов земли. Пели деревья, звенели цветы и даже река несла свои воды, повествуя о том, что было.

«Пой с нами, Дитя Хасидзиль, пой, расскажи о своей жизни, подари нам тепло своей души, пой с нами, будь с нами»

«Вы, духи земли, вы все видите, знаете, слышите... Поведайте мне о близнецах, спойте мне о снах Беса. Почему же брат так сторожит его сны? Что за напасть он отгоняет? Поведайте мне об этом, милые духи, а взамен я спою вам песнь о жизни и смерти, да о богах, что ступали по этой земле...»

Дола проснулся резко, словно вырванный из чёрной бездны, которая была его сном. Первое, что он увидел — клевавшего носом близнеца, склонившего над ним голову. А затем его внимание переключилось на светлеющее предрассветное небо, и Дола сообразил, что почти проспал свою стражу.

—Ли? — тихо позвал он.

—М-ммм? — Лайе сонно встрепенулся, открыл свои пронзительно синие глаза.

—Ты почему меня не растолкал, чтобы я тебя сменил? — зашипел Дола.

Лайе смотрел на него, словно пытаясь понять смысл произнесённых слов.

—Я не хотел спать. Мне кажется, я на всю жизнь выспался после Ресургема. — зевнул он.

—Ты засыпаешь. — заметил Дола.

—Вовсе нет, — речь близнеца была сонной и медленной, он ожесточённо потёр лицо руками. — Не хочу обратно в сны. Я сыт ими по горло.

—А как же порог? Ты сновидец, вы на рассвете...

—Знаешь, мне всегда было интересно, что случится, если я хотя бы раз в жизни пропущу свой порог.

Лайе, закряхтев, поднялся с земли и потянулся, разминая затёкшее тело. Скривив губы, потёр занывшее колено.

—Скверно срослось, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд брата. — Никак не могу к этому привыкнуть.

—Ты живой. — отозвался Дола. — Твоя нога по сравнению с тем, что могло быть — сущий пустяк.

Посмотрим, будет ли это пустяком, когда наш народ увидит хромоногого императора, — мрачно подумал Лайе. — Те, кто стремится к совершенству и миру без изъяна, не смогут промолчать. Будут пересуды, будут злые языки. Не любят иллирийцы калек — даже если это всего лишь хромота.

Дола, тем временем, расхаживал по их маленькому лагерю, цепко оглядывая окрестности. Попутно он делал небольшую разминку, чтобы вернуть гибкость затёкшим после сна конечностям, и взбодриться заодно. Лайе невольно хмыкнул, вспомнив, как с утра пораньше собирались в саду Термарилля расфуфыренные по последней моде фрейлины, чтобы поглядеть на щеголявшего голым торсом младшего принца.

Первозданные, как же давно это было! Сколько они не были на Вечной Земле? Десять лет? Или уже больше?

Сейчас Лайе особенно остро ощущал тоску по дому. Ему казалось, что за прошедшие недели он устал так, что целой вечности не хватит на отдых.

Он взглянул на близнеца.

—Малой, — позвал его Лайе. — Ты скучаешь по дому?

Совершавший променад по лагерю Дола замер возле брата.

—Мой дом там, где ты, Ли. Неважно, есть ли у нас крыша над головой, и на чьей земле мы находимся — дом там, где мы с тобой. — мягко отозвался Дола. — И лучшие годы своей жизни я провёл с тобой. Вот бы наша жизнь никогда не менялась. — он мечтательно вздохнул.

—Да, в этом весь ты. Хочешь жить в вечной дороге вдвоём, хочешь, чтобы наша жизнь никогда не менялась и никогда не меняла нас. — усмехнулся Лайе.

Не ответив, Дола повернул голову в сторону спящей ведьмы, взглянул на неё и улыбнулся каким-то своим мыслям. И все благодушное настроение Лайе тут же испарилось к демонаи. Вновь обретя свой Дар, он видел мысли близнеца, читал их, точно раскрытую книгу. Лайе понимал, что это нехорошо, неправильно, но остановиться не мог и не желал.

