Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 163

— Тристан, ты моя единственная семья. Я буду любить тебя, пока сорняки не завянут. Прости за всю боль…

— Давно простил, сестра. Я сделаю все во благо. Ты вылечишься. Тебе станет лучше…

В этот раз она все исправила.

Их тени – боль.

*** Новый Орлеан.2015 год. ***

Любить, пока сорняки не завянут.

Элайджа Майклсон добит.

Ему все еще больно.

Больно, потому что его брат проклял Хейли и дочь она может видеть в полнолуние. Он искал лечение, но заклинание Далии усовершенствовано и ведьмы молчали или говори, когда его ладонь сжимала их горло, что не могут ничем помочь и за такой ответ расплачивались своей жизнью.

Хейли не забыта.

Сегодня Элайджа Майклсон забрал у ювелира отреставрированные украшения, которые лично искал несколько дней, бродя в месте, где она обратилась в волчицу.

Элайджа Майклсон потерял ее.

Но каждое полнолуние приходил, ждал ее, заключал в свои теплые объятья. Лечил ее объятьями, а она ненавидела Клауса все сильнее и сильнее. Улыбалась, только, когда видела свою дочь.

Его добили.

Теперь все кажется не таким веселым, да?

Потерял Джиа, так и не узнав ее. Видимо только Марсель видел как ему грустно и кажется, Элайджа боялся прощаться, только сжал в ладонях скрипку, надеясь, что она освободилась и птицей улетела в небеса. Разжал ладонь и отпустил ее в небесах. Она обрела свободу на небесах. Только вот Элайджа желает верить в это, а не в то, что ее душа потерялась.

Ненавидит своего брата и с каждым прожитым днем.

Его ведь так и не починили.

Фрея устраивает очередной семейный ужин, после того, как укладывает племянницу спать, но ее братья сидят на противоположных сторонах стола и молчат.

Никлаус ест мясо под гранатовым соусом, благодарит сестру за ужин, обнимает, а Элайджа разжимает ладони в которых сжимал столовые приборы, встает из-за стола и уходит.

Он даже не притронулся к еде.

Элайджа постоянно грустит, задумчив и не простит, потому что Клаус разрушил семью, отнял тех, кто ему дорог. Элайджа Майклсон ненавидит своего брата.

Фрея боится, ведь в доме раздор и просить помощи ей не у кого. Не так уж и давно она вернулась к своей настоящей семье.

Клаус знает, что его брат вылечится от этих чувств и простит его. Всегда прощал, только ему нужно время. Всегда прощал. Уходил и возвращался в семью.

Клаусу нужно было уничтожить врага и защитить свою дочь и ему правду наплевать на случайный женщин, которые делили с Элайджей постель или Хейли, которая страдает, хотя вообще могла умереть и сейчас бы не дышала , только из-за того, что отняла у его единственную дочь.

Но Хейли слишком многое значит для Элайджи. Он потерял Джиа, которая не просто была случайной и с которой он делил постель, потому что ему нужно было отвлечься, а для мужчины – женщина самый верный способ отвлечься и растормошиться. Джиа была слишком добра и невинна, талантлива. Она умерла по вине Клауса. Мать ребенка Клауса страдает по его же вине.

Элайджа Майклсон постоянный.

Элайджа Майклсон всегда выбирает семью.

Клаус знает это и пока отпускает его. Пусть уходит, страдает, сидит в одиночестве в кресле, в своей комнате, не спит до утра и пьет бурбон.

Элайджа любит свою боль и страдания и раз за разом находит их.

Каждый раз стоит у пропасти и готов сорваться, лететь вниз.

Может быть вылечится?

Может ему нет места и он ненавидит себя?

Может разобьется и вылечится?

Может отпустит и станет легче?

Может быть ему нужно выговориться?

Но кто его поймет и выслушает? Кто так же, как и он ненавидит его брата? Может она и была права, говорила честно, просила выбрать ее и любовь, а не обезумевшего брата. Что было бы, если Элайджа не ринулся спасать брата, уговаривал спасти жизнь Хейли и ребенка, переживал всю боль, лишняя кровь на руках и то, волки, то, как Хейли поступила, растоптала его чувства, использовала и вытирала о его ноги.

Понял, только уже слишком поздно.

