Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 55

Ягман вдруг как-то разом потерял интерес к беседе и смолк, отвернувшись. Но, на его место заступил Ягорин и продолжил пенять потерявшему себя старику:

— А ведаешь ли ты, Ягатма, какой дивный дар возжелала преподнести сама богиня смерти твоему другу? Неужто, он тебе даже того не доверил? Ведь предложила-то она, почитай, самое дорогое: продление жизни его. Восхотела отсрочить его уход за кромку. Кто знает, может, и во вред себе. И Ягур отказался. А тебе не сказал. И о том, как молил удостоить свой народ милостью. И сама смерть снизошла к его мольбам. О тебе же Ягур ни тогда, ни после даже не помянул.

— Будьте вы прокляты! — просипел натужно Ягатма и вроде обрел силу.

Глаза его ожили, завращались грозно, и вдруг… споткнулись обо что-то, переполнившись ужасом. А Искрен, что сидел за его спиной лицом, побледнел и зашарил вкруг себя руками. Дернулся, было, к своим пожиткам, но отдернул руку — те лежали кучей за пределами защитного круга. Паверы обернулись — кто вбок, кто за спину — и обмерли. К ним полным ходом поспешал громадный медведь, мотая покатой башкой и что-то недовольно бурча себе под нос. Всеми завладело странное оцепенение. Они, может, даже нарушили бы обряд, бросившись спасаться, но… Неведомая сила прибила их к земле, безжалостно вверяя их жизни ужасающей на взгляд судьбе. Ягман выругался сквозь зубы. Ягорин невольно забормотал привычные заговоры на дикого зверя. Ягдей и вовсе зажмурился, дабы не усугублять ужас. Ягатма выпрямил затекшую больную спину, продолжая кобениться, выпячивая зряшную отвагу перед смертью, ступающей нога в ногу со зверем. А тот, косолапо доскакав до двуногих, осадил, тяжко и все боле недовольно пыхтя. Пару раз взревел, но не то, чтобы грозно, а как-то даже обиженно. Потом наскоро обнюхал спину Ягорина, что торчала первой на его пути. Следом обошел сурово пялящегося на него Ягмана — презрительно фыркнул тому в лицо вонючим парком. Ягдей, как полоумный пялился на им же сверженного первопредка. Тот доковылял до него, обнюхал, нерешительно потоптался и вдруг улегся за его спиной. Уронил морду на передние лапы и шумно засопел — чисто родная пустолайка, вросшая боками в землю у порога дома.

— Что за диво? — первым тихо подал голос Ягман. — Это для чего ж такого важного он приперся таким грозным побытом? Бока возле нашего Ягдейки помять? Ты знаешь ли его?

— Ни разу не видал, — оторопело признался тот, осторожно оглядываясь за спину.

— Да и видишь в последний раз, — мстительно проскрипел Ягатма, едва не подбоченясь. — Первопредок медведь явился спрос учинить и покарать крамольника, коему…

— Ну да! — уже в полный голос ядовито возвестил Ягман. — То-то он расстарался, расспросами засыпал по самую маковку. Гляди-ка, еще чуть, и он задрыхнет зимним обычаем посередь весны.

— И вправду не понять, — пробормотал Ягорин, едва не укладываясь боком наземь в попытке рассмотреть за спиной Ягдея мирно сопящего медведя. — Шел-то ходко — натерпелся я страху. А явился и давай валяться, как пес у ног хозяина. На кару непохоже. Но, чего ему от нас приспичило — это еще…

Он выпрямился, невольно поежившись, и замер, остолбенело выпучившись на ржущего в голос Ягдея. Тот гнулся от смеха пополам и указывал пальцем куда-то вбок от него. Повинуясь указке, старший павер скосил глаза и облегченно обмяк — нахальный рыжий лис сидел на заднице в шаге от него и умильно пялился на своего двуногого сородича. На его острой морде явственно расцвело желание чем-нибудь поживиться, раз уж ему довелось сюда приблудиться. Ягорин безотчетно сунул руку в стоявшую под боком плетенку. Нашарил сверток с закуской, растеребил, выудил кус мяса и бросил бесстрашному попрошайке, что при иных делах и близко не подошел бы к человеку.

— Да-а, — протянул Ягман. — Видать, и мне нынче на роду написана нечаянная встреча.

Он и не удивился, когда над головами паверов гортанно закхекал орел. Скоро он уже сидел на камне неподалеку, бесстрастно обозревая всю их странную ватагу. Медведь на явление прочих и ухом не повел. Лис же недовольно заворчал на орла, подхватил недожеванный кусок и подгреб ближе к паверу Рода Лиса. Дескать, набивался некогда с родством, вот и позаботься, чтобы родичу башку не раздолбили этаким-то клювом.

— Неужто, и рысь приманишь? — невольно подивился Драговит. — Чего задумал-то? — он внимательно проследил ответ Перуна и хмыкнул: — Верно, здорово решил. Пускай наши паверы попрощаются с былыми сказками. Может, и вправду им так проще расставаться со столь долго лелеемой чушью… Что? Это почему еще?

