Level Up. Женский взгляд (СИ) - Корносенко Валерия Юрьевна - Страница 44

— Извини, малыш, я не могу стать твоей мамой, потому что боюсь ответственности. Что про меня соседи скажут? Что подумают? Я слишком зависима от мнения окружающих. Да и вообще, чужого ребенка растить не хочет никто, чужие дети никому не нужны — все хотят собственных родить, родных. А неродной ребенок вдруг в маньяка-наркомана вырастет? Против генов не попрешь, а кто их знает, какие они ребенку достались? Или больного какого-нибудь в детдоме подсунут, мучайся с ним потом.

Ну вот, подумала о детдоме. Так сердце защемило, так тяжело стало на душе. Как теперь туда НЕ пойти? Ощущение теперь, будто дети сидят в детдоме и ждут только меня. А я приду и всех спасу. Ну, конечно, и как, интересно, они без меня там раньше жили?

Что я вообще могу-то? Узнать, кто их родители? Интересно, если ребенок подкидыш, а фамилию ему дали в детдоме сотрудники, какая фамилия высветится? По идее должна гореть официальная, родительская, или нет? Правда, что ли, попробовать? А если ничего не получится? Боже, как же страшно!

За этими мыслями не замечаю, как дохожу до дома, на автомате здороваюсь с бабушками у подъезда, поднимаюсь на свой этаж, захожу домой, сажусь на диван и так сижу, смотря в стену напротив. Даже не знаю, сколько я так просидела, будто выпала куда-то, так замечталась о спасении детей всего мира.

Проверяю телефон в который раз, и, в который раз — пусто. Ни пропущенного звонка, ни смски ото Льва. Нет мочи больше терпеть. Набираю номер, слушаю длинные гудки. Никто не берет трубку.

Может работает, занят? Или посетители. Попробую еще раз, попозже набрать. Мыкаюсь по квартире, пытаюсь готовить обед, но все валится из рук. Не могу думать ни о чем другом.

Долго сомневаюсь, теребя телефон в руках и надеясь, что он увидит пропущенный и перезвонит сам. Но, так и не дождавшись, все же через полчаса решаюсь. Набираю повторно. Спустя серию долгих гудков, уже практически готова сбросить вызов, но на том конце отвечают:

— Да, — голос сонный и хриплый.

Начинаю клясть себя на чем свет стоит, разбудила человека.

— Прости, пожалуйста, не думала, что ты спишь. — вкладываю в голос всю вселенскую грусть.

— Который час? — судя по шуршанию и звукам в трубке, Лев трет лицо рукой, — Ночью операция была внеплановая, прилег тут на диване в кабинете, и заснул, шея затекла, не поворачивается. Извини, некогда мне было позвонить.

— Да что ты, я все прекрасно понимаю. Может, как освободишься, на ужин придешь? — закусываю губу, предвкушая ответ.

— Не смогу, Жень, на четыре еще операция, и бумажек гора. Извини, я плохой друг. У меня всегда на первом месте единственная любимая женщина — работа.

— Жаль. Ну ладно, пусть у тебя там все хорошо пройдет. Если появится время — звони сам, ладно? Не буду больше отвлекать.

— Добро.

Судорожно думаю, о чем бы еще спросить. В трубке подозрительная тишина. Смотрю на экран телефона, и тот сообщает мне о завершении вызова. Положил трубку. Ни здрасьте вам, ни до свидания. — расстраиваюсь, вздыхаю. Зато честно ответил, мол, я занят, и работа для меня важнее, не юлит и не врет. Это самое важное. Ненавижу ложь.

Чем же мне тогда сегодня заняться?

Принимаю, наконец, душ после пробежки. Переделываю все домашние сиюминутные дела, но мысли о детдоме так меня и не отпускают. Решаюсь на разведку и начинаю собираться.

Прихожу к детскому дому. Страшно. Оделась, нарочно попроще: в футболку и джинсы. Может, никто не обратит на меня внимание?

