Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 28

— Кого не хочет? — притворно округлила глаза Ожега и ловко запечатала кашей приоткрывшийся для ответа рот.

Мара одарила ее ледяным взглядом, на что хитрая старуха начхала. Девчонка через силу проглотила подношение и отодвинулась:

— Всех, кроме вас с дедом Деснилом и Блады. И жены.

— Да, — посочувствовала Ожега, отставляя миску. — Есть от чего взбелениться. Злится Драговитка на ведунью? — затеребила она Мару. — Злится! Ибо насилие это, — она тяжко вздохнула, приняла, было, жалостливый вид, но быстро передумала: — Я, вишь ли, на старости с места срываюсь. Невесть куда тащусь и не горюю. Тебе вот радуюсь, — Ожега любовно окинул взглядом Мару.

Брови подкравшегося Палюда полезли на лоб. Он тоже оглядел застывшую сестренку, дескать, может он чего не доглядел? Может та, пока брат не видит, и вправду ласкою сочится?

— Да я ж не о том, бестолочь! — рассердилась на него бабка. — Я ж о душе своей толкую!

Палюд хмыкнул и сгреб в охапку закаменевшую Мару. Подошел Деснил, и вдвоем они торжественно подняли на ноги шипящую бабку. Умастили ее с девчонкой на волокуши и первыми двинулись прочь от дома покойной Тиханы, что ее сыновья добровольно передали в руки новой семьи. Охотник с женой и парой ребятишек стояли тут же под елями благодарные и счастливые.

До озера меж холмов дотопали почти вдвое быстрей, чем рассчитывали. В малом селище, где стариков ждали и приняли со всей душой, на шею свалились еще двое Ожегиных внучеков и одна мокроносая внучка. Младшие братья-погодки Ильма: Огнян восемнадцати лет и его послед Туле. Волыньке — той едва двенадцать минуло, но и ее притащили.

— А скажи-ка мне, Ожега, — ласково начал Палюд, приступая к бабке. — Ты всех своих потомков хвостом решила подмести? Или кого в Родах оставишь на развод?

Бабка, противу ожиданий, в схватку не полезла. Виновато зашмыгала носом и горестно собрала бровки:

— Дело такое: дочь моя — мать ихняя — два лета назад ушла за кромку. Отец взял новую жену вдвое моложе. Ильмейке ровесницу.

— И дети твоей дочери встали ей поперек горла, — договорил за нее Палюд. — Бывает.

Он оборотился к Драговиту, хмуро наблюдавшему за Ильмом, распекающим младших. Двое высоких — под стать старшему брату — широкоплечих парней. Одежда заношенная, хотя и добротно штопанная, а сулицы в руках хороши. Косы, что охотники-лисы заплетали, оставляя свободным конец, расплетены и висели хвостами. Схваченными не на затылке, как у рысей, а у шеи. Оно и понятно: парни шли наобум, не веря, что их примут в рысью семью. А в этой семье нет боле рысей, лис, орлов. Зарождалась она и не знала еще ни своего имени, ни места.

— Что скажешь, брат? — со вздохом спросил Палюд.

— Я бы своих ни за что не бросил, — с достоинством ответил тот, обращаясь к Ожеге. — Заберем их, бабушка. Молодые охотники — нам только в прибыток. И тебе на сердце покойней… Только вот с отцом-то их как? — он присел на бревно рядом с ней и облапил.

— Пусть только сунется, — вспучилась ведунья, но спохватилась: — Драговит, а вот с добром у них не густо. Только то, что на себе, в руках да котомках…

Драговит высмотрел и подозвал Парвита:

— Ты вот что, братишкам Ильмовым с сестрой выбери из наших запасов одежу новую и поршни. Оно, конечно, широковато будет. Но, поясами затянутся и сойдет.

Парвит умчался впереди Ожеги, едва не снеся по пути Деснила. Старик досадливо крякнул, когда ушлый молодец увернулся от оплеухи великого охотника, и подошел к побратимам:

— Ожегин выводок, как я понимаю, вы к рукам прибрали, — вопросил он утвердительно, кивая вслед подруге. — А со Светогором, Пленкой и меньшими их девками как поступите? Ты, сынок обдумай все. Уразумей: кто бы к нам не напрашивался, голова у нас ты. Даже если пришлый и взрослей, и опытней, и дочь тебе в жены пристроил. Светогор — это тебе не Ожегины охламоны. Первый охотник Рода медведя. Вождем мог бы стать, случись что.

— Чего ж тогда к нам притащился? — брюзгливо поинтересовался Палюд.

— Вот смотрю я на тебя и диву даюсь, — задумчиво отозвался Деснил. — Как ты будешь управляться с людьми, когда станешь вождем Белого народа? А, Палюд? У тебя ж язык иной раз наперед ног и поперек ума скачет.

— А чего это вдруг я? — насмешливо уточнил тот. — Почему не Драговит?

