Земля избранных (СИ) - Бородина Мария - Страница 53

Отступив к противоположной стене, Анацеа разбегается. Ветер яростно летит наперерез, схватывая дыхание ледяным арканом. Каждое движение даётся с огромным трудом. Ноги словно налиты свинцом: так и норовят пригвоздить своей тяжестью к полу. Собрав последние силы, Анацеа преодолевает сопротивление и подпрыгивает под потолок. Делает отчаянный рывок к окну. Забрызганное дождевыми каплями стекло упруго растягивается, принимая её тело, и даёт надрыв. И вот, Анацеа, широко расставив руки, планирует над городом в мареве цветных огней.

Неожиданно рядом появляется стая птиц. Расправив крылья, они, как истребители, несутся наперерез. Крылатые монстры прошивают тело свинцовыми пулями.

Эфемерное тело растворяется, крошась на части. Оранжевые лоскуты порванного одеяния, кружась в потоках ветра, опускаются на город — импровизированный рыжий листопад. Но никакой боли нет: напротив, её переполняет непонятное сладостное торжество.

Прелестная иллюзия обрывается на самой высокой ноте, и она распахивает глаза в собственной постели. Затем, чтобы, не произведя ни движения, закрыть их вновь. За годы владения даром сновидицы Анацеа нашла тысячу способов удерживать иллюзии. Она не может подвести Совет и упустить Пророчество из-за детской оплошности.

Алые закатные блики ударяют по глазам, знаменуя начало нового погружения в иллюзорный мир. На монотонном фоне перед взором Анацеа проступают всё новые и новые детали. Густые кучевые облака, налитые кровью, почти касаются земли. Дороги, расходящиеся паутиной, убегают к горизонту. По обочинам вытягиваются, утыкаясь пиками башенок в облака, силуэты знакомых домов, а за самыми дальними стенами плывут в дымке тумана затопленные долины…

Сейчас она может видеть весь Девятый Холм насквозь.

Тяжёлый капюшон соскальзывает на лицо, защищая глаза от невыносимых солнечных пыток. Анацеа отгибает край, не без любопытства озираясь. Центральная площадь Девятого Холма наводнена горожанами. Справа мерцает жемчужным сиянием здание Храма, протягивая к площади, как руку, длинную лестницу. Анацеа возвышается над ликующей толпой, стоя на деревянном помосте.

Она гордо поднимает руку вверх, и голоса на мгновение замолкают, оборвавшись восхищёнными ахами. Она задерживает дыхание, прислушиваясь к каждому иллюзорному шороху. Однако гул толпы скрывает лишь невнятное бульканье да утомительное шуршание. Анацеа удручённо вздыхает, предчувствуя, что испытание, которое приготовили ей Покровители, на этот раз будет тяжелее, чем обычно.

Кто-то приближается сзади. Анацеа слышит шорох шагов и чувствует чужое, враждебное дыхание. Вкрадчивый поток воздуха ползёт над плечом. Чужие руки, обтянутые серыми перчатками, вкладывают в дрожащие ладони отточенный меч. Искусно выкованное лезвие серебрится в солнечных лучах. Анацеа невзначай замечает собственное отражение на отполированной глади: её лик, как и прежде, безмятежен.

— Сегодня ты — палач, — торжественно произносит голос незнакомца.

Толпа внизу, задыхаясь, заходится в торжествующих воплях.

Анацеа оборачивается, пытаясь разглядеть вестника, однако, лицо человека в невзрачной рясе затянуто туманом. Может быть, это лишь игра воображения. Закат ослепляет, размазывая чёрный силуэт по кроваво-алому. Она закрывает глаза, пытаясь удержать подступившие слёзы.

— А кто же ты? — осмеливается она спросить, зная, однако, что фигура — лишь порождение её подсознания. Своего рода, ступень, на которую нужно подняться для достижения Истины.

— Ты права, — произносит незнакомец, прочитав её мысли, — а теперь смотри!

Волнение оглушает Анацеа. Сердцебиение будоражит гулкими ударами виски. Интуиция подсказывает: настал час Пророчества. До главного испытания — всего лишь шаг. Она опускает руки и безмятежно наблюдает за происходящим. И молчит. Пусть лишь одним Покровителям будет известно, какая буря бушует под её кожей.

Лезвие меча касается кончиком досок, размечая деревянную поверхность резными линиями. «Острое», — замечает она мысленно. Нечаянного прикосновения к краю, пожалуй, достаточно для того, чтобы получить смертельное ранение и истечь кровью.