—Малой, послушай. Сольвейг — бабочка-однодневка, я тебе уже говорил. Сгорит, и исчезнет, будто ее не было никогда. Но перед этим она сожжет тебя, Дола. — осторожно произнес он.

—Может, ты и прав. — отмахнулся Дола, продолжая улыбаться. — Но лучше так, чем... Зачем мне пламя, которое горит вечно, но не сможет согреть?

«А тебе не стать таким, как он. Сильным. Ярким. Живым».

Голос ведьмы прозвучал в голове Лайе так, словно она стояла рядом с ним. Он бросил злой взгляд на спящую ведьму. И крамольная мысль закралась в его голову — а что дальше? Будут ли последующие годы такими же лучшими для них? Или Дола выберет Сольвейг, а ему, Лайе, не будет места в жизни брата?

«Будь ты проклята, jalmaer, — мрачно подумал Лайе. — Все наши мысли только о тебе, и все разговоры тоже лишь о тебе».

Он снова зевнул, чувствуя, что даже стоя на ногах словно проваливается в вязкую пучину сонного забвения. И все же, в этот раз Лайе хотел переждать момент порога в ясном рассудке — ибо ему было страшно. Окончательно уверившись в том, что стоя на одном месте он попросту заснёт, иллириец принялся бродить по поляне, осторожно и тихо ступая по траве, чтобы никого не разбудить. Когда ему и это опостылело, он бросил взгляд на Долу. Близнец с сосредоточенным видом чертил новые руны вокруг поляны — но скорее для собственного спокойствия. Убедившись, что его брат в данный момент увлечён борьбой с неподдающимися ему символами, Лайе неслышно переступил защитный круг и направился дальше в лес, ведомый душевным порывом. Его чувства обострились до предела, он слышал каждый шорох в этом лесу, каждый вздох спавших на поляне, слышал каждую сонную мысль потихоньку просыпавшегося обоза. Лайе слышал и саму природу, и чудилось ему — духи леса тянут к нему руки, зовут с собой, напоминают о том, кто он. Сновидец, отказавшийся перейти через порог. Лайе казалось — он видит Абэ Ильтайн наяву. Эфемерный мир снов был совсем рядом — только протяни руку и сможешь оказаться по ту сторону.

Спи, сновидец, приходи к нам, мы ждём тебя, как всегда ждали, — шептали листья в кронах деревьев. Не пытайся избежать порога, не уходи от своей природы, — пел легкий, тёплый ветер.

У Лайе закружилась голова, он поднял взгляд на быстро светлевшее небо. Ещё немного — и он увидит утреннее солнце, чьи лучи раскинутся над лесом, и не будет для него никакого порога, не уйдёт он в зыбкую память Земли Радости. Не будет ни снов, ни Абэ Ильтайна...

Лайе так и не понял, что произошло. На него вдруг разом навалились чужие мысли, чужие голоса, самые затаенные желания, тщательно скрываемые чувства — грусть, радость, гнев. Исчезли все тщательно воздвигнутые им барьеры, и в разуме воцарился самый настоящий хаос. Лайе казалось — он здесь, в лесу, и одновременно — везде. Он был в мыслях торговцев обоза, он был в диких волках, что бродили в глубине леса. Он видел мир глазами реющих под небесами птиц, он был рекою, что текла через всю Землю Радости, он был и жив, и мертв одновременно. Казалось, что Дар его раскинулся на лиги вокруг, и он слышал мысли плачущего ребёнка где-то далеко-далеко, чувствовал охотников из близлежащей деревни, отправившихся за уловом на рассвете. Всего этого было много, слишком много и Лайе попытался закрыться от мира, снова стать собой, но Дар не слушался его.

«Хватит... Хватит!» — казалось, отчаянный крик иллирийца яркой вспышкой боли отозвался в разумах всех живых существ, до которых он смог дотянуться.

Громким граем взмыли в небо обезумевшие вороны, вдалеке завыли взбесившиеся волки, громко заплакал чей-то ребёнок в колыбели, которой не могло быть рядом. Отчаянно закричал кто-то в лесу, пытаясь унять дикую головную боль.