Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 60

—Ты меня пугаешь, Ли. — буркнул Дола, мрачно созерцая дорогу. — Она все-таки спасла тебя.

—Я пугаю сам себя, — признался Лайе. — Что до твоей девки... Не будь тебя, она оставила бы меня умирать, ты и сам знаешь.

Он поморщился — вернувшийся Дар пульсировал в нем, словно норовя вырваться наружу снова, и его было сложно удержать в себе. Лайе слышал мысли теперь гораздо чётче, гораздо ярче, чем раньше, и это тревожило. После стычки с ведьмой он чувствовал себя грязным и замаранным. Ее мысли — отравленные, душные, после которых нестерпимо хотелось отмыться. Он видел и слышал их, и это неизбежность среди носителей Дара. Гнев ведьмы, ее жадность до жизни обволакивали Лайе все это время, обвивались вокруг, подобно змеям. И это было отвратительно.

Как жаль, думал Лайе, что его брат не наделён Даром, подобен слепому котёнку. И не может он видеть душу ведьмы. Если бы увидел — сам отвернулся бы от неё.

Когда стало ясно, что добраться до постоялого двора к ночи обоз не успеет, было решено устроить ночлег в лесу. Отыскав проторенную другими караванами дорогу до небольшой, но приятной поляны, Дола и Лайе дали знак возницам, и те направили повозки сквозь лес. Не сговариваясь, близнецы решили сторожить обоз как обычно: первая стража была за Лайе, а Дола заступал во вторую, едва в предрассветный час Дар звал близнеца в туманный мир Абэ Ильтайна, обитель усопших душ.

Дрова весело потрескивали в пламени костра, торговцы неторопливо поглощали похлёбку, сваренную Сольвейг, а Юриона деловито сновала туда-сюда, перебрасываясь со спутниками короткими фразами. Ведьма ходила по поляне и, напевая себе под нос какой-то незамысловатый мотивчик, рисовала на земле незримые руны, которые должны были отпугивать диких зверей. Дола, чьё настроение оставляло желать лучшего, не стал рассиживаться, а сразу постелил на землю плащ, вытянул ноги в направлении костра, и положил голову на колени Лайе. Прошло совсем немного времени, когда его дыхание стало ровным и спокойным. Беседа между торговцами не клеилась, то и дело все косились на хмурого Лайе и не менее хмурую Сольвейг, которая, закончив возиться с готовкой, присела по другую сторону от Долы и теперь молча подкидывала тонкие ветки в костёр, наблюдая за тем, как они вспыхивают и сгорают — совсем, как краткоживущие jalmaer. Потихоньку люди расползлись спать, кто куда. А ведьма осталась рядом с близнецами. То и дело она с опаской косилась в сторону Лайе, упорно хранившего молчание. Всем своим видом он показывал, что совершенно не замечает ведьму. Сольвейг вздохнула.

—Знаешь, при других обстоятельствах, мы могли бы стать друзьями. — наконец, нарушила молчание женщина.

И увидела, как нервно дернулась щека нелюдя. Лайе упрямо поджал губы. Немного помолчал и неохотно ответил:

—Нет. Друзьями мы бы никогда не стали. Ни при других обстоятельствах, ни в других жизнях. Мы для этого слишком эгоистичны, ведьма. — всем своим видом он демонстрировал презрение.

—О, вот эти нотки в голосе я узнаю. Давно тебя не видела, прежний Лайе. — усмехнулась Сольвейг. — Должна сказать, что когда ты не ведёшь себя, как бешеное животное, с тобой не так уж и противно общаться.

—Нечего было на меня заговоры свои шептать, — буркнул иллириец. — Глядишь — и не получила бы сегодняшнюю взбучку.

—Я делала это исключительно во благо тебе!

—Ты зубы-то мне не заговаривай, женщина. Дола может и поверил в эту брехню, но неужели ты думала обмануть шамана? — прошипел Лайе.

—Ну... Довольно долгое время ты ничего не замечал. — Сольвейг усмехнулась. — Если бы не сегодняшняя стычка, может у меня и получилось бы тебя обмануть.

На языке у Лайе вертелась парочка непереводимых шеддарских идиом, но вместо этого он лишь зло посмотрел на ведьму.

—Вряд ли заговоры спасли бы тебя от перерезанного во сне горла.

—Ты не станешь марать об меня руки.

—Я и так уже замарался по самые уши твоими мыслями, ведьма. Руки хоть отмыть можно. — раздраженно огрызнулся Лайе.

