Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 215

Пожалуй, другие люди считали её гордячкой. Пожалуй, они не любили её за резкий нрав, за более высокое положение в обществе, за таланты. Пожалуй, она и сама их не слишком любила. Быть может, она, действительно, была гордячкой, изнеженной, капризной княжной. Слишком богатой. Слишком опекаемой. Слишком разборчивой. Или брезгливой, как говорят обычно люди про таких людей, какой была она. Леонризес никогда не пыталась с кем-то «подружиться». В конце концов, в Академию её отправили совсем не для того, чтобы она с кем-то общалась… Отец хотел, чтобы она получила более хорошее образование, чем когда-то получила её мать и которое, скорее всего, получат её младшие сёстры. Значит, она должна его получить. И не важно, что на этот счёт думали остальные.

Леонризес сама прекрасно знала свои обязанности, исполнения которых от неё требовали с самого рождения, пожалуй. Девушке хочется тяжело вздохнуть, когда ей вспоминается, что когда-то в её обязанности входили только аккуратность и умение вовремя спускаться к обеду…

Монтаганем смотрит на бледного Эсканора, и княжна чувствует, что, наверное, ей сейчас лучше просто подняться наверх, чтобы не видеть и не слышать, что сейчас будет происходить. В конце концов, это, действительно, не её дело — что там случилось у туза… Может, Монтаганем или Вейча это ещё касается, но её — точно нет. Точно так же, как не касается остальных представителей группы то, что происходит в её душе, если таковая у неё, конечно, была.

— Феликс? — озадаченно бормочет Эниф. — У тебя что-то произошло? Я могу как-то тебе помочь?

Беспокоится. Она всегда беспокоилась. Вставала раньше, чтобы приготовить всем представителям их группы поесть, относила вещи в стирку, убиралась в доме, отводила в лазарет заболевших… Она всегда беспокоилась обо всём и обо всех. Маленькая, тоненькая, рыжая, забавная… Без неё в их команде всё было бы не так прекрасно, как было с ней… Это она обрабатывала царапины нарвавшегося Эйбиса, заставляла принимать лекарства слишком трудолюбивого Феликса, помогала Уне не запутаться в церемониях, этикете и прочих правилах, каждый раз заставляла смеяться Константина, даже если тому совсем не хотелось смеяться, приобщала робкого Мицара ко всей этой суматохе Академии, обеспечивала все условия для того, чтобы тому, кому внезапно по какой-то причине становилось плохо, стало лучше. Без неё всё было бы другим. Именно она была тем человеком, который связывал всех представителей команды между собой заставлял их держаться вместе, несмотря ни на что. Наверное, её можно было назвать их сердцем…

— Боюсь, что нет, Эниф, — Эсканор вымученно улыбается. — Но большое спасибо тебе за поддержку.

Леонризес с трудом сдерживает вздох. Ей неудобно находиться здесь — она не привыкла чувствовать себя лишней. Княжна поворачивается плавно, делает несколько шагов, снова приподнимает подол халата, чтобы случайно не споткнуться, поднимаясь по лестнице в свою комнату.

Монтаганем ожидаемо молчит. Конечно, она всегда чувствует себя виноватой, когда происходит что-то такое. Кажется, умер человек, который был наставником или кем-то таким маленького Феликса. И этот человек должен был быть как-то связан с Мирой Андреас — не зря она одела чёрное. К тому же, Леонризес была уверена, Андреас выплакала ночью все глаза, пусть и старалась на экзамене и после него держать лицо. Что же… Пожалуй, за это её даже можно было уважать.

— Что случилось-то? — непонимающе хмурится Вейча. — У тебя такое лицо, будто кто-то помер!

Леонризес даже останавливается на минуту — надо же быть таким идиотом, чтобы спросить такое! Впрочем, кто бы сомневался, что он такое спросит… Разве мог он да не спросить? Возможно, он никогда и не понимал всю серьёзность ситуации… Леонризес никогда и не интересовалась — как он жил, кем были его родители, были ли у него родители, вообще… Это её никогда не касалось. И она не спрашивала. Зачем спрашивать то, что не имеет к тебе прямого отношения?

Эниф даёт Эйбису подзатыльник. На этот раз — не лёгкий, как в тот момент, когда он возмущался тем, что Монтаганем обрабатывала его царапины, а, пожалуй, со всей силы, отчего Вейча ойкает. Парень переводит удивлённый взгляд с усталого Феликса на рыжую «девятку пик». Та смотрит на него строго. Уж она то понимает — думается Леонризес. Если у Миры и Феликса умер кто-то близкий, кому как не Эниф Монтаганем понимать их чувства? Кажется, года три назад она потеряла мать, которая умерла при очередных родах… Она хорошо понимает, что значит — потерять близкого человека.

