Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович - Страница 42

— Я пойду, наверное, — выпалил Андрас.

— Ага, — тихо протянула она.

Уже в коридоре, в самый последний момент, Тэйе потянулась, чтобы открыть дверь. Она слегка задела его рукой, а сладкий запах девушки окутал Энди, задел и пробудил внутри нечто такое, что нестерпимо обжигало счастьем.

— До встречи, Андрас Ланге.

— До встречи, Тэйе Серрма, — ладони противно покрылись потом. Волнительно и неловко.

— Приходи еще. Я всегда тебе рада, — крепкие объятия хрупкой девушки сковали Энди прежде, чем он успел что-либо сказать. — Обязательно приходи, — прошептала она и ослабила хватку, даруя нежеланную свободу.

— Я приду, — севшим голосом ответил он. — Будь уверена.

Прощальная улыбка вышла натянутой. Да и само прощание по ощущениям Энди длилось мучительно долго. За порогом уютной квартиры ждал мир, чужой и жестокий, до крайности злой и беспощадный, уничтожающий душу и тело…

«К черту все!» — вспыхнула мысль, когда холодный воздух осенней ночи наполнил легкие. — «К черту».

Голос спящего города, так хорошо знакомый Энди и такой родной, звучал далеко и тихо. Жужжащие лампы, редкие рыки автомобильных моторов, пьяная брань из окон и темных переулков, чьи-то твердые шаги — мелодия ночи, привычная слуху и до скуки неизменная, в этот раз дробилась на такты, рассыпаясь на битые тона под напором новых мыслей.

«Она красивая», — бубнил голос Мегги. Или это был его голос? Энди шел, уверенно ступая по тротуарным дорожкам и мостовым, ловко перебегая улицы, на ощупь передвигаясь в темноте узких кварталов. Он шел, но вовсе не чувствовал контакта с землей.

«Спасибо тебе», — сказала она. Немыслимо. Девушка благодарила Энди за возвращение, за простой визит, а он, в свою очередь, не поведал всего. Да и как он мог? В будущее ведь не заглянешь. Только сейчас, витая в мыслях, Андрас мог точно огласить результат минувшего вечера. Мог высказать все, что грело душу и сердце.

«Спасибо тебе. За свободу», — вот нужные слова. Единственно верные, в полной степени отражающие действительность.

Андрас Ланге совершил прорыв. Глядя в глаза вероятного будущего у порога «Строумма», Энди сделал шаг по новому пути. Куда ведет эта тропа и насколько тернистой она будет? Лишь время знает. Время и судьба, ведь именно они на пару всегда все решают за других, не спрашивая мнения, не прислушиваясь к советам. Множество вероятностей и вариантов в конечном итоге образуют картину, яркую, абстрактную, но цельную, абсолютно невозможную без какого-либо, даже самого мелкого фрагмента.

И сам Андрас Ланге чувствовал себя незаметным пятном на этой картине. Десять лет он был лишь простой кляксой, серо-черной, как сны и кошмары прошлого. Но теперь… Энди шагал по твердой земле, мыслями устремляясь ввысь и вперед. Устремляясь туда, где терпеливо ждет девушка с красивым лицом и темными волосами.

— Прости меня… — прошептал он в ночи. — Прости, Карен. Завтра я к ней вернусь.

Эта мысль преследовала его до самой постели. Она ступала рядом, мягко и нежно грела изнутри обещанием чего-то несбыточного и сокровенного. Чернота прошлого уже не казалась вечной. Энди вернулся в пустой дом, не страдая в цепях одиночества, принял горячий душ, думая лишь об одном — как поразительно и чудесно изменилась жизнь.

— Меня кто-то ждет, понимаешь? — сказал он себе, нарушив немоту поздних часов. — Меня. Обязательно приходи.

Это были ее слова. Слова девушки со странным французским именем Тэйе Серрма. И эти слова она адресовала именно ему. Заслуженно или нет, но…

— Пора, Герц, — прошептал он. — Самое время, родная. Отпускай.

Энди погружался в сон, смакуя на языке новое имя. Отдаленные звуки спящего города не тревожили его покой. Редкий и ценный. Мог ли он себе представить, что совсем рядом, за плотной пеленой ночных грез топчутся и ожидают незнакомые лица, в первую же секунду сна готовые накинуться на него, крича и причитая, произнося одну и ту же фразу вновь и вновь.

Бастиан, Бастиан, Бастиан.

Датчик в стене слабо мигнул, дверь открылась. Темная тишина царила в лаборатории, такая новая и непривычная для этого места, что сделалось крайне неуютно. Энди взглянул на часы — 8:00. Ровно.