В чем-то Сольвейг была права. За исключением сегодняшней вспышки гнева Лайе действительно не тронул бы её. Лишь потому что Дола ему бы этого не простил. Впрочем, по той же причине Сольвейг не могла избавиться от Лайе. И от этого на душе было совсем муторно.

Дола заворочался во сне, что-то неразборчиво буркнул и вдруг дернулся на коленях брата. По его телу пробежала судорога, а из горла вырвался сдавленный хрип. Сольвейг испуганно подобралась поближе. Лайе привычным жестом положил руку близнецу на лоб и начертил пальцами незримую руну. Дыхание младшего снова выровнялось.

—Что с ним? — прошептала ведьма.

—Зашел слишком далеко. Он ведь не чувствует разницу между сном и реальностью, мой братец. Его не учили быть сновидцем. — вздохнул Лайе, — И кошмары вполне способны изувечить ему разум. Айя на нашей родине говорят, что таков удел у близнецов. Одному что-то достается с лихвой, а другому — крохи. Однако я не уверен, что дело именно в этом. Однажды он уже перешагнул этот... порог. И больше не стал прежним.

—Почему ты не помог ему тогда? Вы ведь неразлучны. — поинтересовалась ведьма.

Лайе остро взглянул на неё, выискивая подвох. Но в мыслях женщины не было ничего, кроме беспокойства за... возлюбленного? Лайе почувствовал укол ревности и все же постарался ответить вполне миролюбивым тоном:

—Так было не всегда. Определенную часть его жизни не знаю даже я. И мой Дар здесь абсолютно бесполезен. Нельзя прочитать в мыслях то, чего нет.

В конце-концов, — подумал он, — с этой jalmaer их объединяет только одно: любовь к Доле.

—Я видела его разум. — тихо произнесла ведьма. — Его мысли. Все эти образы. Он как будто собран из осколков, мне казалось в тот миг... Неважно. То, как он думает, каким он иногда становится. Это так похоже на... — Сольвейг запнулась, пытаясь подобрать нужное определение.

—Хаос. — подсказал Лайе. — Все верно. Я знаю, о чем ты думаешь. Нет, мой брат не безумен и не одержим. Но он всего в шаге от этого.

—Потому ты так о нем печёшься?

—И поэтому тоже. — Лайе кивнул, провёл пальцами по белым, непослушным волосам близнеца.

Он молча смотрел на искры от костра, поднимавшиеся вверх. Торговцы разошлись спать — кто-то забрался в повозку, кто-то улёгся на плаще. Сбоку доносился раскатистый храп. Юриона легла по другую сторону костра, свернулась в клубок подле своего отца.

—Пока я лежал без сознания, что было с Долой? — наконец, спросил он. — Ведь эти проклятые сны...

Сольвейг повернула к нему голову, словно раздумывая — успокоить нелюдя или пусть помучается. Наконец, она вздохнула:

—Он стал совсем другим. Порой казалось, что он сходит с ума, почти одержим. А потом... — ведьма вспомнила злополучный сеновал и хмыкнула. — Потом оказалось, что я тоже могу сторожить его сон. Моего Дара хватает на это. Ты так печёшься о нем, синеглазик. Но не волнуйся, Лайе. Я тоже могу его защитить.

—Наверное, хотя бы за это я должен сказать тебе спасибо.

Ведьма изумлённо подняла брови.

—Погоди-погоди, я не ослышалась? Ты, высокомерный убл... м-м-м... синеглазик, выражаешь мне благодарность? А можешь повторить?

—Обойдёшься, — Лайе скрипнул зубами. — Большего ты от меня не дождёшься.

—Я запомню это событие. Будет о чем рассказать детям и внукам. — Сольвейг ухмыльнулась. — А для большего... у меня есть Бес.

—Я уже начинаю жалеть о своих словах, женщина. Прикуси-ка свой язычок. — проворчал иллириец и собственническим жестом погладил близнеца по волосам.

—Ты странно миролюбив для того, кто грозился размазать меня по всей повозке. — не унималась Сольвейг. — И часто у тебя такие помрачения рассудка?

—Исключительно при виде тебя, jalmaer. — Лайе бесновато оскалился, совсем, как его брат. — Угроза все ещё в силе, так что молю тебя — заткнись.

—Но, Лайе-Ласка, скажи честно, ты ведь упиваешься своей силой? Готова поспорить, когда Дар вернулся к тебе, ты почувствовал себя богом. — казалось, Сольвейг поставила себе задачу вывести иллирийца из себя. — Так же как и я. Скажи, разве не прекрасно это чувство — когда чужая жизнь в твоей руке? Когда ты можешь приказать своей... жертве сделать все, что тебе угодно? Неужели ты никогда так не делал, а, Лайе-Ласка?