Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 140

Если бы не война. Та, что длится уже много лет, забирает сотни и тысячи жизней, та, в которой справедливости ни на грамм. Может Клаус и ублюдок, но в нем много гордости с рождения. Много чести в том, чтобы исполнять приказы, когда угрожают твоей семье? Да. Но зато он поддался на уговор брата и спас Хейли, ребенка. Безумие и жестокость. Он станет королем и свергнет Марселя. Он уже объявил войну.

Жить дальше и простить.

Элайджа спускается в гостиную, где встречает Хейли, которая кашляет от пыли, пытается разобраться с мебелью и сбросить тяжелую ткань с колыбели.

— Сейчас ты самый важный человек в этой семье. Тебе нужен хороший дом. Хотел тебя спросить. Кто-нибудь интересовался тем, как ты себя чувствуешь?

— По поводу случайного ребенка от случайной связи с психом?

— По поводу материнства.

— Ну, меня бросили сразу после рождения, а приемные родители выбросили меня из дома сразу же, как я обратилась в волчицу. Так что я не знаю, как я отношусь к материнству, потому что мамы у меня никогда толком не было.

— Я всегда буду твоей защитой. Даю тебе слово.

— А благородный Элайджа всегда держит свое слово.

Клаус облокотился о дверной проем и появился во время. Во время, чтобы отвлечь своего брата и свершить задуманное.

Сражаться в этой войне в одиночку, потому что Никлаус Майклсон одинокий волк.

Когда кинжал был прижат к черной ткани, пронзает ткань и входит в сердце брата. Кровь выступала, обозначая позорное слово, — не грязная, самая обычная кровь. Красная.

Кровь засохнет и Элайджа простит его. Всегда прощал.

Когда кричал. Когда смотрел в глаза и словно просил этого не делать, а Клаус не смел шевельнуться, только лезвие пронзило сердце.

— Я хочу завоевать этот город, отобрать у Марселя то, что ему дороже всего. Но у меня есть одно уязвимое место, одна слабость, которую он сможет использовать.

— Какую слабость?

— Тебя. Прости меня, брат.У любви нет силы, милосердие делает тебя слабым, семья делает тебя слабым. Чтобы победить в этой войне, нужно воевать в одиночку.

А сам себя — простит? Сумеет? Найдёт достаточно оправданий? Какой же жалкий Клаус Майклсон в этот момент. Просит прощения, зная, что будет прошен. Желает быть сильным, но даже у него есть слабость.

Через несколько часов начнётся все сначала. Тело Элайджи покроется серыми венками и он передаст его, как дар Марселю. Вновь тщательно будет сортировать и прятать мысли, притворяться и ни словом, ни взглядом, ничем, даже дрожью на ресницах не выдаст себя. О чём думает, и чего по-настоящему боится.

Боится, что брат не простит его.

Не простит тот, кто всегда принимал его сторону, а он ведь тихо шептал: » Тебя. Прости меня, брат.»

Клаус Майклсон вновь одинок и вынужден скрывать все свои эмоции и чувства. Выбрал сражаться в одиночестве.

Его простят, потому ему нужно прощение.

Клаус Майклсон признает свою вину.

А пока веки Элайджи сомкнуты, затянуты серыми венками.

Это глубокий сон, только без сновидений.

Темнота или свет?

Свет.

Она в безопасности, и это главное.

Под веками покрытыми серыми венами воспоминанием из сна всплывают приподнятые уголки ее губ, тёплый счастливый солнечный блеск во взгляде. Она, кажется была счастлива во сне, а он прощен.

«Ты простишь его, Элайджа. Всегда прощал. Он твой брат. Твоя семья.», — она снова улыбается.

Красивая, живая, естественная, встряхивает копной волос и нагибается, чтобы коснуться его лица, провести ладонью по лицу и вздохнуть в унисон. Вдохнуть жизнь, вытащить клинок из груди и простить в последний раз.

Так могло бы быть…

Но он заколот и это глубокий сон, только без сновидений.

Только тьма.

========== Глава 60. Теперь бежать. ==========

*** Мистик Фоллс. 2013 год. ***

Слабая.

Слишком слабая, потому что когда она открывает глаза, то осознает неизбежное – Кетрин

Пирс жалкий, ничтожный человек.

