Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 44

— Ну, и лешак с ним! — отмахнулся Недимир. — Нам дела надо решать немешкотно — не до него. Я наказал: коли, кто из росомах вдруг явится, так прям сюда вести, — оборотился он к вождям, восседавшим рядом с ним под родовым столбом. — Живана, надо думать, мы уж не увидим. Большой отваги был вождь. Видать, голову сложил — нет у росомах нынче вождя. Тут у нас от них все больше бабы с детьми, но Род уважить нужно. Кого от росомах слушать станем?

— Сказывали, твои молодцы Ягабо привели? — хитро щурясь, обронил вождь медведей.

Трое паверов, по обычаю сидящих под самым столбом за спинами вождей, переглянулись. Охотники, окружающие насыпь, покрытую священными шкурами, вполголоса загомонили.

— Якобы трое юнаков его выручили, — продолжал Даривой. — И сюда целым дотащили? Другие-то мужи, окромя них, из-за Двурушной пришли?

— Пятеро, — нахмурился Недимир. — И не пришли, а мои притащили их пораненными. Двое, чуть было, за кромку не ушли, но тут Мара явилась. Нагулялась с братцами своими по землям росомах. Чужаков почти пять десятков упокоила и почтила нас.

— Правда ли, будто одним взглядом? — степенно вопросил вождь Рода Лисы Мойсил.

— Было. С этим у нее не задержится. Горцы вон себе оружие чужаков раздобыли — доброе. Так она и опробовать не дала — всех сама положила.

— Так это, правда все, — осторожно встрял Радей, — будто она и есть сама?..

— Не суесловь о таком, — оборвал его Даривой и пробежал взглядом по сторонам: — Про себя думай, а вслух ни-ни.

— Так что там с Ягабо-то? — заторопился сменить неудобный разговор Мойсил. — Поспрашать бы павера росомах. А, Недимир? Это его пакостными обычаями Живан и себя, и мужиков своих зазря сгубил.

— Живан сгубил себя своим же обычаем, — хмуро отозвался тот, враз поскучнев. — Много воли дал этому упырю. Мало ли, что там, ты — вождь. И покуда ты вождь, так ни одна собака на тебя не гавкнет. Иль заносит меня?

— Так! — постановили разом Даривой с Радеем.

— Так поспрашаем многомудрого Ягабо? — напомнил лис. — Может, у того какие резоны были противу чужаков народ не поднять? — со значением хмыкнул он.

— Были у него резоны, — злобно усмехнулся Недимир. — Еще, как были. А чего его не ведут? — спросил он с Белуса, стоявшего рядом. — Я еще, когда велел?

— Не идет, — прогудел первый охотник Рода Рыси. — Я сам за ним ходил — кобенится. Грозит местью духов. Дескать, заговорил он кое-кого из темных навьих духов, чтоб они его защитили, коли мы… того. Я б его… подзадорил, да наперед тебя ноги ему ломать не стал.

— Кобенится, говоришь? — задумчиво протянул Недимир. — Духов на нас напустит? В таком разе я, как вождь, пагубу на своих людей навести не могу. Сам приму, — безо всякой издевки заявил он. — Мне б и помощи не понадобилось, коли б Ягабо такие телеса не отъел. Радей, ты, как самый молодой, не поможешь ли?

— Помогу, — с той же веской серьезностью ответил орел и поднялся.

Визг и проклятья павера Рода Росомахи проникли в каждый самый потаенный уголок селища, сбирая к месту Совета охотников, баб и ребятишек. Близко они, понятное дело, подойти не смели, а потому лезли на все, что от земли выше ладони. Тщились разглядеть, чего такого мужики измыслили сотворить с погубителем своего Рода. Гомонили, спорили, но как-то вдруг поумолкли — к вождям шагали горцы. Впереди Деснил со Светогором — старшие. Следом Драговит с Марой и Палюдом. Охотников на Совет собралось тьма тьмущая — давно такого не видали, но расступались перед горцами споро. Боле всего таращились на Мару, перешептывались, рядились, дескать, все-таки она вправду…, или сказки это?

— Как чувствовал, — усмехнулся Деснил, обходя сваленного перед шкурами Ягабо. — Поднял своих ото сна. А они еще бурчали, мол, дай отоспаться, старый пень. А тут, глядите, важное творится. Сам великий Ягабо народ потешает.

— Прокляну! — зашипел, забрызгал слюной павер, тыча в него жирным пальцем.