— Потому, что ты, — сурово отмел дурацкое предположение старик.

Побратимы посерьезнели, переглянулись, словно говорили друг другу: ага, вот они — эти хитромудрые задумки старших. Те, что прямо-таки витают вокруг них.

— У Драговита своя судьба, — вдруг как-то сразу опечалился Деснил. — И такая, что мы с тобой ее точно не захотим. А верней не сдюжим. Отец-Род, небось, не зря его выделил.

— И ты знаешь, что это за судьба? — спросил Палюд за друга, у коего язык онемел.

— Может, и знаю, — оценивающе глянул на них бывший вождь. — Но вы не пытайте. Не скажу. Рано вам еще! Лучше со Светогором решите. А то расселись тут, как бабы, — заворчал он. — Метут языками. Еще зерни в косы наплетите.

— Каков твой совет? — поинтересовался пришедший в себя Драговит.

— Спервоначалу, сам за себя реши: поднимется ли у тебя язык Светогору указывать? Каким бы малым ни был Род, а вождь в нем только один. И Светогор поболе вас это понимает. Раз он оставил медведей и пришел, стало быть, готов признать твое старшинство. Не по летам, а по праву твоего главенства над семьей. И на главенство Светогор лапу никогда не наложит. Коли ты сам, того главенства ему не сдашь, и под него не прогнешься. А он поймет, что вождя у вас нет.

Светогор с Пленкой подошли, как чувствовали, вовремя. Палюд шагнул в сторону, давая старшему место на бревне рядом с Деснилом. Пленка осталась стоять в сторонке.

— Светогор, — как ни в чем не бывало, приступил к делу Драговит. — Скарба с тобой довольно. Сюда медведи помогли дотащить, а вот дальше тебе с ним одному не управиться. Не станешь же ты девчонок своих грузить. Нельзя их калечить. Да и жене твоей спину ломать ни к чему. Ты как, не против, ежели мы пораскидаем твое добро на юнацкие спины? Доверишь им кровное?

— Кровного там чуток да маленько, — усмехнулся довольный заботой охотник. — Я все свои заготовки принес, — хитро прищурился медведь. — И еще сверху. Подчистил закрома у некоторых запасливых, все стадо спустил на камень. Оттого-то мешки и тянут руки к земле.

— Ничего, — с достоинством ответил Драговит. — У нас три челна больших заготовлено. Вот на них-то камня и нагрузим. И жену твою с девчонками, чтоб ноги не били. А рухлядь уж сами.

— Пойду я, пожалуй, — довольно молвила Пленка. — Помогу Бладе в путь сбираться.

До Мутной дошли быстро в одну ночевку. И увидали… В голову бы не пришло!

— А этот чего тут? — опешил Драговит, едва они с Палюдом вырвались из леска на берег, волоча по паре усталых коняг. — И какого лешака он забрал наши челны?

— Это не наши челны, — возразил побратим, одаривая Звезданку подсоленной лепехой.

Кобылка слизнула ее и торопливо захрустела, рассчитывая на второй кусок. Ее подружка оттолкнула всем боком жадную нахалку и обиженно засопела. Палюд не обошел и ее, заметив:

— Это росомашьи. Борта по нашему примеру подняты, да не так. И седел для гребцов нет. А Кременко… — он принялся отвязывать мешки. — Не мне, а тебе родич, вот сам и разбирайся.

— Некогда, — буркнул Драговит, разгружая Гордеца, нетерпеливо ожидающего купания.

На охотника, стоящего у самой воды рядом с вытащенными на берег челнами, он старался не смотреть. Не то, чтобы злился на позабытого отца Мары. Просто не нужен был тот ни Драговиту, ни, тем более, самой Маре. Кременко, коего Драговит видел лишь раз в жизни, но узнал тотчас, стоял неподвижно. Наблюдал за работой парней. Был он невысок, но здорово размашист в плечах. Круглое дочерна загоревшее лицо наискось от правого виска до левой скулы перечеркивали три белых шрама — медвежьи следы. Довольно темные, как и брови, волосы заплетены в тугую короткую косу, а на висках на росомаший лад выбриты полосы, уходящие к затылку. Темно-серые прищуренные глаза совсем потерялись бы на темном же лице, кабы не белки, а вот тонких губ и впрямь не найти под усами. На нем была длинная рубаха из толстой кожи, в каких ходят на речной промысел за крупной рыбой, и такие же порты. Широкий охотничий пояс держал не только четыре разновеликих ножа, но и несколько мешочков, чем-то туго набитых. Глянешь и сразу скажешь: собрался мужик в дальний поход. И молодой парнишка, что прежде смотрел за овцами, толкущимися в состряпанном наспех загоне, тоже. Тут же лениво жевали пять коров и бычок. Нормальное дело — подумал Драговит с досадой — мы от своей скотины избавлялись, а этот новую докуку припер. Как мы скотину потащим?