Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 54

— Ягорин! — пробилось к нему сквозь глубокое погружение в себя, почти что воплем.

Он вздрогнул и безотчетно повернулся в сторону Ягдея, откуда тот вопль и прилетел.

— Слышал ли, что из того, как у меня вышло? — спокойно переспросил медведь.

Ягорин слабо качнул головой, стряхивая наваждение и отрицая, будто присутствовал здесь, когда молодой собрат пытал амулеты. Ягдей понятливо кивнул и, как ни в чем не бывало, принялся повторять.

Последнему по кругу метать амулеты Ягатме, а тот застыл сосулькой: не жив, не мертв. Окликнули его по разу — молчит, пялится полуслепыми глазами в пустоту, губы упрямо сжаты. Кожа на иссохшем лице обтянула череп, лишая его сходства с человеком. А мертвому черепу кричи не кричи… И выйти к нему из охряного круга никак — заповедано до конца гаданий. Искрен, что торчит за спиной наставника в кругу рысей, пытался его теребить, но все без толку. Словно отверженный Родом и собратьями и сам отверг их в свой черед. Не понять, зачем в таком разе вообще явился в Таратму? Чего желал доказать?

— Сдохнет, но от гонора не отречется, — презрительно ответил Драговит Перуну, что добросовестно передавал ему каждое слово паверов. — Есть у иных это пакостная страсть: переупрямить других, во что бы то ни встало. Ему истина, что чих соседа. А еще других поучать берется, мразь бессовестная.

Ответом в сознании сам собой возник вопрос, дескать, отчего так-то неразумно? Это уже привычно вел с человеком беседу обретающийся в нем дух бога.

— Оттого, что иные, как Недимир или Деснил власть свою понимают, как оружие для защиты людей, — не задумавшись, поведал ему Драговит, — И от суровости мира, в коем мы живем, и от самих людей. Но, есть же средь нас жестокосердые твари, коим власть в удовольствие особое. Они не людей любят, а то почитание, что от них проистекает. Их подчинение, их страх пред собой. Наслаждаются чужим принижением и тем сами возносятся. Не люди — кровопийцы. Таких давить нужно… Что? А думаешь так-то легко загнать под пяту павера, чрез коего воля вышняя передается? Такое даже вождям не по силам. Иначе бы Живан — вождь росомах — не сам за кромку ушел, а Ягабо туда наперед отправил. Глядишь, и людей бы спас. А Ягатме и его судьба не в пример. Таким, хоть небо на башку обрушь, а он все будет гонор свой тешить, пес брехливый.

Распаляясь, Драговит и сам не заметил, что перевернулся на спину, раскинув руки и глядя в небо. Как не мал был холм, макушку коего он оседлал, а все казалось, что небо стало зримо ближе. И проплывающие в синеве облака вот-вот начнут касаться лица. Где-то там, за этой неизмеримой синей высью была сияющая вотчина Мары и Перуна, что покинули они ради черной, грязной земли. И заместо того, чтоб летать под небесами, как о том сказывалось в старых сказках, месят эту грязь человечьими ногами, мерзнут или парятся на жаре, мокнут под дождями. Все ради людей, ради их блага, а этот гнус, дерьмо овечье — Ягатма даже простой благодарности из себя выдавить не способен. Оберегатель душ человечьих с пустой, высохшей своей душонкой. Сознание волей Перуна возразило, что, дескать, и за небесами не все так ладно, как думается другу. Да и вообще нет во всех обозримых неисчислимых мирах такого места, где властвовали бы чистая радость и незамутненная справедливость. Невозможно сие, ибо невозможно вообще нигде и никогда. Как и равенства меж живыми.

Например, как меж ним и Марой, превосходство коей он просто признает, не растрачивая себя на пустое, бесполезное соперничество. Все, что их окружает, где бы они ни обретались — в небесах ли, на любой земле — таковое, каковое оно и есть. И тот, кому хватает ума это понимать и принимать, как данность, живет в ладу с собой. А тот, кто пытается загнать эту данность в придуманный собственный мир, порождает в душе разлад, что и губит его. Потому, как нет такого человека ли, бога, сила коего может превозмочь силу всех окружающих его миров. А душа коего способна переиначить их на свой лад. Это даже не сказка недостижимая, а просто бред хворого с помутившимся рассудком. И такого, как этот самый павер. И того ж Чернобога с его жестокими смертоносными причудами, обращающими обычных людей в злобящихся от жадности тварей. Вот очистили же они белый свет от Чернобога, так, может, Драговит захочет и от…