И подавился, охнув и завалившись на бок. Завыл, заскрежетал зубами, засучил ногами. Мара, даже не взглянув на эту падаль, легко обтекла катающуюся тушу и остановилась у шкур:

— Мара приветствует вождей Белого народа.

— Драговит приветствует вождей Белого народа, — повторил ее старший брат.

Даривой согнал улыбку и пригласил:

— Садись к нам, Мара, дочь…, - слегка растерялся он, припомнив, с кем говорит. — Дочь Белого народа, — вывернулся медведь.

К ним она не пошла, но, на край шкур присела, оглядела угомонившего, но все еще поскуливающего толстяка и приказала:

— Говори.

— Я… я тогда… я не хотел… — заблеял тот, пытаясь свернутся большой жирной гусеницей. — Я не знал… они обманули… они обещали… — хныкал павер, еще недавно столь самолюбивый.

— Что обещали? — вкрадчиво уточнил Мойсил.

— Что не тронут! — в отчаянии тоненько выкрикнул Ягабо.

И на диво ловко встал на карачки, колыхая бока, ровно переполненный водой бычий пузырь. Затем взгромоздился на ноги, замер, зашарил глазами, избегая смотреть на грозную богиню.

— И ты поверил? — уточнил присевший рядом с Недимиром Деснил. — Просто на слово. Чужакам с оружием. И чем же они так тебе глянулись?

— Они… — залопотал Ягабо. — Они были… сказали…

— Чего они тебе преподнесли-то?! — не вытерпел Радей. — Чего насовали за пазуху, что ум твой окончательно расшатался? На что они выменяли у тебя жизни сородичей? Хоть стоящее?

— Низку двойную на шею из зеленых камней со светлыми жилками лунного цвета, — бесстрастно сообщила Мара. — Наручья из тех же камней. И большой круглый амулет на шнуре с нанизанной на него зернью из пестрых камней. Еще тройную низку из красивых ракушек.

— И еще одну? Надо же! — притворно восхитился Мойсил. — Богато. Куда тебе столько?

— Одно слово: погань жадная! — презрительно бросил Даривой, удержавшись, дабы не сплюнуть на священные шкуры, и обернулся к Недимиру: — Чего делать-то с ним?

Ягабо, затравленно косящийся на вождей, воспрял, вскинул пухлый подбородок, гаденько залыбился:

— С каких это пор медведи под рукой рысей ходят? И кто повелел вождю рысей судьбы прочих Родов вершить? Уж, коли Даривою приспичило Недимиру кланяться, так пусть его спину гнет. А мне он не указ. Я духам кровью своей поклонился, защиты просил. Мне ответили! — пригрозил он, делая страшные глаза. — Стрелу проклятья в рот вложили! Одно мое слово, и сорвется стрела! Пронзит того, кто за кромку меня отправить удумает. Отсохнет рука того, кто…

Договорить он не успел, подавился злыми речами, задохнулся, пучась, будто рак. Да и у прочих глаза на лоб повылазили. Ряды стоявших напереди охотников качнулись, подались назад. Вожди и те с трудом усидели на месте… На краю шкур, на месте Мары, вспыхнул белый огонь.

— Ну, вот, — буркнул чуть слышно Драговит на ухо Палюду. — Ты сокрушался, что не видал, как она свой истинный облик принимает? Любуйся.

А полюбоваться было на что. Огонь полыхнул и принялся рассеиваться. А на месте Мары выросла сидящая женщина с громадными черными глазами на белом, как снег, лице. Длинные ее черные волосы свились на шкурах кольцами. Живые пряди шевелились толстыми змеями, разве, что пасти не распахивали. По длинной черной рубахе сновали звездочки, оставляя огненные следы. А во лбу ярко вспыхнула красная звезда, опалившая глаза людей. Кто-то уже повалился на колени. За спинами охотников на разные голоса вопили разбегающиеся бабы, визжали дети.

— Проклятье твое яйца битого не стоит, — произнесла женщина тихим гулким голосом. — А духов твоих подкупленных я в такие дали загоню, что вовек дороги обратной не найдут. Недимир, — оборотилась она к побледневшему вождю рысей. — Объяви свою волю. Живота или… — она так усмехнулась, что зубы свело даже у самых стойких. — Или я его заберу, — закончила богиня. — По твоему слову свершится суд, великий вождь. Ибо люб ты Отцу-Роду.

Она выжидающе смотрела на него — бедолага еле губы разлепил, но плечами не упал и головы не опустил.

— Забирай, всемилостивица, — прохрипел он и опомнился, обеспокоился: — Только нет ему места среди пращуров наших честных. Снизойди, не позорь памяти их.