Долина каменных трав (СИ) - Прягин Владимир - Страница 33

А я, оставшийся без присмотра, обретаю подвижность.

Счёт идёт на секунды.

Выдёргиваю амулет из кармана.

Человек-осколок поворачивает ко мне свою застывшую маску.

Воздух вокруг меня взрывается горячей волной.

Колдуна выносит из беседки, будто пушинку.

Барон ударяется — спиной и затылком сразу — о столб, держащий навес.

Полина впечатывается в барона. Оба валятся наземь.

Полог тишины исчезает — из дома доносятся гитарные переборы.

Я падаю на колени рядом с Полиной. Хвала небесам — она серьёзно не пострадала. Барон — без сознания, но, кажется, тоже дышит.

Вот и пригодился «самум» — амулет, сконструированный когда-то по методикам шаманов-кочевников с материковых пустошей.

Но праздновать ещё рано.

Человек-осколок снова подходит ко мне, пошатываясь и забыв подобрать с земли свою шляпу.

Раздаётся перепуганный визг — какая-то девица, выглянув в сад, увидела мраморное лицо колдуна, который сейчас оказался прямо под фонарём. Барышня, вереща, скрывается в доме; гитарные аккорды смолкают. Конспиративным уловкам моих противников, похоже, пришёл конец.

Колдун вцепляется мне в плечо и тащит куда-то к дальней ограде сада. Ноги у меня заплетаются, дыхания не хватает, я спотыкаюсь на каждом втором шагу, но всё-таки успеваю бросить последний взгляд на беседку, где осталась моя красивая стервочка, которая сегодня сразилась с чудовищем из легенд.

ГЛАВА 10

Отвлёкшись, я упускаю момент, когда мой противник возвращает себе обычный человеческий облик; впрочем, и в таком виде он не становится дружелюбнее и не ослабляет хватку. Сопротивляться я не могу — у меня не осталось сил даже на самые примитивные чары.

Через калитку мы выходим на улицу. Дождь, словно ждавший этой минуты, возобновляется, холодная капля падает мне за шиворот; мелькает неуместная мысль, что в довершение сегодняшних неприятностей мне обеспечена ещё и простуда.

Человека-осколка тоже, кажется, раздражают погодные перемены. Быстро взглянув на небо, он вполголоса бормочет ругательство, а на его лице появляется брезгливое выражение. Такая реакция меня несколько удивляет — с чего вдруг мастер водного колдовства не жалует дождь, сиречь ту же воду?

Колдуна ждёт двуколка с откидным верхом. Он собирается запихнуть меня на сиденье, но тут раздаётся оглушительный свист, и к двуколке сзади подлетает карета с охранниками-филёрами. Один из них выпрыгивает на ходу, держа револьвер, и гаркает что есть мочи:

— Ни с места! Руки поднять!

Колдун отпихивает меня, выдёргивает из ножен кинжал, и тот непостижимым образом моментально вырастает в размерах, трансформируется в секиру с белым блестящим лезвием.

Это зрелище сбивает филёра с толку, заставляет замешкаться. Колдун, рванувшись ему навстречу, заносит своё оружие. Сыщик, опомнившись, спускает курок. Раздаётся грохот, но пуля не попадает в цель — за миг до выстрела человек-осколок ушёл с её траектории.

Колдун, оказавшись чуть сбоку от противника, бьёт с размаху. Лезвие-полумесяц с хрустом входит в грудную клетку, перерубая рёбра. Филёр валится как куль; его убийца, выдернув секиру из тела, оборачивается к карете.

Второй филёр соскакивает с подножки и поднимает ствол, но не успевает выстрелить — лезвие, описав дугу, отсекает кисть. Металл револьвера лязгает о брусчатку. У сыщика подкашиваются ноги, он падает на колени, сжимая культю. Его стон похож по сдавленный вой. Секира, взметнувшись над ним как топор палача над плахой, раскраивает череп напополам.

Но бой ещё не окончен — кучер прыгает с козел; кнут его, резко щёлкнув, подсекает убийце ноги. Отбросив кнутовище, возница выхватывает нож и кидается к упавшему колдуну, но тот успевает перехватить его руку. Сцепившись, они катаются у подножки кареты в потоках ливня.

Я выхожу из оцепенения.

Первая мысль — подобрать с брусчатки оружие.

Делаю шаг, но тут же осознаю — нет времени.