Передо мной большое четырехэтажное здание, вокруг которого огорожена довольно большая территория: детская площадка, футбольное поле, беседки — все новое. В прошлом году по государственной программе выделились деньги, сделали комплексный капитальный ремонт всего сооружения. Стены зашили большими квадратными панелями, пластиковые окна, которых в здании явно больше двухсот, новый асфальт вокруг, еще черный, даже затоптаться не успел. Футбольное поле газоном засеяно, а может и покрытие, отсюда не видно. Не хочется думать, сколько все это стоило, ведь автоматически умножаешь в уме, сколько же тогда украли. Ничего святого нет у этих бюрократов. Надеюсь, они поплатятся за свои деяния. Пусть будет как в том анекдоте:

«Умирает политик, попадает в Чистилище. Там его встречает апостол Петр и говорит: „Дружище, ты, конечно, заслужил Рай, но сегодня у нас акция, поэтому давай мы тебя на экскурсию отправим в Ад, чтобы ты сравнил“. „Ну, на экскурсию, так на экскурсию“, — подумал политик, и отправился в Ад. Смотрит, а там знакомые все лица, никаких тебе котлов и прочего обещанного антуража. Наоборот, все веселятся, спиртное льется рекой, симпатичные чертовки-официантки подносят изысканные закуски, демоны во фраках раздают карты. Удивился политик. Подошла экскурсия к концу, вернулся он в Рай. Бродит по его просторам — скукотища: кругом однообразный, хоть и приятный пейзаж, ангелочки поют песни, играет тихая музыка, но никаких тебе развлечений и удовольствий, даже поговорить не с кем, все в Аду остались. Промаялся он так день, а потом отправился к апостолу Петру и попросил отправить его в Ад: там, мол, веселей. Ухмыльнулся апостол, но просьбу выполнил. В тот же миг очутился политик в Преисподней. Глядь, а кругом безжизненная пустыня, его бывшие коллеги собирают мусор, черти уже волокут котлы, а чертовки хлопают кнутами, подгоняя нерадивых грешников. „Как же так?“ — спрашивает политик. „Так то была предвыборная компания, — засмеялся главный черт. — А теперь ты свой выбор уже сделал“».

Во дворе детского дома пусто. Еще бы, притащилась в такую рань, наверняка у детей какие-то занятия с утра проходят? Ну конечно, тот же садик, школа. Что они, не дети, что ли? Идиотка. Что же делать? Ждать? Сажусь на лавочку, недалеко от ограды. Слышу за спиной разговор подростков, оглядываюсь. Стоят трое мальчишек и курят. Невольно становлюсь свидетелем их разговора — они сбежали из детдома, с занятий. Тем временем в голове зреет план.

Встаю, иду по направлению к детям. Начинаю их ругать, и читать лекцию о вреде курения. Все трое ошарашенно уставились на меня, а мне того и надо — поймать их взгляды. Быстро считываю информацию и, от греха, прогоняю детей. Стою, гашу носком туфли тлеющие бычки: Ну и чего я добилась?

Не успеваю присесть на лавку, как Система напоминает о себе мелким подхалимажем:

«Повышен навык Проницательность (2)

За поднятие второстепенного навыка +500 очков опыта».

Да, сказать, что Система провоцирует меня на благие дела — ничего не сказать. Да я разве ж против? Если я реально смогу помочь этим детям — мне никакого опыта не надо, я буду вполне счастлива.

Изучив характеристики ребят из детского дома, я убедилась в правильности своей теории. Все трое: замечены в противоправных действиях, из навыков развиты лишь те, что помогают выжить «на улице» — воровство, лицемерие, эгоизм, ложь. Явно не то, чем стоит гордиться.

Уверенность в себе у детей очень низкая, а показатели жизненных сил и удовлетворенности, далеки от ста процентов. Еще бы: травить растущий организм в четырнадцать лет, когда идет самый рост, и организму и так тяжко без посторонних дурных влияний.

Уровни социальной значимости варьируются от двух до четырех. Из этого делаю вывод, что дети закрытые, нелюдимые и глубоко несчастные. Тот, у которого самый высокий уровень, четвертый, похоже, у них заводила.

Два мальчика, видимо, братья — у них одна фамилия. Возраст тринадцать лет. Вспоминаю их лица, ну да, вроде похожи, но не близнецы. Может двойняшки? Вася и Петя Мирошниковы. Пойди, теперь, разбери, как было дело: попали ли они в детдом в один день подкидышами, и персонал детдома присвоил им одну фамилию на двоих или реально родственники. Ведь имена явно не родители давали. Сейчас так детей не называют. Сплошь Платоны, да Аристархи. Вчера в парке бегала когда, услышала разговор девочки с мамой. Так смеялась потом на бегу. Ну как разговор, девочка кричала на всю детскую площадку: «Мама, забери Елизаветины игрушки. И Елизавету тоже забери. Елизавета описалась!» Королевна мокрых портков, не иначе. В наше время все проще было. Лизка и точка.