Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 48

…………

Выслушав видаков, Недимир приступил к главному:

— Сыны Белого народа! Мужи честные! Срядились мы с вами о том, как выступать. Осталось последнее: кто поведет? Под чью руку встанут все воины Белого народа?

— Под твою! Тебя хотим! Недимира! — моментально отозвались охотники.

Недимиру бы руку к сердцу прижать, за доверие и честь поблагодарить, а он… Дождался, покуда мужики глотки драли, и наотрез отказался:

— Велика честь, да не по плечу. Ломаться тут перед вами, как невеста, не стану. Скажу от полноты сердца: я хороший охотник и вождь не из последних. Но, не воин.

— А кто тут воин? — подивился такому повороту Мойсил. — У нас последние воины лет триста назад за кромку ушли. А с тех пор, вроде, и нужды не было.

— Есть один, — вдумчиво поскреб бороду Даривой. — Драговитка. Уж этот точно повадок волчьих пращуровых не растерял. Как паверы-то сказывали: коли бы не Род Волка, чьи воины полумертвыми рвали врагов чуть не зубами, так и наши пять Родов за горы бы не ушли. Может, предки о том и помнили, да вот мы подзабыли. Не знаю, как ты, а я своих мужиков под его руку отдам с легкой душой. Я ему в этом деле поболе, чем себе доверяю. Вот дружку его Палюду, — выдал он Недимиру напоказ, — не доверю. Тот, конечно, тоже богатырь знатный, а все ж не воин. Вождь растет! Может, и великий. Но, на чужаков пойти — это Драговит-волчонок.

— Волчонок! Скажет тоже! — не на шутку разобиделся вождь Рода Рыси. — Где ты был последние лет пять? Волк!

— И я лисов отдам, — оценивающе, словно видя впервые, оглядел Драговита Мойсил. — Хорош твой выучень, Сварг. Дюже хорош! — довольно хлопнул себя по колену старый лис.

— И без тебя знаю, что хорош, — обиделся на прицепившуюся кличку Деснил. — И умен, не в пример иным! — ехидно добавил он, но тотчас посерьезнел: — Он у нас в горах вождем, но без слова своего дружка шагу не ступил. Знает себе цену. Помнит, что Палюд — вождь милостию Отца-Рода. Но, вот беда: мирный он вождь, как и отец его. Здесь им равных нет. А нам воинский вождь ныне надобен — Драговит! И не только потому, что силен и сметлив на такие дела. Он нам богов дал — с него все началось! Он первым против родичей за сестру горой встал. Дажьбогом стать для всего Белого народа ему на роду было написано. Но, мало назначение иметь, его еще нужно достойно исполнить. Вы тут мне здравицу пели, что богиню выпестовал. Недимиру тож досталось. Но началось все с Драговита! — отмел он разом все возможные споры.

А никто и не рвался спорить, ибо ничего, кроме правды, старый вождь не изрек. И поперек Драговита никто не вставал: оно, конечно, не бог, но у такой богини и простым человеком брат быть никак не может. Рядом с ним должна ходить воинская удача — непременно. А кто ж в здравом уме от удачи отпихиваться начнет?

…………

Может, Мара и не помнила многого из опыта латии, но одно врезалось в подпорченную память: нельзя вмешиваться в жизнь аборигенов достаточно активно! Пусть сами решают, и за последствия тоже отвечают сами, иногда поругивая собственноручно изобретенных богов за их нерадивость. Пусть сами торгуются и договариваются с собственной совестью, а латии многого не понимают, и, возможно, так и не поймут в загибах ее логики. Богиня смерти Мара вписывается в контекст осознания аборигенами жизни и личности, а латия всегда останется существом настолько чужеродным, что без камуфляжа не выживет среди них. Даже над маскировкой поведения придется работать веками, совершенствуясь с учетом меняющихся реалий, а уж чуждую этому миру душу прятать, прятать, прятать. Защитить от нее своих новых соплеменников. Укрыть ее от них, дабы не стать однажды единственной целью их ненависти, для уничтожения которой они взорвут звезды. А эти точно смогут с их-то потенциалом.