Серый человек поднимает тяжёлое покрывало с помоста. Ткань взмывает в нагретый воздух. Чёрные лоскуты тают протуберанцами.

— Твой час пришёл, — молвит незнакомец.

В ногах у Анацеа валяется человек в чёрном ритуальном плаще с капюшоном. Тело корчится в неестественной позе на голых досках. Домыслы подсказывают Анацеа, что несчастного долго пытали перед тем, как отдать ей в руки. Возможно, в теле этого преступника уже нет ни одной целой косточки.

Анацеа озирается, словно прося совета. Взгляд встречает бушующее море человеческих голов метром ниже. Она — в фокусе тысяч глаз.

— Значит, я должна сделать это? — спрашивает Анацеа у безликой тени, что вложила в её руки оружие. — Казнить его?

Незнакомец кивает.

— Но сильно ли он провинился? Справедливо ли будет наказание?

— Поверь — сильно. Очень сильно. Этот человек прекрасно осознавал свои преступления, но всё равно продолжал катиться под откос. Он понимал, что несёт опасность, однако, не сдался Совету. Не казнить — значит, стать соучастником, — выдавила тень. — Думай, Анацеа.

Воздух с шумом входит в лёгкие, расправляя их. Несмотря на то, что Анацеа прекрасно осознаёт нереальность происходящего, она не может решиться. Странное предчувствие пьянит, раскачивая площадь перед глазами. Головы зрителей подобны кишащему рою диких пчёл. Рука, сжимающая рукоять меча, предательски подрагивает.

Тень выжидающе выставляет ногу. И, хотя лицо незнакомца по-прежнему подёрнуто плотным туманом, Анацеа знает: он не сводит с неё взора. Ни на долю секунды.

Испарина проступает на лбу крупными каплями. Анацеа сжимает зубы. Одно быстрое движение освободит от страшного бреда. Что ж.

Анацеа медленно приближается к преступнику. Закрывает глаза в попытке оградить себя от страшного зрелища. Потянув чужую голову за капюшон, она виртуозно вспарывает лезвием тонкую шею. Ни тени сомнения. Пусть хоть мир распадётся на кусочки.

Металлическое остриё рвёт натянутые мышцы. Чужой сдавленный сип стелется по помосту. Преступник не кричит, но Анацеа понимает, что на самом деле несчастного одолевают ужас и паника. Предчувствие скорой смерти неизбежно пугает — это заложено в человеческой природе. Надавив на лезвие, Анацеа углубляет разрез и мысленно восхищается стойкостью приговорённого.

Пульсирующие реки заливают дощатый помост. Пейзаж вокруг пропитывается пронзительными алыми оттенками. От сладкого аромата, разливающегося вокруг, кажется, что даже воздух кровоточит. Анацеа, наконец, переводит дыхание и утирает со лба пот.

— Прости меня, — слышит она. Преступник захлёбывается собственной кровью, однако, голос звучит твёрдо и уверенно. Каждая его нота до боли знакома: этот тембр невозможно спутать с чьим-то ещё.

Знакомый говор доносится словно из другого измерения. Сердце, отчаянно ёкнув, падает в пятки. Ноги тяжелеют, подобно валунам. Под рёбрами скребётся отчаяние, перемешанное с животным ужасом. Страшная догадка ошпаривает грудь, заставляя проглотить бессильный вскрик. Хочется развернуться и убежать прочь, не оборачиваясь. Лишь бы не знать, что будет дальше…

Анацеа снова дёргает приговорённого за капюшон. На этот раз тонкая ткань открывает голову, обнаруживая блестящие иссиня-чёрные волосы. Самые ужасные предположения оправдались.

— Кантана! — нечеловеческий вопль рвётся из груди Анацеа, обжигая каждую клеточку тела. Боль пронзает грудь. Слёзы сами собой катятся из глаз, стягивая кожу солёными нитями. — Кантана!

Обессилев от произошедшего, Анацеа падает на колени. Ноги больно ударяются о твёрдые доски. Она чувствует, как её мантия намокает от крови дочери. Анацеа обхватывает лицо девушки и с ужасом замечает, что кожа на тыльной поверхности её кистей истончается и сморщивается, как у старухи.

Рана на шее Кантаны зияет, источая пульсирующие алые реки, как чёрная пасть неведомого монстра. Юная преступница закатывает глаза, на мгновение поймав её взгляд. Обескровленные веки девушки почти прозрачны. Крупные, блестящие радужки дрожат в оправе густых чёрных ресниц.