Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 31

Привычка, возвращаясь домой, высматривать жену, так и не отлипла. Златгорки уж третье лето, как нет, а он все ищет ее глазами… Пора бы забыть, но что-то держит его рядом с ней, верней рядом с тем днем проклятущим. Думал, сынишка Колядка тому причиной — смотрит же на отца не просто, а материнскими глазами. Трясет золотыми кудрями… Но, и вдали от малыша, в одиноких блужданиях по горам тот день преследует его голодным зверем. И от помощи Мары отказался, как дурак. А сестренка ведь предлагала и не раз прекратить эту болезненную гонку памяти. Могла бы и сама, не спрашиваясь, как раньше бывало, но эти пять лет и ее изменили. Уважение в ней появилось к их воле, а особенно к чувствам, коих она касаться не смеет. И в тот день для них со Златгоркой больше нее никто не сделал. Да и не смог бы.

Как же так глупо вышло? Так несправедливо. Конечно, Златгорка сама виновата. Очень уж любила всякие сказки о злобных кровожадных духах и великанах. Кто их не любит, но разве всякому придет в голову примериться к их жизни выдуманной? А по чести, и он тогда не углядел опасности в ее баловстве. Ну, нашли они яму в скале — чисто яма для погребения, только не вырытая, а, словно высеченная кем могучим. Выстланная толстой подстилкой из листьев золотых, что нападали с растущих поверху березок. Златгорка — даром, что брюхо с дитем на подбородок лезет — села на край ямы, соскользнула на подстилку. Всего по пояс в нее и ушла, оттого он и не забеспокоился. А жена ему, мол, гляди, ровно могила великану заготовленная, но невостребованная. Вот вырастет наш сыночек — его Мара в животе разглядела, обрадовала — станет он богатырем почище отца своего и убьет того великана. Но, не здесь его захоронит, а в пропасть сбросит. А тут положит свою матушку, когда срок придет глаза ей закрыть. Наболтала этой веселой чепухи, да на золотую подстилку и шагнула, присела. Золотые волосы легли концами на золото — последнее, что ему тогда подумалось. Залюбовался, не сразу и понял, куда жена пропала. Крик ее в себя привел.

Он тогда все с себя постаскивал, в полосы изрезал и на вервие пустил. Орал, как бешенный на весь мир — Мара издали услыхала и подмогу наладила. Конечно, из дыры Златгорку вытащили споро. И в селище по переменке несли быстро. Но… Мара от души старалась, но душу ее из-за кромки вернуть не смогла. Тогда выхватила из-за пояса свой костяной, острей, чем у прочих, ножик, и полоснула Златгорку по животу. Тут уж и Ожега с Бладой подсуетились — вытащили на свет сына, неготового к такому. Мара ему немало силы влила, а после отдала бабам выхаживать. Колядке в начале осени будет три, а выглядит на все пять — и вправду богатырь растет, как мать предсказывала. Да и сиротством не обижен — Блада ему, как и Маре когда-то, родной матерью стала. Рады ему безмерно: перворожденный на этой земле малыш, а вот Драговит все никак не оттает. Все грызет себя, грызет, да никак не сожрет.

— Вон как долго привыкали к лису с орлом. Хотя грешить против них язык не поднимется, — рассуждал где-то за спиной Палюд. — Но, ведь тут может явиться не простой чужак, а с вывертом, вроде нашей Мары. Со своими причудами. И станут они жать нас с двух сторон: беги туда, тащись сюда.

— Не особо-то нас и гоняют, — обиделся за сестру Рагвит. — Ей вообще не до нас.

Драговит, привыкший к провалам внутрь себя, не удивился воде, плескавшейся уже у самых бродней. Довели его до дома, пока он блуждал невесть где. По озеру в их сторону несся челн — повзрослевший и переросший отца на голову Дид гнал его к вернувшимся домой охотникам. На том берегу — в трех полетах стрелы отсюда — стояла Ожега, а вокруг нее, не переставая, крутился и скакал его золотоволосый сын. Неподалеку Туле с младшими Светогоришнами купали коней — табун вырос вдвое. Деснилова Разумка и Парвитова Искра прошлой осенью принесли уже по второму жеребенку. Оба малыша носились по берегу, задорно взбрыкивая — не любили залазить в холодную горную воду. Слева на полого поднимающейся к лесу бывшей вырубке Ильм и Зван с Огняном рыхлили землю под посев. На пороге мужского дома показалась Лина и бестрепетной рукой выбросила прочь двое портов — провонялись, не иначе. У семейного кострища, где стол прикрыт кожаным навесом, крутились Блада с Волыней. Волынька что-то помешивала в большом горшке, а Блада вытряхивала в него из чаши нарубленную заготовку. Старших мужиков видно не было — знать, тоже охотятся. Алина вынырнула из дома Ожеги с горшком и двинулась, было, к Бладе, но обернулась на озеро и застыла. Увидала на противном берегу мужа — Палюд взял ее у Светогора в зиму, как только пришли сюда. Алинка с легкостью перекочевала в их дом, где привычно уживалась со второй хозяйкой — Златгоркой…

