Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 5

— А мать-Рысь ото зла далече, — заметил самый молодой из паверов медведь Ягдей, всего-то двадцати шести лет от роду. — Значит…

— Ничего то еще не значит, — беззлобно оборвал его лис Ягорин. — Не обгоняй судьбу.

— Осина горькую долю пророчит кому другому, но только не детям Белого народа, — не вникая в пересуды, рассуждал Ягур.

— Далеко укатилась, — одобрительно поддакнул Ягорин. — Еще дальше ели на закат.

— Добрые духи благосклонностью прежде других одарят медведей с рысями, — ткнул пальцем Ягур в каждую из костей и сосновую палочку. — Эка! Орлам и прочим тож перепадет, но скромней. А сосна на самом восходе солнца, значит, добрые духи нынче набирают силу. И береза по-доброму раскинулась на полдень. А удачу сулит, прежде других, рысям. Прям повдоль рысьей кости легла. А концом основы ближе всех к орлам, — ничем не выдав удовольствия, отметил старик. — И медведям с лисами от нее отломится.

— От росомах далее прочих, — с неудовольствием проскрипел Ягабо, сделав напрасную попытку вытянуть шею из колец жирных складок.

— Это верно, — во второй раз оторвал взгляд от амулетов Ягур и смерил им собрата, годящегося ему в сыновья. — Береза не сулит вам удачи. Меж ней и вами четыре Рода легли согласно. Но указующий конец сосны смотрит на указующий конец вашего амулета, Ягабо. Стало быть, добрые духи не оставят вас своей помощью, коли злые что измыслят против Рода Росомахи.

— Великое благо, ничего не скажешь, — язвительно проскрипел павер росомах, известный своей завистливостью вкупе с заносчивой самоуверенностью.

— Твой черед второй по кругу, — холодно напомнил Ягур, опуская взгляд на шкуру. — Посмотрим, что объявит судьба на твоей священной шкуре. Так, — он задумчиво покачал головой. — А вот нам с вами судьба непонятное пророчит. Калина — берегиня паверов — орлам и лисам благоволит. Улеглась рядком. Рысей с медведями мы от нее отлучили, прям поперек дороги встали. Надо же.

— А росомахи внове невесть где, — пробурчал Ягабо. — Не слишком добр к нам Орел…

— Смолкни! — лязгнул еще на диво крепкими зубами Ягур и выпустил из-под седых бровей в сторону болвана молнию: — Думай, что говоришь, павер! Так до многого можно договориться!

— Не призывай злых духов пустым словом, — спокойно напомнил Ягдей, борясь с закипающим в нем молодым гневом. — Не ропщи.

— Черемуховое древо паверов меж тобой, Ягабо, и калиной, — задумчиво отметил Ягорин. — Ни о чем не говорит? Может тебе не след так часто думать о себе и своей доле? Черемуха не терпит себялюбцев.

— Хватит! — чуть тише скомандовал Ягур. — Закончу, тогда свои шкуры и пытайте. Орлы еще не весь Белый люд, за всех ответ держать не в силах, — он глубоко вздохнул, отбросил за спину две височные косы и вернулся к гаданью: — Черемуха и вправду промеж росомах, лис и орлов застыла. А медведи с рысями вновь ровно ломоть отрезанный. Да и кости двух родов скрестились так, словно сошлись оба рода в чем-то едином на множество лет. Надо же, — он запустил руку в бороду, нещадно ее теребя. — Ну, да то пока еще ни о чем не говорит. Хотя… Как-то ладно все сложилось. Будто не о будущем спрос, а легенда готовая. И кости-то подходяще раскинулись: рыси с медведями на восходе — вроде, как их время наступает. Орлы с лисами на полдень. Росомахи на полночь и ель им тут эта самая…, и сосна… — бормотал он, все затихая.

Тут бы ему и главное слово сказать, как то и положено, но Ягур молчал, вперившись взглядом в шкуру. Остальные терпеливо помалкивали, то и дело поглядывая на Ягатму, что рта не раскрывал, глаз не поднимал. А ведь орлиная шкура к рысям была ох, как ласкова. Нечасто удача так явственно обещалась идти рука об руку с одним Родом. Правда, самому паверу предсказано что-то мутное и не слишком доброе, однако и то — беда невеликая. Удача целого Рода любого неудачника к звездам поднимает. И Ягатма очень хорошо это понимал. О том и молился всю долгую дорогу к Таратме — священному пятигорью, лежащему за пятью озерами. Теперь вот гадание Ягура ровно живой водой сбрызнуло поникшее сердце. Воодушевился и юный выучень -

надежда, вспыхнувшая в больших серых глазах Искрена, не могла не радовать. Ягатма чуток воспрял и в гадании Ягабо, коему Ягур передал амулеты судьбы, участвовал уже и глазами.