Елена Гилберт не только украла ее счастье, но и бессмертие.

Судорога не отпускает, и она ощущает, как сжаты икры ее ног.

Не отпускает.

Сердце вот-вот выскочит из груди.

Кетрин Пирс не может подняться даже с пола в школе Мистик Фоллс.

Кости ломят.

Все тело сводит от боли.

Язык. Ей больно, потому что он изрезан осколками. Раны так быстро не затянутся и ей, минимум недели две, будет больно глотать, жевать, говорить.

Она человек, хрупкий, которого можно убить любым способом. Она желала обещанное Бонни Бенетт бессмертие, чтобы поехать к нему. Наплевать на Клауса, беременную Хейли, которая ненавидит ее и готова разорвать глотку. В любом случает ее сердце бы спокойнее билось рядом с ним. У нее было бы его прощение и любовь, а на остальное наплевать. Плевать, если бы он узнал о сделке с Софи Деверо или бы ее узнал Марсель. Плевать, ведь ее бы никто не смог убить. Даже он. Не смог бы убить любовь.

Что она наделала?

Голова кругом, все, как в тумане.

Каждое шевеление доставляет ей невыносимую боль. Боль, с которой она сейчас не может справиться и стискивает губы.

Нужно встать и бороться.

Кетрин Пирс жалкий человек.

В свое жизни этого Пирс желала меньше всего. Это было ее кошмаром. Кошмаром, который обратился в реальность.

Теперь бежать.

« Беги, Кетрин» - в мыслях словно на репиде.

Бежать не оглядываясь.

Бежать из города, бежать от чувств, которые теперь невозможно контролировать.

Бежать.

Бежать от него и чувств.

Только он мог ее защитить, но Элайджа Майклсон ушел.

Ей было бы наплевать, но это не так.

Встать, сжать руки в кулаки, царапать кожу и кричать.

Срывать голос, которых эхом отражается от школьных стен в коридоре.

К берегам отчаянья.

— Элайджа!

Биением в крови и пульсированием в висках. Ей не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть его, представить его, Сильного и , волевого, но жестогого, того, кто мог бы защитить ее. Его образ отпечатался на дне сознания, проник в каждый уголок воспоминаний.

— Элайджа!

Везде. Всегда. С начала и до конца времён именно образ будет оживать внутри ее, даже на смертной одре не отпустит. Его тепло ещё хранилось в ее руках, которые она так любила сжимать, притягивать к себе и улыбаться улыбкой, которая предназначалась только этому мужчине. Глупо и бездарно потеряла его.

Монстрам, измотанным и уставшим от существования от серых будней разбавленных кровью Вселенная дарует только один настоящий шанс на новое начало, на сильную и всепрощающую любовь. Они свой шанс упустили.

— Элайджа!

— Почему я должен тебе верить, Катерина?

Кажется, она слышит его, вздрагивает, встает на ноги, гордая с огнём в шоколадных глазах и упрямством в уголках нежных губ должна идти вперед, придерживаться за стену.

Его нет.

Он ушел, и она хотела уйти вместе с ним.

Уйти навсегда.

Не выдержала, когда Сальваторе добавил еще полено и без того полыхающий огонь ненависти.

Деймон Сальваторе напомнил ей о проблемах в личной жизни. Она держалась, до последнего, сжимала в руках бокал виски, который желала разбить о его голову, только бы этот ублюдок заткнулся.

Пока Ребекки не было она вернулась в особняк, чтобы оставить ей записку, в которой все же сообщила марку нижнего белья и напомнила об обещании, которое ей дала Ребекка : не напоминать Элайдже о ней и следить за тем, чтобы он был счастлив, поддерживать его.

Ей становится тесно в его комнате, запах не расслабляет, а душит, все эти книги, торшеры, антикварные побрякушки, будто стены наваливались на нее огромной толщей, бесстрастной и жестокой.

Уйти, пока не вернулась Ребекка.

Уйти, потому что здесь она находиться не может.

Теперь отвечать дежурными фразами и фальшиво улыбаться и сказать, что таких, как Элайджа Майклсон у нее миллионы, что он ничего не значил для нее.

Значил, потому только с ним она чувствовала.

— Элайджа!

Всего имя, от которого стыла кровь, и замирало сердце.