Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 42

Мара даже начала понимать, что обвиненные ею ученые не столько рвались себя обожествлять, сколь оказались пассивными в противостоянии тем, кто назначил их богами, исходя из личной выгоды. Аборигены бесподобны: навязав пришельцам божественные лавры, они автоматически обязали тех осуществлять и божественные функции. Что-то вроде: мы тебя превознесли, значит, дай нам! И те в растерянности давали, слегка подзапутавшись в чужой игре. Она на себе испытала это чувство скрытой беззащитности перед беззащитностью явной, буквально лезущей в глаза и громогласно себя провозглашающей. Жаль, слишком поздно разобралась с этим, упустив инициативу и не успев уничтожить программу, которая теперь будет работать вне зависимости от ее участия или самоустранения. Мало того, что бы она сейчас не говорила и не делала, местная мифология начнет развиваться помимо ее желания, потому, что это их планета, их жизнь, их мифология.

Захватчики? Не первые и не последние. Что нужно лично ей? Сохранить человеческое сообщество, куда попала волей судьбы. Жить рядом с ними, стараясь максимально ограничить свое влияние. Помогать, но не вмешиваться, кое-что подсказывать, а не разгонять искусственно развитие их цивилизации. Сосуществовать, а не владычествовать, чего бы они там себе не возомнили. Безопасник с ней согласен: возможные здесь достижения никак не вяжутся с карьерным ростом. Тот подразумевает выделение среди равных, а тут… Ах, ну да! Бесплатное обожествление, что их обоих только раздражает, ибо лишает личной свободы…, хотя, похоже, не всех.

Деятель, следы которого они обнаружили! Они вдвоем исследовали представителей пришлого народа и составили приблизительный портрет латии, поименованной не иначе, как бог солнца, огненный конь, огнегривый бог, и так далее в таком же духе. Естественно, пока латию не прощупаешь лично, ее способности установить можно лишь грубо приблизительно. По неким косвенным признакам, трепетно хранимым памятью его воинов, коэффициент эффективности регулятора энергии этого солнцеподобного жеребчика был, как максимум, вдвое меньше, чем у Мары. Он оказался средним уловителем энергии и посредственным накопителем — постоянно нуждался в подпитке. И весьма ограниченным передатчиком, иначе, как объяснить, что свои выступления на публике с превращениями в солнечного коня он проводил в огромной, но все ж таки ограниченной пещере. Даже для Мары энергозатратно покрывать большие территории в приземном неустойчивом слое атмосферы. Это у нескольких человек, собравшихся на ограниченном пятачке земли, можно легко нарушить восприятие свойств объектов, их состояния, звуков, запахов. А с расширением числа подопытных и площади пятачка искажение их восприятия требует иной, нежели у божественного коня квалификации.

…………

Мара стояла спиной к мертвым женщинам и разглядывала берег росомах. Лицо ее было привычно равнодушным, взгляд холодным, и в Драговите впервые шевельнулась злость на такую родную, но такую чужую сестру.

— Хочешь, уйдем на тот берег? — не оборачиваясь, спросила она. — Они там. Их немного. Двадцать два. Ты сможешь отомстить. Но, пару самых умелых воинов мы заберем с собой.

— Зачем? — тупо выпалил он. — Ты и так вызнаешь у них все, что нужно. У тех на косе вызнала же?

— Да. Потому и велела идти к этим островам. Но, живые нужны вам на иной случай: учить вас драться мечами. Их мало заполучить — нужно учиться ими владеть. А иначе, пользы никакой.

— Быстро, небось, не научиться, — засомневался он, чувствуя, однако, как взбодренная мыслью о мести голова начинает проясняться.

— Я помогу.

— Пошли! — загорелся Драговит. — Только нашим вели, чтоб ждали. Кременко… Бог-воин их защитит, коли что?

— Конечно. У него для того силы достанет. А, коли что, так он еще получит.

— Без тебя?

— Он сможет, — пожала Мара плечами. — Так что? Идем?

— Обряд бы свершить, — кивнул Драговит на женщин. — Нельзя так бросать.

— Позже, — твердо заявила богиня. — С их духом ничего черного не сотворят — я обещаю. За ними присмотрят.

— Тогда пошли, — поверил он ее обещанию.

