Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 12

— Пойдем-ка, дрова приберем, — вроде как равнодушно приказал Драговит и двинул к противоположной стене дома и дальше в куцую по зимней поре рощицу.

Там у них был дровяник — о том знали все сородичи. Знал и тот, кто потихоньку выполз из отмеченного Драговитом сугроба. Он приник к стене, осторожно выглянул из-за угла дома и проводил глазами лениво бредущих прочь братцев. Едва те скрылись в березнячке, таившийся от них охотник внимательно обозрел округу. Пригибаясь пониже, юркнул за хворост, сваленный сбоку от двери. Куча была большой, но, все же валялась не слишком удобно для того, кто намеревался подслушать разговор ушедшего с ведуньей в дом вождя. До вожделенной двери оставалась пара шагов открытого места. Потому охотник упал на живот и набросал на себя снега. Потом бесшумно подполз к порогу. А трудился так старательно, что позабыл посматривать за спину. Потому и ткнулся носом в землю, оглушенный по затылку чем-то тяжелым.

…………

Латия, пронаблюдав за происходящим глазами Драговита, сделала вывод: физические возможности ЕЕ братьев-телохранителей неплохи, но не могут считаться эффективными и достаточными. Значит, необходимо повысить их функциональные качества. В мозг без специальных знаний ОНА не полезет, иначе угробит всех троих и вообще останется без защиты. А вот прочие параметры — это ЕЙ по силам: преобразовать органы, системы и ткани, меняя их вид и структуру. Поработать над химическим составом и физическими свойствами, оптимизируя их состояние. Приучить самих братьев к рациональному подходу в чередовании стадий напряжения и расслабления. А их органы с постепенно повышающейся работоспособностью к синхронизации усилий при тех ненормальных нагрузках, которых в этом мире переизбыток. ОНА расширит их легкие, нарастит и натренирует сердечные мышцы, преумножит число составляющих этой их пугающей густо-красной крови. И все это вполне возможно проделать даже за счет их собственных энергетических ресурсов, а после…

…….

Драговит с Рагвитом молча выудили обмякшее тело из завала хвороста и споро уволокли за дом. А Парвит деловито уничтожил следы злодеяния и остался сторожить дверь. Он уселся не у самого порога — шагах в пяти от него. Ему-то подслушивать разговоры старших было зазорно. Не по годам так нагло пренебрегать вежеством. Да и получить можно нешутейно, коли поймают за таким делом. Огребаться же от таких людей, что собрались в его доме — даже еще от всех разом — не каждый мужик рискнет, не то, что пацан. Хоть и посвященный охотник.

— Думаешь, он один такой неверующий? — брезгливо отряхнул руки Рагвит, разогнувшись над телом беспамятного охотника.

— Нет, — отрезал Драговит, зло щурясь на дело рук своих. — Пошли. Неровно, очнется эта скотина — беды не оберешься. Гордиян — ты сам знаешь — сюда не за правдой приперся. Ему Недимира свалить мечтается и самому вождем стать. Вождь нас спиной от сородичей прикрыл, а сам подставился нешуточно. Один неверный шаг, и полетит он, а с ним и нас не помилуют.

— Сам дошел? — подивился Рагвит, вытаращившись на разом поумневшего брата.

— Нет, — внезапно растерялся тот, резко встав на месте. — Само собой в башку стукнуло. Ровно подсказал кто неслышимо…

Он осекся, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Нахмуренные светлые брови разжались и поползли вверх. Неверящими глазами Драговит смотрел перед собой, слегка шевеля губами. Рагвит, было, начал пугаться братнего помешательства, но тот также неожиданно пришел в себя. Встряхнулся, вновь насупился, глянул испытывающее на Рагвита:

— Нужно уходить из селища. Не то, чтобы немедля — Маре бы чуток окрепнуть…

— Маре? — опешил Брат. — Такое имя ты для нее избрал?

— Не я, — удивленно признался старшой. — Кажется, это она сама так назвалась. Ты решишь, будто я ополоумел, но сестренка, будто бы говорит со мной. Не обычным порядком, а прямо у меня в голове. И раньше там, в доме, когда Бладка сунула мне ее в руки. И теперь снова.

— Не знаю, — нерешительно отозвался Рагвит. — На безумного ты не слишком-то похож…, однако, как такое… Погоди, — он поднял перед собой руки, ладонями к брату, и уставился в землю, соображая: — Злобствования Ягатмы — это раз. Паверы прошлым летом сходились здесь у нас, когда мать рассудка лишилась. Помнишь? Они тогда долго здесь толклись и все о чем-то рядились — это два. Бредни все эти про духа, что в мать вселился… А может, не бредни вовсе? — решившись, прошептал он и поспешно огляделся.