Понял, что все это можно описать только одним словом – грязь.

Больной.

Честно, сумасшедший или больной, повернувшийся на одержимости семьей, ведь Хейли похожа на суррогат искаженных представлений о воссоединении, которые Элайджа довел до крайности и маразма за тысячелетие этой идеи. Идеи о исцелении и воссоединении.

Иными словами – « грязь».

Погряз в этом болоте.

Погряз в грязи, испачкался и потерял часть себя.

Солнце ушло за горизонт, но Элайджа Майклсон не спал, присел в кресло, рядом, на полу стоит недопитая бутылка бурбона. Он не выпил вчера, но до допьет до наступления этого рассвета.

Добит.

Вылечится ли?

Не может не вернуться в к этой черной двери, но не для того, чтобы целовать ее теплые губы, удовлетворять свои потребности.

В этот раз причина иная.

В этот раз ему нужно выговорится той, что поймет и выслушает, возможно посмеется в лицо, унизит его, ударит и скажет, что права. Пусть добьет или вылечит.

Ему нужно прийти в себя.

Ему нужна правда.

Глаза закрыты.

Белый коридор.

В нем есть пустота, которая не дает покоя.

И он ищет ее руки, несущие исцеление.

Может быть они исцеляли друг друга.

Когда перед ним все в черно-белом цвете и Элайджа наталкивается на тайный уголок его памяти, касается ручки и пытается открыть эту черную дверь что-то идет не так. Кто-то подпирает ее изнутри, не желает впускать.

Она боится и борется, подпирает дверь плечами, боится, упирается, думает, что это Ад и сам Дьявол пришел, чтобы мучить ее душу.

Кетрин Пирс борется до конца.

Кетрин Пирс никогда не сдается.

Сейчас она не желает впускать Элайджу Майклсона, а он так боится потерять и ее. Потерять

и отпустить даже в уголке своего разума.

Он не уйдет, подождет, но войдет в эту дверь.

Не сдастся так быстро.

А что между ними было?

Хороший секс, ее слезы, признания и это было веселье, когда они убивали и питались, была ложь и правда, искренность, улыбки, касания, сжатые ладони, тепло, взгляды.

Они были настоящими и та боль, тоже настоящая.

Нелепо вышло.

Он оставил ее, потерял, так и не узнал настоящую. Не узнал, что она была искренней и могла вновь полюбить того, кто защищал ее и заботился, мог обеспечить ей место в вампирской иерархии и вряд ли бы кто-то посмел прикоснуться к женщине Элайджи Майклсона. Даже бы Клаусу пришлось смириться с выбором брата, а ей бояться жить со своим злейшем врагом под одной крышей. Но Элайджа был бы рядом и страх бы покинул ее и сердце вновь бы поверило в любовь. Он бы точно смог сделать так, чтобы она не боялась, не отпустил бы. С ним не нужны никакие маски.

Сейчас она бы даже не посмотрела та то, во что превратил себя Элайджа Майклсон, не просто упал на дно, он начал быстро и резво закапывается в ил.

Потерял или просто боится быть счастливым?

Кетрин Пирс как лекарство для Элайджи Майклсона.

А теперь это кажется тяжелейшей формой зависимости.

Оставил в реальности, а здесь не смог.

Что, если его руки больше не обнимут ее, а она не согрет?

Он привык ощущать теплоту ее дыхания на своих ключицах, ее руки, которыми она обнимает его пресс, прижимается сзади, когда они просыпались в одной постели и тогда он был уверен в то, что Кетрин Пирс.

Она привыкла тому, как он целует ее упругий живот, когда они занимались любовью, это был не секс. Кетрин Пирс поняло это. Поняла, что это и есть другая сторона любви, которую она и не знала. Постоянно боялась и бежала, а в итоге боялась потерять его и боли. Была только его и запах волос, шеи и его влажные дорожки поцелуев, от которых она прикрывала глаза. А когда сжимала его ноги своими. Во вздохах и запахах. В поцелуях и в кусании губ, крови. Она чувствовала , что с ним что-то еще больше. Это был не секс. Это было наслаждения и одно чувства на двоих

А сейчас?

Влюблены.

Не друг в друга.

Или эти чувства сильнее всего?

И это бы пора прекращать.