Чужаки не сразу поверили, что прям на них так спокойно выезжают всего двое. А завидя врага, не пугаются, не бегут, сломя голову. Опасаясь подвоха, они еще сколько-то постояли, придерживая переминающихся под ними коней. Жавшиеся кучкой женщины с детьми — опутанные веревками, сломленные, пораненные — тож недоуменно взирали на сородичей. Но, сквозь их недоумение постепенно проступала, где радость, а где и жалость. Пришлые явно с того берега Двурушной, не из Рода Росомахи. Хотя по небрежно прихваченным волосам охотника и не понять, кто такие. Эти еще не знают смертельной опасности, что несут чужаки, а значит, тоже погибнут, как их мужчины. И не упредить бедолаг — поди крикни, и страшные длинные ножи отправят за кромку твое дитя. И его погубишь, и этих двоих не спасешь. А чужаки уже опомнились, иные стаскивают с плеча скрутку веревки, распускают петли. Другие плотней обступают полонянок, подталкивая их конями. Страшные животины зло фыркают, вскидывают морды, топочут — и одно копыто пробьет голову, а их десятки.

— А женщинам ты не навредишь? — забеспокоился Драговит, придерживая Гордеца, задергавшегося при виде чужих коней.

— Полежат немного в полузабытьи, — успокоила Мара. — Потом я возверну им чувства. Так лучше. Не кинутся сдуру в разные стороны.

На сей раз упавшие наземь чужаки не кричали — хрипели, в ужасе таращась на Мару. Что-то горячо лопотали на свой лад, когда она, оставив очередное высушенное до смерти тело, шла к ним. Драговит уже не любопытствовал — насмотрелся. Он резал веревки на обезумевших от страха женщинах, втолковывая им, дескать, Мара — тот самый дух, что хранит Род Рыси. Некоторые понимали сразу, были и такие, кого приходилось бить по щекам. Он говорил и говорил, как учила сестра: спокойно, мерно, но твердо. Одни и те же слова не ленился талдычить по нескольку раз. Сразу же выбрал из прочих баб самую старшую с самыми смелым взглядом — ей повторил все сызнова. Не отстал, пока не убедился по ее взгляду: поняла и поверила. Растолковал, что едва только дух даст им волю, он уведет их на тот берег и отправит в селище рысей, где безопасно. А потом уйдет с братьями спасать других росомах.

Женщина смотрела на него ясными глазами. Слезы текли по ее щекам, но она послушно кивала в ответ на его спрос: поняла ли? Мара отпускала их не вдруг: сначала одних, следом других. Женщины садились на земле, жались тесней, прикрывали спинами детей, но, не кричали, не тщились бежать. Чуток успокоились, когда дух-покровитель рысей на их глазах закрыла одну рану, потом другую, третью. Вот уже кто-то подсовывает ей своего ребенка, и рваная ссадина на щеке зарастает под ее рукой. Вот из-за спин вытаскивают синюшного малыша, и он постепенно начинает ровней дышать. На зареванных щечках сквозь грязь проступает румянец — у Мары нынче сил столько, что, глядишь, и мертвых начнет подымать. А затем она сотворила и вовсе несусветное: худенькая черноволосая девушка растворилась в светящемся облаке, из коего проступили совершенно иные черты. Златокудрая и прекрасная женщина росла, тянулась к небу, почти равняясь головой со старыми высокими елями. Освещала измученных пленниц такой нежной, теплой, животворящей улыбкой, что иные разрыдались в голос. Большие яркие синие глаза лучились лаской. Белоснежная до пят рубаха струилась волнами, а на ней проклевывались и распускались дивные невиданные цветы. Вкруг нее роились столь же невиданные птицы с длинными переливчатыми хвостами и хохолками. Сама богиня жизни, а не просто дух осенял их своей защитной силой…

После такого — хмыкнул про себя лишь поначалу опешивший Драговит — даже самую пугливую дуру не потянет удрать. Только вот, не походила эта богиня на ту, за кого принимают они Мару. И не потому, что приняла она перед пленницами образ его Златгорки, пусть и приукрашенный. Просто… Та, кто отправляет людей за кромку…, не может она так жалеть людей. Она ж для иного снаряжена Отцом-Родом. Не ее это дело — воскрешать полумертвый дух. Или он что-то не понимает в божьем промысле? Может, та, кто жизнь отбирает, ее же и дает?