Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 58

— Давай сочтем. Допустим, своих баб с мужиками у них вровень быть не может — бабы везде родами мрут. Скажем, из двенадцати частей пять на баб приходится. Из остатних семи три части приходятся на стариков с детишками. Остается четыре части народа, что мужики. Могли они сюда всем скопом притащиться?

— И половиной бы не рискнули, — подтвердил такой расклад Недимир. — Наперво: не одни мы такие, на кого они позарились. Опять же, полона они и до нас нахапали, а за ним пригляд нужен. Пусть в полон все больше бабы попадают, но у них сыны подрастают.

— А еще из тех четырех частей убрать тех, кто им поршни тачает, да безрукавки. А еще тех, кто аясовы камни плавит, да сулицы с мечами ладит. Пусть даже весь обиход на полон ложится, но мастеровые-то у них свои, — продолжил вести счет дотошный Деснил. — Да на чужой земле, что под свою руку взяли, нужно воинов держать. Да, кто его знает, кто у них там в соседях? А ну, как есть кто сильный, да они о том знают и стерегутся?

— Я бы боле, чем на десятую долю от тех четырех частей, не рассчитывал, — приуныл Недимир. — Ты, небось, уж и подсчитал.

— А чего тут считать? Коли десятая доля почти в три с половиной сотни, то их в три с лишком тысячи выходят. И это все сильные мужи. А мы со всех родов, сколько в битву выставили?

— И чего делать станем? — приободрился Недимир.

— А ничего, — небрежно махнул рукой Деснил. — По сию пору всю эту силу в кулаке бог держал: и довольных, и недовольных. Ты сам посуди: коли два равносильных вождя одного и того же добиваются, кто их рассудит и в ум вернет, коли столкнутся? Бог. А едва тот бог сгинет?..

— Да понял я! — едва не потирал руки от мстительной радости вождь. — Не сегодня-завтра они прочухают, что над ними боле никого нет, и учнут делить нажитое. Тут уж им точно не до нас станет. Кто замыслит в дебри наши тащиться, дабы за бога поверженного мстить, без куска останется. Я бы точно не ввязался…

— Погоди радоваться, — недовольно предостерег старый наставник. — Доподлинно мы того знать не можем. При любом боге должны какие-никакие паверы обретаться. А какова их власть ты знаешь? Какую силу их слово имеет? То-то! А вот кинут они клич, и соберутся мстители в кулак единый.

— С чего бы? — заупрямился Недимир. — Это, когда слово павера против слова вождя…

— Остынь! — гаркнул Деснил, отвешивая бестолковому оплеуху. — Что ты знаешь о чужих обычаях и чужих хранителях веры? Иль забыл, сколь поколений наши зверью кланялись? Лишь мы сподобились истинных богов узреть, кои от предков наших отвернулись. И коих мы позабыли за давностью и небрежением прежних паверов, что не донесли до наших времен правду. А заместо нее измыслили сказку о родстве с теми, с кого мы шкуры спускаем. Чужаки же под рукой своего бога ни одну сотню лет обретались. Мара толковала — забыл? От такого одним махом не откачнешься. Опять же, придумают их паверы свою сказку, дескать, отправился бог-солнце обскакать свои небесные владения. И вернется непременно, а тогда спросит с каждого, кто вздумает его заветы рушить. Многие ли шкурой своей рисковать станут?

— Я бы не стал, — признал Недимир и хмуро оглядел кучи мечей по обеим сторонам: — Стало быть, охранные ватаги нам и вправду к месту.

— Вот таким побытом разговор с вождями и поведешь. Все, о чем мы тут с тобой толковали, обскажешь путем. Не дураки — поймут. Пусть перетолкуют, поспорят, а ты под это дело удочку закинешь. Мол, не только сообща сторожить, но и жить тесней нужно. А то пока гонец с бедой до других Родов доскачет, так нас еще на один Род обкорнают. Так своим чередом и раздергают целый народ, и памяти не останется. Пусть тогда наш хитромудрый Мойсил со своим личным столбом на пепелище властвует над костями. Это коли сам выживет.