— Хочу, — немедля ответил богу Драговит. — Но просто так его прикончить, отправить за кромку — мне мало. Он мне задолжал такое, что простой смерти я для него не желаю. Этот пес не просто жизнь мне ломал, поднимая против меня родичей — это я бы ему еще простил. Нет, он меня ненавидеть научил. Отравил мне душу, натравил на меня тьму. Не будь Мары, я бы, верно, в тварь чудовищную обратился. А ведь матушка моя лишь добру меня наставляла. Недимир с Деснилом честь прививали, сами не обманув моих ожиданий даже в малости пустяшной. И я в то верил всей душой, а этот упырь запачкал, исковеркал ее сомнениями. И нынче я прежде добра выискиваю в человечьих душах тьму. И тем свою душу мараю бесчестно, но справиться уже с этой напастью не могу… Что? — осекся он под напором бога, пытающегося смягчить его разбушевавшиеся чувства.

Поначалу Драговит просто прислушивался к чужим мыслям, проносящимся в его голове. Затем перевернулся обратно на живот, подобрался, вперился взглядом в сутулящуюся на коленках фигуру ненавистного павера. В паре шагов от него на кустик упала мелкая пичуга и с любопытством уставилась на замершего двуногого великана. Она беззаботно крутила головкой, оборачиваясь к нему то одним глазком, то другим. Весело и бесшабашно щелкала, рассыпая по земле насмешливые трели. Драговит не без труда перевел взгляд с нее на паверов, беседу коих Перун продолжал передавать с тихой назойливостью комара. И, может, пичуга смогла бы охладить пылающее местью сердце, кабы Ягатма в этот миг не решился-таки раскрыть рот.

— Амулетов не коснусь, — прохрипел он, по-прежнему глядя мимо всех. — И волю духов прародителей Рода Рыси отступникам возглашать не стану.

— Так то! — выдохнул Ягдей, удержавшись, дабы не сплюнуть внутри защитного круга. — Вот и дождались твоей правды.

— Отступники, — приподняв кустистую бровь, покатал во рту хлесткое словцо Ягман.

— А ты — предатель воли моего друга, ушедшего за кромку — пасть свою поганую замкни, — пролаял иссушенным ртом Ягатма. — Мне и слушать-то тебя невместно.

— Волю друга? — насмешливо переспросил обычно замкнутый в бесстрастности орел. — Веско сказал. Только впустую. Ибо о воле друга, ты и при жизни его мало, что ведал. Дружба ваша одной памятью о юнацких летах оставалась. А ты в своей гордыне того и не замечал. Даже когда Ягур силой запретил тебе и пальцем касаться светлой богини Мары, ты пустоты на месте прежней дружбы не увидал, — хлестко лупил он по старому дураку правдой. — Я лишь однажды попытал Ягура о вашей дружбе. Он мне не отказал — раскрыл душу. Жалел тебя старый мудрец, бросить не мог. А тебя даже не колупнуло ни разу по настоящему: отчего это твой друг тебя сторонится? Ибо никого, кроме себя ты не чуешь и не слышишь.

Ягман умолк, пытаясь высмотреть что-то в расщеперенных, пялившихся все также мимо мутноватых глазах. Покачал головой, дескать, перед кем я тут распинаюсь? Подумал чуток, презрительно усмехнулся и решился добить вздорного, уже никому ненужного старика:

— А что до воли Ягура… Так вот, перед уходом за кромку Ягур первым просил у пресветлой Мары помощи в обретении истинной веры. В заступе перед Отцом-Родом. А она ему возьми и скажи без обиняков, мол, боги — они ведают. А верить они не способны по сути своей, ибо точно ведают, что к чему. Вера же есть суть порождение душ человечьих, и ни один бог им в том не указ. Это равно, как указывать цветку, каким цветом ему правильно цвесть. Или мухе, каким соколом летать. Все вздор. Боги не могут повелеть людям веровать в них, а лишь принуждены служить нам достойно. Дело свое честно делать, дабы бардака в мире не учинялось. Дабы солнце исправно вставало и согревало землю каждым днем. Дабы ветра дули, вода текла, олени множились, не ввергая нас в голод. Дабы смерть исправно уносила в мир Нави стариков, на чье место должны прийти младенцы, ибо одного без другого не бывает. Вот тогда-то вера в сердцах людей и родится вольно. А рысь, или медведь, или лис рыжий — зверье полезное, но не ими наш мир держится. И он — Ягур в то уверовал. Понимал, что в паре шагов от кромки уже, вот и торопился просить за свой народ.