Перун, как обычно, не ограничился пустым противоречием. Не поленился разъяснить, дескать, люди слишком мало знают мир, что их окружает. И в зверье различном раньше видели нечто, похожее на них. А стало быть, и жизнь зверья мнили похожей на человечью с ее укладом и родовыми связями. Вроде, как есть людские роды, а где-то неподалеку такие же, скажем, медвежьи со своими стариками, охотниками, бабами и детишками. А, как по человечьему опыту следует относиться к соседям? Правильно: по-доброму, и помощью не брезговать, дабы и тебе воздалось тем же. Вот и набивались, мол, пращуры с родством к тем же волкам, росомахам, лисам да медведям. Думали от вражды с их родами открутиться: убедить, что они не просто какие-то бродяги безродные, а их собственные, просто некогда позабытые родичи. А кто ж родича воевать пойдет? Немыслимо сие. Но, люди со временем познают мир и задаются вопросом: какой же я родич зверью, коли и умней, и сильней его? И начинают понимать, что не духи человечьи, звериные или прочие мелкие какие правят всеми мирами, а подлинные их создатели — боги. Так что ему — Драговиту грех ржать над тем, что его пращурам помогало жить и познавать себя.

Драговит кивнул в сторону паверов и переспросил:

— А эти-то ведают, что творится с нами? Уверен? — пренебрежительно скривился он. — Нет, может, я и перегибаю, но и паверы дураками набитыми бывают — сам знаешь. А! Прочие трое ведают — это дело другое. Выходит, нам свезло, что умники-то и останутся, когда остатний дурак сдохнет. Дураки? Это, о ком ты, помимо Ягатмы? Да к лешему такие дары нежданные! Да, и пошел ты… Ладно, потерплю. Гляну, кто тут у нас еще такая тварь, что жить ей никак нельзя. Может Ягман? Да, не канючу я, не тяну из тебя! Рассуждаю помалеху. Долго ждать-то?

Перун тянуть с развязкой не стал. Внезапно медведь с орлом оживились, да и лис злобно затявкал, ощетинившись. Но обратили они свой гнев не на бывших сородичей, а на Ягатму, за спиной коего скукожился Искрен. Орлиное карканье и медвежий рев заставили подскочить всех, кроме этих двоих. Ягатма и не пытался, а вот его выучень тянулся с места, да не мог оторваться от земли. Держала она его крепко, глухая и к проклятьям, и к мольбам обезумевшего от ужаса человека. Трое паверов кинулись, было, к товарищам, но звери, прежде мирные к ним, встали стеной, ограждая приговоренных к чему-то — это становилось все яснее. Но, не может же человек вот так просто бросить на произвол судьбы сородича… Медведь взревел громом небесным и встал на задние лапы. Лис зарычал и прыгнул вперед, выставив напоказ клыки — вот-вот пасть порвется. Ягман, было, не внял, шагнул к обмершему Ягатме, но с неба рухнул орел, едва не порвав ему лицо. Дескать, сказано тебе бестолковому убираться, так не встревай против силы, что тебе неподвластна. Ягорин медленно отступал спиной вперед, а Ягдей вцепился в руку Ягорина и рванул, уволакивая друга прочь. Они и десятка шагов не сделали под заунывный вой Искрена в сторону несущихся к ним молодых охотников с сулицами в руках. Те по заведенному обычаю хоронились вдалеке за холмом, дабы не нарушать таинства паверовых гаданий. И углядели, что у них творится неладное, когда услыхали медвежий рев. Но добежать до своих хранителей веры парни не успели.

Меж паверами и неведомо чьими жертвами заклубились огненные сполохи. Замелькали длинные языки пламени, норовящие подцепить человечьи тела. Драговит уважительно подивился: все трое не бросились наутек, а отшатнулись, но продолжили стоять, сгрудившись кучей. Ждали, чем кончится огненная буря, и принимали любой исход для себя. Перун подтвердил: дескать, и вправду не столько страшились, сколько любопытствовали, ибо желали знать точно волю богов. Прежде-то ничего подобного видать не приходилось. Пришлось Перуну эту волю передавать им напрямую, безо всяких там намеков. Пламя опало, и на его месте под небеса вырос громадный старик. Длинная до пят белоснежная рубаха и такие же волосы с бородой окутывали его, мягко светясь. Большие черные глаза под снежными сугробами бровей смотрели строго, но милостиво. Одной рукой опираясь на высокий резной посох, вторую бог поднял и протянул к застывшим паверам. Гулкое раскатистое: ступайте! Потом еще: служите людям честно! Драговит в другой раз подивился: охотники уже валялись на коленках, уткнувшись в землю лбами, а паверы стояли на своих двоих. И поклонились Отцу-Роду — кому и быть, кроме него — с достоинством, коснувшись пальцами земли. Когда же, разогнувшись, не увидали его перед собой — Перун не желал тратиться силой сверх меры — вновь поклонились. Той черной стене, что заклубилась на месте бога, скрывая от них Ягатму с обеспамятевшим Искреном.