…………

Мара удовлетворенно дослушала до конца программное выступление старика и переключилась на служителей веры. Вожди полностью оправдывали свое исключительное положение и без ее подсказок — того же хотелось дождаться и от паверов, весьма эмоционально обсуждающих очередной поход к месту отправления религиозных обрядов. Драговит прав: чувство юмора не свойственно латиям в том смысле, который люди вкладывают в это не вполне четко определяемое понятие. Перун, со свойственной военным последовательностью, пытается прививать его себе, ориентируясь на то врожденное, что демонстрируют аборигены. И это удается ему столь же кособоко, как паверам сооружать новый религиозный культ.

Явление им пресловутого Отца-Рода с отпущением благословения небесному воину, маскирующемуся под ее брата, Перун искренно посчитал и забавным, и полезным для Драговита. Ни юмор, ни польза не выдерживают критики: новоиспеченному фальшивому небожителю, кроме дополнительных проблем, такое возвеличивание впрок не пойдет. Нелепые оправдания Перуна, обещающие брату некую неприкосновенность в глазах сородичей, четко демонстрируют его все еще слабую теоретическую подготовку в изучении аборигенов. Он действительно пока не осознает, что степень влиятельности человека прямо пропорциональна его востребованности у сородичей в нормальных корыстных целях. И здесь совершенно не играет роли, идет речь о спасении целого народа или об укреплении благосостояния отдельной личности — просители начнут осаждать Драговита, даже если он залезет в более дремучие дебри, чем их Озерный край. Перуну придется самому одолеть путь адаптации среди аборигенов, пройденный ею за бесконечные восемь лет. Он весьма неглуп и нащупает ту золотую середину, балансируя на которой, сможет прижиться в этом мире. А приведение в чувство пораженных паверов под руководством координатора высшего уровня приложения окажется отличным уроком. Даже у таких высокоинтеллектуальных людей не исключена религиозная истерия после встречи с живым создателем вселенной, и ее требуется задушить в зародыше. Предстоящее путешествие к земле обетованной, обустроенной свихнувшейся после расконсервации латией, не должно сорваться. Оставлять же духовных пастырей в таком душевном раздрае наедине с народом опасно: такого навыдумывают, что ритуальные поедания сородичей живьем, увиденные Марой на одной планете, покажутся примитивным отправлением религиозного культа.

…………

— Ведомо, — вещал со значением Ягорин, — что породил Отец-Род свет и тьму. Чернобог, что вышел из лютых Навьих пределов, нам уж предстал.

— Порадовал! — недобро вскинулся Ягдей. — Своими глазами сподобились узреть.

— А Белбог воплощает светлые начала в пределах Прави, — пропустил мимо ушей сердечный вопль собрата Ягорин. — Он-то и принял под свою руку предков наших. Оттого народ наш испокон зовется Белым. И Хорс — пресветлый защитник солнца — нам благоволит. Ибо встал он на защиту народа своего — то мы также узрели. А с ним и Стрый — повелитель ветров. Перун же — небесный вой, коему подвластен огонь — и вовсе на пару с богом жизнетворцем в наш мир снизошел.

— Да сама смерть пресветлая землю рядом с нами топчет! — возмутился Ягдей. — Тут уж самым, что ни на есть, деревянным головам понятно: вернули боги благоволение Белому народу. И хвататься нам за такую дивную удачу обеими руками. Да еще зубами для надежности.

— Это понятно, — осадил его Ягман. — Не горячись. Не попусту болтать собрались — пора ряд установить: каким побытом богов наших пресветлых благодарить сподручней. Каково каждому вежество оказать, каким словом восславить. Так, чтобы никого не позабыть, не оскорбить небрежением.

— Как с этим восславлением впросак не попасть, — хмыкнув, подсказал Ягдей. — А то в прошлый-то раз едва Мару нахваливать принялись, а она возьми и растворись в воздухе.

— Да уж, — буркнул, поеживаясь, Ягорин. — Меня от того до самых печенок пробрало. Все никак не привыкну к тому, сколь разнятся ее облик и сущность. Как вспомню…

— А и не поминай попусту, — отмахнулся Ягман своей громадной лапищей. — О деле помни. Нам нынче даже втроем и по крохам не собрать того, о чем сотни лет забывали наши предшественники-паверы. А и взялись бы за этакий труд, так не одно лето угробили бы на такое занятие. Людям же уже сей день требуется твердо понимать, что пресветлые боги о них помнят. Что видят их нужды, слышат призывы. Нам веры в покровительство богов наших требуется держаться твердо. И людей в том удерживать от вредных сомнений, словно позаброшены мы, как и прежде.