Из-под рук павера росомах вышло нечто несусветное. Деревянные палочки и родовые костяные амулеты легли по стороны друг от друга, не позволив ничего истолковать. Правда, добрые духи упрямо оставались на восходе, а злые теснились на закат. Сосна перекрестила березу, ставя благосклонностью духов крест на удаче, что нелепо, как ни глянь. Нашлось и нечто схожее: росомахи укатились от прочего народа, а медведи с рысями, хоть и не сопряглись, но легли рядышком бок о бок без единого зазора. Да и берегиня-калина по-прежнему отличала паверов лисиц и орлов, а от прочих была дальше далекого. Ягабо, даром, что зашел уже за середину пятого десятка, вел себя, как капризное дитя: куксился, дулся и даже жаловался на какую-то муху, подтолкнувшую его под руку. Откуда на второй тыждень первого весеннего месяца дайлета — месяца пробуждения земли — взялась муха, его не спрашивали. И без того понятно: пока толстяк вдосталь не накрасуется, дело дале не двинется. Не зря же его скрученный на макушке пук из девяти кос возвышался над башкой на целую ладонь. По нему всякий поймет, сколь много о себе мнит накрутивший его человек. Потому-то Ягур и не стал с ним стесняться: где мог подгонял, а едва последнюю кость рассмотрели, заткнул заносчивого толстяка, не чинясь.

Молодой Ягдей амулеты на священную шкуру медведя кидал стоя — больно велика, не промахнешься. И разлетелись палочки с костями тем старанием далековато. Но, первое, что ухватили глаза прочих, так это недобрая ель, отлетевшая далеко на полночь. И кость росомах, улегшаяся в ладони ниже нее. Следом удивительным делом обнаружили, что остальные четыре Рода собрались купно, едва не касаясь друг дружки. Березу с сосной разметало на восход и закат, не позволяя внятно разъяснить, что к чему. Тоже подтверждала и черемуха — дерево паверов, выбравшее закат и словно тянущее их за собой. Оно, может, и отмахнулись бы, но видения, насланные духом, засевшим в Тихане, мытарили всех. Пусть и не поминали их вслух на беседах, а позабыть — никто не забыл. Недаром же ушедшие боги помянуты были. А ну, как вернутся и тогда… А, что тогда? Какой закат настанет для паверов? Неужто, гневаются на них Отец-Род и прочие властители миров? А если и так, то за что? Ягдей не пытался скрыть страх за свои руки, сотворившие этакое предсказание. Он растерянно разглядывал старших, ища в их глазах снисходительного опровержения. Но те оставались крайне серьезными и вдумчивыми. Даже Ягабо перестал кривляться и затих. Ягдей сник, скомкав окончание рассказа о содеянном собственными руками. Всем хорош молодец — подумалось Ягатме: и красив, и добр, а умен-то и вовсе сверх меры. Ему бы еще пыл сердечный попридержать, да скрытности подучиться — лучшим павером со временем станет.

Сам Ягатма страстно не желал брать в руки амулеты. Или же оттянуть знаковый момент, но очередность устанавливалась не по вольной прихоти паверов. Место каждого определялось особым гаданием, и отступить от порядка, указанного духами, было сродни самому черному кощунству. Он тупо оглядел шкуру рыси, расстеленную перед ним. Поизносилась за многие лета до него — заметил он, в который уж раз. Поистерлась, но вполне узнаваема от короткого хвоста до кисточек на ушах. Засмотревшись, Ягатма ровно неживой разжал руки, и амулеты полетели на старую, как мир, шкуру. В глазах потемнело, он покачнулся. Искрен торопливо цапнул горсть влажного снега, и он, ощутив бег ледяных струек по щекам и подбородку, мигом пришел в себя.

— Четыре Рода вместе, — первое, что бросилось ему в глаза. — Да и вы, Ягабо недалече, все равно, что рядом. Это хорошо, — чуток отлегло на сердце Ягатмы.

Боле всего он страшился того, что его руками духи дадут знать о грядущем изгнании Рода Рыси. За ту беду, что все прошедшее лето терзала очевидца диковинного явления духа. Но вылетевшая из его рук береза упрямо пророчила удачу. Ягатма сглотнул сухой комок, скатавшийся в глотке — пока гадания не окончатся, есть-пить паверу заповедано. Он скрепился сердцем, окинул глазами шкуру и приободрился: ель с ее злыми обещаниями меж полночью и закатом — духи настроены защищать Белый люд. Осина легла на полдень — указующий конец амулета рысей смотрит прямиком на руну чужого зла. Чужого — голова привычно заработала, разбирая увиденное.