— Алан? — не решаясь зайти, крикнул Андрас. — Ты тут, док?

Ни шороха, ни звука. Центральный стол комнаты, занимающий, собственно, большую часть просторного помещения был завален бумагами — Энди видел светлые прямоугольники в темноте, кое-где сложенные аккуратными стопками, но в общей массе неряшливо разбросанные везде, куда падал взгляд.

— Что за черт… — выдохнул он.

Док никогда не опаздывал. Даже больше — порой Энди проникался уверенностью, что знаменитый Алан Саммерс на самом-то деле живет в лаборатории Центра. Кровати здесь, конечно, не было, за исключением той, что находилась дальше по коридору, но ее на данный момент занимал другой. Тоже доктор, и тоже знаменитый. Иронично.

Энди собрал волю в кулак и шагнул в темноту. Мерно загудели лампы, сонно моргая и разгоняя светящийся газ. Дверь за спиной мелодично закрылась.

— Миленько тут, — нервно хохотнул Андрас. — Уютно прям.

Он прочистил горло и направился вдоль стола. Спать хотелось жутко. Кошмары с Майером, что преследовали его на протяжении последних четырех дней, порядком измотали. Энди бросил взгляд на кофемат Саммерса, приветливо моргающий одинокой лампочкой спящего режима. Он подумал было сварить себе чашечку, но, вспомнив вчерашнее, благоразумно воздержался.

— Можно вздремнуть, — Андрас оглянулся. Ни кресел, ни дивана. Только чистые лабораторные стулья. — Наверное.

Энди опустился на место Алана и осмотрел лежащие перед ним бумаги. Док явно любил писать. Каждое слово каждой буквы было выведено тонким, аккуратным почерком, таким ровным и неизменно одинаковым, что Андрас на мгновение замер, любуясь точными столбцами и строчками.

— Цифры, цифры, — пробормотал он. — И над чем ты еще трудишься, док?

Целые страницы были исписаны непонятными формулами, заметками и сухими терминами. Вероятно, Саммерс работал над чем-то, кроме загадки Майера, но раз Энди об этом не знал, то и не следовало задавать вопросов. Док все равно не ответит. Скорее, посмотрит поверх очков, а то и вовсе их снимет, неоднозначно вздохнет, протрет глаза и скажет что-нибудь типа: «Ты еще не дорос, парень».

— Пусть так, папаша, — бросил Энди и переключился на ровную папку пожелтевших от времени бумаг.

Опять формулы, опять цифры. Ерунда. Андрас откинулся на спинку стула, присвистнул, поразившись тому, насколько дико и инородно прозвучал этот свист, моментально утонувший где-то в недрах дальнего стеллажа, и попытался уложить бумаги так, будто к ним никто и не прикасался. Один из верхних листков Энди узнал — стихи Алана.

— Поэт старый, — улыбнулся Энди. — Кто бы мог подумать, а? Спрятал бы хоть…

Белый прямоугольник, исписанный творчеством Саммерса, притягивал взгляд, и Андрас не удержался. Он вытащил листок и положил его перед собой, пробежался глазами по тонким буквам, остановившись в единственном месте, что выделялось на всем полотне. Слова, написанные в правом нижнем углу несли в себе не больше смысла, чем многочисленные формулы на разбросанных вокруг листах, но… Какой-то темный намек затаился внутри — Алан обвел написанную фразу несколько раз. Причем довольно много раз, если судить по жирным буквам.

«Шестнадцатый меня тревожит».

— Шестнадцатый? — нахмурился он. — Надеюсь, речь не обо мне…

Хотелось бы узнать, сколько помощников сменилось у Алана до появления Энди. Тревожная фраза, и без того бросающаяся в глаза, теперь и вовсе сияла на белом фоне. Андрас попытался скрыть ее, сложил листы стопкой, запихнув сочинения Саммерса в самый низ, но увиденное отпечаталось перед глазами, навязчиво мигая жирными буквами при каждом моргании.

— Док узнал про алкоголь? — пробормотал он и тут же решительно мотнул головой. — Да хрен там. Ему до этого дела нет.

«Шестнадцатый меня тревожит». Было в этих словах что-то дурное… Недовольство работой Энди? Поведением? Или же Андрас никак не связан с этой фразой? Только теперь он задумался и осознал, как мало ему известно о собственном наставнике. Саммерс одинок? Вероятно. У него была семья до Родства? Неизвестно. Как давно он в Центре? Как давно занимается проблемой Майера? Десятки вопросов, наверное, даже сотни сыпались на Энди один за другим, забивая мысли несуразной чепухой, будто бы блокируя то единственно важное, что он должен был заметить и понять.