Нарциссы (СИ) - "Scarlet Heath" - Страница 86

Это были самые страшные сутки в моей жизни. Бедная моя девочка, что она сделала с собой из-за меня! Как мог я быть таким легкомысленным кретином и не догадаться, что ее угроза - не пустой звук? Нет, конечно, я догадывался. По ее звонкам мне на работу, по ее голосу, у нее никогда еще не было такого голоса, и я должен был насторожиться. Но я отмахнулся от предчувствий. Не стал ничего предпринимать. А теперь из-за меня Юля может…

Жена оборвала мой телефон, но я так и не снял трубку. Мне было все равно, что она сделает. Для меня не существовало ни ее, ни ребенка. Мне было все равно, если она соберет вещи и уедет навсегда туда, где я никогда не смогу найти ее. Я не хотел этого ребенка, ничего не хотел, только чтобы Юленька осталась жить. Я поклялся себе, что если она умрет, то я тут же отправлюсь следом за ней. Я бы просто не смог жить с этим. Жить, зная, что ее больше нет в этом мире, нет из-за меня, такого ада я бы не выдержал, хотя он был бы достойным наказанием за мой поступок.

Я молился за нее каждую секунду, не верил, но все равно молился, потому что это было единственным, что я мог. Собственное бессилие едва не убило меня.

А потом случилось чудо - Юля пришла в себя. Врачи сказали, что ее жизнь больше вне опасности. И снова я вел себя как последний трус, я так боялся зайти к ней в палату, потому что просто не смог бы взглянуть ей в глаза. Я дождался, когда ее родители уйдут, и только тогда вошел. Она лежала на узкой больничной койке, такая бледная, маленькая, слабая, что я пожалел, что груз вины не может убить меня прямо на месте. Моя дорогая, жизнь моя, кровиночка моя, родная, любимая, как мог я сделать такое с тобой? Что я за человек, нет, что я за зверь? Как мог я быть таким равнодушным, таким холодным с тобой? Как мог я заставить тебя хоть на секунду поверить, что я больше не люблю тебя?

Я помню, что долго плакал у ее постели, слезы душили меня, я, кажется, никогда в жизни так не плакал. Моя Юленька жива, но если бы… если бы нет? Я знал, что она никогда не простит меня, знал, что я сам себя никогда не прощу. Все то лучшее, что у нас было, я сам убил. И я едва не убил Юленьку. Как мог я быть с ней рядом после этого? Я не мог допустить, чтобы такое чудовище находилось с ней в одной комнате слишком долго. Я и так позволил себе лишнего, коснувшись ее рук. Больше она никогда не увидит меня, больше ей никогда не будет больно из-за меня. А что будет со мной - неважно. Я должен лишь уберечь Юлю от своего присутствия в ее жизни.

Прости меня, жизнь моя, душа моя. Прости за то, что оказался слишком слаб и не смог сделать тебя счастливой. Прости за всю ту боль, что причинил тебе. Прости меня, Юля, милая. Я больше никогда не потревожу тебя.

*

Очередная случайная запись в его дневнике, которую ей не следовало читать. Эта запись пробудила в Юле такую сильную ненависть к себе и такую боль, какую, как ей казалось, она уже не способна чувствовать. Как могла она быть такой эгоисткой? Как могла она заставить Виктора Валентиновича пройти через это, а потом оставить его жить с таким непосильным грузом вины? Ни разу, никогда он не упрекнул Юлю, ни словами в жизни, ни мыслями в этом дневнике. Он винил только себя и, наверняка, до сих пор винит. Как могла Юля допустить мысль, что после случившегося Виктор Валентинович счастливо жил со своей женой и дочкой? Возможно после всего этого дочка лишь стала для него крохотным зыбким мостиком между безумием и реальностью, помогла ему не сойти с ума.

Столько раз Юля думала, что Виктор Валентинович затаил на нее обиду, думала, что он никогда не искал с ней встречи, потому что не смог простить. А он, в свою очередь, думал, что это она никогда не сможет простить его, и старался держать себя на расстоянии от нее. Все сложилось как нельзя хуже, судьба запутала их обоих так, что даже спустя столько лет Юля не могла до конца понять причины поступков Виктора Валентиновича. Просто они были слишком разными. Всегда.