Но, это все космогоническое на тысячелетия жизни, а сейчас на повестке иное: ее народ ей нужен, значит, должен быть сохранен любой ценой. А этот новоявленный божок, устроившийся на работу к кочевникам с юга, стал раздражающим фактором. Но, в то же время, послужил конструктивной цели реформ общества. Возможно, она даже даст ему уйти. Это не касается сентиментального желания сохранить жизнь бывшему сородичу — понадобится, она десяток заблудившихся в этом мире латий уничтожит и не почувствует себя хуже. Просто интересно, на каком перекрестке истории они столкнутся вновь? И доберется ли он до этого перекрестка? Или заберется подальше, туда, где их народам вообще не суждена встреча? С некоторых пор Мара порастратила уверенность в том, что судьба — это нечто, творимое исключительно собственными руками. Во всяком случае, этот мир не дает им разгуляться, постоянно норовя прищемить слишком хваткие пальцы слишком самоуверенных чересчур разумных. Что-то уж больно он строг к своим млекопитающим — даже самым удачным из них.

Глава 10

Битва

Проведчики чужаков объявились с рассветом третьего дня у двух холмов, меж коих от Двурушной к селищу рысей вела натоптанная дорога. Скрываться и не думали, видать обнаглели. Возомнили, будто высокие северяне до светла бока давят на лежанках. Но, от холмов до селища всего десять полетов стрелы — тут они заосторожничали. Слезли с коней, обшарили невысокие безлесые холмы, поросшие густым кустарником. Но, хозяев, рассевшихся на холмах, не увидали, даже таскаясь в шаге от них. Рагвит запретил накладывать стрелы, дабы какая не сорвалась невзначай и не раскрыла дивную засаду. И как иначе назовешь, коли сидишь преспокойно на земле, грызешь лепешку с куском мяса, а тут чуть не по твоим ногам крадется полусогнутый враг, отчаянно крутя башкой. Понятно: тебя высматривает, а ты вот он, тут! Средь опытных стрелков юнаков не бывает — все больше мужики-середовичи. У них уж и сыны прошли посвящение в охотники, но, и они тужатся, дабы не фыркнуть — смех же! Вот один на ногу отдернул, дабы не оттоптали, подался назад прямо так, сидя на заднице. Кусок в пасть запихнул, глаза выпучил — смешок давит. А Рагвит ему кулак показывает, мол, убью собаку — только вякни! Не вякнет, чай не дитя. Понимает, что с такой-то засадой у них за пазухой уже, почитай, половина удачи.

А все бог-воин, что где-то тут же витает и делает их невидимыми. Что скажешь: покрутились проведчики, сползли с холмов, на коней взобрались и потрюхали обратно. Повезли своим вожакам честную враку о том, что селище еще не проснулось. Лишь несколько баб колготятся промеж домов, а мужиками и не пахнет. Дескать, путь свободен. Хоть на деле и перекрыт хитрой ловушкой, но, той, как бы и нет. Одна странность: устали проведчики так, словно не по холмам лазили, а за собой их таскали. Ушли силы-то сами по себе, как в воду.

Тихо кругом, сонно. Еще и солнышко очи не продрало, а уж земля парит влажным теплом. Птицы, понятно, цвиркают, тренькают, мельтешат. Мыши шуршат тут и там, хорошо, хоть гадюки убрались на покой. Стрелкам тоже бы вздремнуть — тянет ухо придавить, да нельзя. Руки делом занимают — плетенки на щитах укрепляют вторым слоем. Это Драговит измыслил: связать из жердин щиты в полроста человека, поверху шкуру налепить, а на нее плетенку ивовую — все деревца по берегу ободрали. Шкуры все собрали: не только те, что поплоше, но и добрые в дело пошли — все извели. В таких щитах стрелы увязают — проверяли тщательно. Такие не только стрелкам на холмах, но и еще кое-кому пригодятся — будет чужакам подарочек. Плетут они уже по второй плетенке на каждый щит и Драговита поминают, дескать, не промахнулись вожди с выбором вожака для битвы.

Голова у мужика светлая, даром, что молод — двадцать шесть лет землю топчет. И впрямь не просто в его семье богиня народилась — все они там богатыри, все три брата. Вон на Рагвита, как глянешь, и связываться не схочешь, а ведь вторак. Да и отец у богини тож без подвоха: вроде и невысок, а любого заломает. И с ними сюда на холмы пришел неспроста: шепчутся люди, будто тот самый бог-воин всегда с ним рядом крутится. Кременко вон торчит лицом к Двурушной идолом каменным — это они с богом врага слушают, дабы тот врасплох не застал. Иногда с Рагвитом перемолвится, о чем прочие в селище заняты. А как бы он проведал, кабы не бог? Тут он, с ними! Воин, а не какой-то там жеребец, что у чужаков солнцем себя мнит. Тоже хватил: солнышко-то, небось, по небу ходит, на землю ни ногой. Вот и ныне на месте своем.