— Дух все-таки есть? — уточнил Драговит, сбираясь с мыслями.

— У матери расстроился рассудок, — принялся перечислять Рагвит. — И сразу же вокруг забегал, задергался Ягатма. Потом она успокоилась, но дурь не прошла — она ринулась искать мужика. Дитя ей занадобилось срочно заделать. Это нашей-то разумнице матери, что прежде сторонилась даже от мыслей таких, не то, чтобы…

— Дух не может натворить дел, покуда не имеет тела в мире Яви, — задумчиво припоминал Драговит чье-то полузабытое наставление. — Так вроде.

— А матери занадобилось дитя, — подтвердил Рагвит. — А теперь ты слышишь чьи-то наставления у себя в голове. Прежде за тобой такого не замечалось. Все именно нынче началось. Да еще имя это мрачное.

— Наша сестра дух что ли? Ты к этому ведешь? — как-то сдулся Драговит, опуская голову.

— Дух, — твердо постановил Рагвит, облапив его за плечи и встряхивая. — Несусветное что-то, но это ли важно? Слышь? Ко злу такое, или обойдется — вот о чем думать надо, братка!

— Зла в ней нет! — вскинулся Драговит, стряхивая с плеч его руки. — Я бы непременно почуял. Она мне прямо в душу глядела. Она вся в нее влезла, но ужасного не сделалось — чудно только. А еще мне поведали, будто…

И он рассказал брату обо всех грезах, навеянных ему после рождения сестры: и о силе, что даруют им троим, и об их, якобы, высокой доле, и о великом народе, что народится от них. Рагвит слушал взахлеб, боясь пошевелиться и прервать дивное предсказание. А следом братья постановили согласно: едва Мара чуток наберет сил, как уйдут они прочь из селища. Решили твердо, потому, как и Рагвиту привелось услышать голос внутри себя, чему он, впрочем, не шибко испугался. Словом, как бы там ни было, но их судьба решилась в этот день. Вроде и собственноручно, но чужой волей. Только об этом оба даже не задумывались — просто сразу и навсегда уверовали в благой для них исход, манящий неведомыми ожиданиями, надеждами и дарами.

Глава 3

Брат

— Куда это они?

Палюд обернулся. Обрян пялился на Драговита с братьями, топающих сторонкой от них. Все трое в полной охотничьей справе с набитыми чем-то кожаными мешками за спиной. И еще большей поклажей на паре волокуш. Опять — поморщился Палюд. Трое кикиморовых братцев мало, что пропадали где-то целых три лета, так, вернувшись, избегают родичей. Он бы тоже разохотился лишний раз попадаться на глаза выродкам, окрести они его сестренку поганой кличкой. Ну, где они там кикимору-то узрели? Чего прицепились? Мара — обычная мелочь безо всяких там уродств или других каких безобразий. Еще и покраше иных будет! А в возраст войдет, так побегает еще за ней кой кто, лишь б глянула. Тут-то она им эту кикимору и вспомнит, да в глаза ткнет. Нет, почти все мужики от этой брехни отмахиваются — серьезный народ. Да и видели малявку сразу после рождения, и Ягатма ее ни в чем в голос не обвиняет. Но, вот есть у них в Роду бабы злоязыкие — сущие твари, так те все никак не угомонятся. Да еще некоторые отроки из тех, что подурней. Палюд придирчиво обозрел свою ватагу: пять молодых охотников. Далеко не последних даже среди матерых мужиков…, ну, там…, Ташко к примеру. Чудное дело: вот только-только ему казалось, будто и день хорош, и братва. Да и охота обещалась стать удачной, а задор ушел. Вновь разнылась досада на сородичей, громоздящих одну брехню о дочери Тиханы на другую. И на побратима, что среди прочих избегал и его. С самого рождения Мары Драговит замкнул вокруг своей семьи круг отчуждения. Городьбу невидимую возвел, и никому, кроме Деснила да Ожеги с Бладой в запретный тот круг хода не было. Даже Палюда сторонились, как чужого, к себе не допускали, сколько он поначалу не бился. Пришлось смириться, отступить, а потом братья и вовсе исчезли. Ушли с сестренкой куда-то в горы, как признался вождь Недимир — его отец. Палюд, вдосталь поколотившись в глухую стену отчуждения, не сдался. Твердо верил, что жизнь еще сведет его с побратимом, и отец его в том поддержал.