Колдун, подмяв под себя возницу, бьёт его затылком о мостовую. Ещё секунда-другая — и враг, обернувшись, снова займётся мной. Я просто не успею доковылять до ближайшего револьвера.

Выход один.

Взобравшись на сиденье двуколки, хватаю вожжи.

Скорее! Прочь!

Лошадь срывается с места.

Лёгкая повозка о двух колёсах — превосходное средство, если не удалось поладить с разозлившимся монстром…

Подковы звенят — остервенело и дробно.

Куда мне править? В полицию?

Слишком далеко, да и бесполезно.

Мысль — будто вспышка: нужно к реке. В памяти оживает сцена, увиденная во время гадания: девушка в текучих доспехах стоит у кромки воды.

Русалки, водные ведьмы — кто бы они там ни были, надежда только на них. Стынь-капля, полученная от Елизаветы, лежит в кармане, но главное — у меня теперь гораздо больше резонов, чтобы поверить в оживающие легенды.

Перекрёсток.

Сворачиваю на улицу, которая ведёт к набережной; взгляд через плечо — колдун уже на козлах кареты.

Он не отстанет.

Сердце грозит разорваться в любой момент, лёгкие — как в огне; перед глазами сгущается красная пелена, в которой мелькают пятна газовых фонарей.

Улица летит мне навстречу — лошадь мчится галопом.

Встречную повозку, едва сумевшую со мной разминуться, заносит на тротуар; меня настигает поток отборнейшей брани. Я тут же забываю об этом; моя сиюминутная цель — не потерять сознание. Дождь помогает мне, рассерженно хлеща по лицу.

Снова слышен свисток.

Минуя очередной перекрёсток, я краем глаза замечаю двух всадников в полицейских мундирах. Они приближаются по поперечной улице, несутся во весь опор и вот-вот окажутся на пути моего преследователя. Будь моя воля, я приказал бы им развернуться — с колдуном они всё равно не справятся, а смертей на сегодня уже достаточно…

Но они меня, конечно же, не послушают.

Отвернувшись, я продолжаю гонку.

Впереди — гранитная набережная, мой долгожданный финиш.

Натягиваю вожжи, выбираюсь кое-как из двуколки, оглядываюсь — кареты пока не видно, но это наверняка лишь отсрочка.

Пошатываясь, бреду к балюстраде; промокшая до нитки одежда отвратительно липнет к телу. Пелена дождя колышется над рекой, за ней почти не просматриваются огни противоположного берега, и вообще мне начинает казаться, что в мире ничего не осталось кроме воды, которая самозабвенно и жадно, не пропуская ни единого закутка, заполняет собой пространство…

Пальцы слушаются с трудом, но я выцарапываю из кармана стынь-каплю.

Ну же, речные девы.

Выйдите, покажитесь, откликнитесь на зов человека…

Секунды уходят. Река молчит.

Мне хочется завыть от отчаяния.

Что с вами не так, русалки?

Неужели вам нравится издеваться над стариком? Так и будете, хихикая, прятаться, пока я тут не свалюсь в горячке? Я, по-моему, и так уже унижен достаточно — вся система моих научных воззрений рушится как карточный домик; если бы несколько дней назад кто-нибудь заявил, что мне придётся удирать на двуколке от фольклорного персонажа, то я бы долго и со вкусом смеялся…

— Что вы тут забыли, магистр? Приехали утопиться?

Я оборачиваюсь — колдун стоит за спиной, шагах в десяти. Его распахнутый плащ, пропитавшись дождём, обвис как на пугале; белая секира опущена, кровь с неё уже смыло. Кареты поблизости нет, но вместо неё я вижу пегого жеребца — кажется, одного из тех, на которых скакали конные полицейские.

— Не подходите, — говорю я, — иначе вам будет хуже.

— Серьёзно? И что вы сделаете?

— Позову русалок…

Даже мне самому слышны сомнения в моём голосе, колдун же пренебрежительно усмехается:

— Русалки — тупая речная слизь. С чего вы взяли, что они вас услышат?

Я поднимаю руку, в которой зажат подарок Елизаветы. Человек-осколок, вглядевшись, хмурится:

— Откуда это у вас?

— Неважно. Достал по случаю.

— Магистр, прекращайте маяться дурью. Один кусок вашей памяти, заинтересовавший меня, я уже прочёл. Могу прочесть и другой — касательно этой штуки. Неохота тратить на это силы, но раз вы такой упрямый…