— У Миры мать умерла вчера! — шепчет Монтаганем громко, подтверждая мысли княжны о том, что умер, всё-таки, один человек, который был дорог и Андреас, и Эсканору. — Похоронное письмо приходило! Она потом всю ночь проревела у нас! Если бы ты не дрых, а занимался подготовкой к экзамену, как все нормальные люди, ты бы это знал!

Феликс кивает, словно говоря — «да, всё именно так», и Леонризес думает, что задержится на лестнице ещё пару минут. В конце концов, мадам Кайтруан, наверное, правильно напоминала им о том, что они являются командой, какими бы разными они не были. Они отвечали друг за друга. Да, они не обязаны были быть друзьями, но… Наверное, иногда нужно было быть хоть чуточку внимательнее к тем, кто окружал тебя все эти годы. Необязательно было быть такой же, какой была Эниф. Достаточно было простого внимания и небезразличия… Отец всегда говорил Леонризес, что она — добрая. Наверное, из всех личных качеств, которыми княжна обладала, доброй она была менее всего. Быть может, это было и хорошо — наблюдая за вечно взволнованной и переживающей за всех Эниф, Леонризес думала, что такой быть слишком трудно. Трудно быть постоянно суетящейся и переживающей, трудно не брезговать, очищая глубокие порезы Эйбиса от грязи, трудно приносить каждый раз горячий чай с малиновым вареньем больному Феликсу, трудно заступаться за всех в ситуации, когда никто не может или не хочет ничего говорить…

Леонризес иногда трудно было просто смотреть на это вечно улыбающееся за пределами его собственной комнаты лицо Вейча. Он улыбался, когда его кто-то бил, когда его ругали учителя, когда его лишали сладкого или заставляли писать глупые строчки в качестве наказания, когда Эниф или кто-то другой давали ему подзатыльники и затрещины, когда она, Леонризес, качала головой и делала ему очередное замечание, когда у него что-то болело, даже в прошлом году, когда Эйбис слёг с высокой температурой и страшной болью в горле — он улыбался…

Пожалуй, княжна бы подумала, что он улыбается постоянно, что он просто не может воспринимать жизнь серьёзно, как воспринимают её другие, но… Один раз, проходя ночью на кухню за стаканом воды, она случайно увидела, как за плохо закрытой дверью на кухню, лёжа на сундуке, тихо ревел Вейча, как плечи его постоянно дрожали, как Эниф плакала вместе с ним, как она гладила его по голове и что-то шептала — что именно Леонризес не расслышала… На кухню, разумеется, княжна тогда заходить не стала. Не нужно, чтобы кто-то знал о том, что она видела, как эти двое ревели ночью из-за какого-то пустяка…

Двое идиотов… И она не лучше.

— Да что я — виноват, что ли, что умнее тебя и могу справиться с экзаменом без часов зубрёжки?! — огрызается ей в ответ. — Эй! Как умерла? Почему? Зачем она умерла в ночь перед экзаменом?

Эниф отвешивает Вейча ещё один подзатыльник. И Леонризес думает, что в этот раз Эйбиса ударили сразу по двум причинам. Всё-таки, было даже весело от того, что этот парень не умел держать язык за зубами…

— Люди не выбирают, когда им умирать, идиот! — шипит девушка раздражённо. — Она же не повесилась или не застрелилась, она от болезни умерла, дурень! И, знаешь ли, успеваемость у тебя похуже моей будет!

Когда Вейча пытается что-то сказать, судя по его выражению лица — отшутиться, ему прилетает ещё один подзатыльник от Монтаганем. Чуть менее сильный, чем предыдущие два. Кажется. Во всяком случае, парень не ойкает, как только рука Эниф опускается на его затылок.

Леонризес думается, что она даже завидует вот таким отношениям этих двоих — таким простым и понятным. Почти весёлым. Искренним. Они часто шутили, смеялись вместе… Как оказалось — плакали тоже вместе. Леонризес никогда не понимала их обоих… Но завидовала… Отец всегда говорил ей, что прежде чем завидовать, нужно понять. Иначе, ты сам накличешь на себя беду. Но тут она завидовала этой лёгкости, этой простоте… Ей всегда думалось, что между Эниф и Эйбисом отношения совсем иные, нежели между Мирой и Феликсом… Во всяком случае потому, что Монтаганем человек куда более хороший и добрый, нежели Андреас. Последнюю можно было в чём-то сравнить с самой княжной — умная, ответственная, но холодная почти до жестокости.