Откуда-то из комнаты доносились приглушенные голоса и смех актеров по телевизору. Они смотрели фильм после ужина в квартире чокнутого математика, когда Юля, почувствовав внезапную усталость, отлучилась в спальню, чтобы полежать немного в тишине и одиночестве. К тому же, она знала эту старую комедию наизусть. И зачем, зачем она только достала из нижнего ящика тумбочки этот дневник? Нет, его нужно читать с новыми силами, а не в таком ужасном состоянии, когда после долгих прогулок пешком ноют ноги, и к вечеру голова кружится от распирающих ее впечатлений.

Юля сидела на постели, согнув ноги в коленях и уткнувшись в них головой. Она не заметила, как в комнату кто-то вошел, поэтому испугалась, услышав голос Владимира Николаевича:

- Плохо себя чувствуешь? – спросил он встревожено, а Юля подняла на него глаза и поняла, что не сможет солгать, потому что лицо все равно выдаст ее.

- Отвратительно, - сказала она.

Владимир Николаевич смотрел на нее долгим взглядом, словно оценивая причину ее плохого самочувствия, а потом спросил:

- Прошлое не дает тебе покоя, да?

Юля посмотрела на лежащий рядом открытый дневник и сказала:

- Это я не даю прошлому покоя.

Владимир Николаевич понимающе улыбнулся, прикрыл дверь в спальню и сел рядом с Юлей на кровать. Он чувствовал, что ей не стоит сейчас быть одной. Не тот случай.

И Юля была благодарна ему за то, что сейчас именно он оказался рядом. Конечно, она ценила Сашину поддержку, но, к сожалению, Саша не знал многих вещей о ее прошлом. А Владимир Николаевич единственный знал, что Юля пыталась убить себя.

- Я читаю его дневник, - просто и неожиданно для себя самой сказала Юля. – Мне не стоит этого делать, я презираю себя за это, но не могу остановиться. Я не успокоюсь, пока не прочту его до конца. Вы осуждаете меня, да?

Он покачал головой.

- Нет, что ты, конечно нет! Я думаю, ты имеешь на это право. Вот только легче от этого чтения тебе, похоже, не становится?

Юля вздохнула и медленно кивнула. Она пожалела, что не может больше плакать – сейчас слезы могли бы стать прекрасным избавлением от боли, помогли бы облегчить ту муку, которая сдавливала ей грудь. Но она не могла выплакаться, ее глаза были сухими, как и ее сердце, подобное иссушенной зноем почве пустыни. Слез не было, и Юле приходилось лишь терпеть эту тупую боль в груди и осознавать, что прошлое умерло. Что она ничего не может поделать, и то, что было сделано, уже никогда не исправить.

- Я прочитала сейчас о его переживаниях из-за… моей попытки суицида, - сказала Юля тихо, чувствуя, как вместе с этой тяжелой фразой последние силы покидают ее. – Он так страдал из-за меня… Я заставила его пройти через ад, я сломала ему жизнь, я заставила его жить с неподъемным грузом вины и ненавидеть себя, я просто…

- Тише, тише! – мягко, но вместе с тем довольно настойчиво оборвал ее Владимир Николаевич. – Того, что было, назад уже не воротишь, Юля, - сказал он, словно подтверждая ее недавние мысли. – Ты лишь понапрасну мучаешь себя этим самобичеванием. Тогда ты просто не могла поступить иначе, понимаешь? Ты поступила так, как могла, не стоит винить себя. Поверь, если бы тебе пришлось прожить жизнь заново и пройти через те же уроки, ты поступила бы точно так же. Сейчас – возможно, уже нет. Но тогда, в то время и в том возрасте ты не могла поступить по-другому.

Юля горько усмехнулась.

- Я все думаю, почему я не умерла тогда? Я ведь должна была умереть! Я даже пережила клиническую смерть, у меня были все шансы отправиться на тот свет, но почему-то этого не случилось… Какая же я все-таки неудачница.