Драговит мотнул головой, вытряхивая это воспоминание — как-то подустал от него сегодня. Свесил голову, крепко прижмурив глаза, как учила Мара. Едва открыл, обнаружил рядом Вукира — волчара проделывал то же самое, опустив задницу чуть не на ноги друга. Справа и слева на сородича с интересом поглядывали Палюдов Вукамудр и Рагвитов Вуклай. Понятно, куда исчез его серый — усмехнулся Драговит — братцев учуял. Те, даже охотясь с людьми, норовят куда-нибудь ушмыгнуть. Двуногие таскают туши, а они рыщут повсюду налегке. Хитромордые — все в свою матушку, что с независимым видом топает по тому берегу к своей подружке Бладке. Вука — волчица поразительного ума и тучи неведомых прежде людям ухваток. Вот и лучшую в их селище стряпуху определила с первого взгляда. А ведь когда они ее нашли три лета назад, совсем зеленой первородкой была.

В памяти тотчас всплыл тот день, когда они четверо — Драговит, Палюд и Северко с Рагвитом — решили сбегать на плешивую горку на полночь от селища. Лезли на нее по намеченной еще снизу звериной тропе. Поднялись немногим выше сосен и свернули по склону на полдень, углубляясь в подсохший к концу весны лес. Тот густел на глазах, проплешин становилось все меньше, и, наконец, они оказались в нескончаемых лесных дебрях. Деревья здесь сползали вниз по горе, огибая громадные валуны или каменные россыпи, и тотчас смыкались нерушимым строем. Все чаще заплетали паутину ветвей над землей и бурелом под ногами. Вдруг Мара, бойко шагавшая рядом с Драговитом, метнулась в сторону к поваленному стволу сосны.

— Стойте, где стоите! — приказала она через плечо. — Вам со мной нельзя.

Сколько силы им понадобилось употребить, дабы не сорваться за ней — кто ведает? Однако, приросли к земле, как миленькие. Подняли луки и стояли, медленно натягивая тетиву. Как Мара исчезла, не заметил никто. Северко рванул, было, к тому месту, но Палюд с Рагвитом накрепко прихватили парня, свихнувшегося на их сестренке. Уж они-то знали, чем грозит ослушание — не раз получали по полной. Двинули за ней медленно сторожко, перешагнули трухлявый ствол и едва не сверзились — вниз уходил крутой склон небольшого распадка сплошь заваленного сушняком. Спускались парами: двое наготове с луками, двое на пятках съезжают, рыхля траву. И все чохом стараются не спускать глаз с мелькающей меж деревьев черноволосой макушки с хвостом. А та прошивает путаницу ветвей легко, не таясь, ровно ручейком стекает. Вот Мара вскочила на очередной ствол, вскинула и опустила руку — четверо охотников рухнули наземь, как подкошенные, и затаились. Дале, оберегая луки, ползли змеями со стрелами в зубах. Сестренку не видать, но Драговит уверенно ведет их за собой — она направляет его мысленно. К этому давно привыкли, объяснять, что к чему, не приходится. Наконец, старшой останавливается перед толстенной елью, завалившейся на бок. Тяжелые ветви свисают с медленно умирающего ствола пологом — Драговит уткнулся в него, чуток раздвинул колючие плети, вытянул шею и… Остальные поразились не меньше, наладив для себя щели. Северко выпученными глазами уставился на старшого — Драговит нахмурился, и парень сник. Не время им кидаться на выручку, коли Мара преспокойно стоит у ощерившейся волчицы и разглядывает ту, ровно цветочек в венке.

Логово под вывороченным деревом хозяйка заткнула задом, опустила голову и прижала уши. Нос собрался складками, обнажив молодые зубы и обещая трепку, случись, кому нарушить незримую границу. На Мару, впрочем, ее усилия не возымели действия. Она продолжала пялиться на рассерженную волчицу, словно в какой-то раздумчивости. Будто прикидывала, с какой стороны станет ее жарить. Палюд криво усмехнулся и отложил лук, Рагвит, подперев подбородок рукой, грыз травинку — заскучал. Северко еще раз глянул на Драговита для верности, дескать, он правильно все понял? Тогда ему еще ни разу не приходилось видеть, как могущественный дух разбирается с бессловесными тварями. Старший брат вздохнул, отрицательно мотнул головой и приготовился смотреть. Знал, что вскорости и они понадобятся, но до той поры дергаться не след. Между тем, молодая мать на глазах сдавалась под напором невидимой силы, что причесывала ее страх и злобу, ровно девка косу. Ее шея отмякла, голова пошла вверх, уши встали торчком. Из полуоткрытой пасти вывалился язык и тотчас, спохватившись, исчез обратно. И вот уже Мара, стоя перед ней на коленях, обхватила мохнатую морду руками, притянула к себе, прижалась лбом ко лбу. Тут уж и Палюд с Драговитом заскучали — один Северко все никак не мог расслабиться. Неизвестно, сколько бы это тянулось, но жалобное попискивание из глубины логова взбодрило обеих девчонок. Они разом отправились к стволу и юркнули в нору.