Девять с половиной - Рыбицкая Марина - Страница 6

– Зачем это вам? – попробовала оказать некоторое сопротивление, тоскливо осознавая, что уж если у мужчины в голове завьюжило, то ничем не выбьешь.

– Просто удивительно! Ты работаешь у меня уже больше месяца, а я до сих пор толком не видел твоего лица, – спокойно объяснил энцефалитный клещ в лощеной упаковке. – Прямо невидимка какая-то!

– Видели! – не собиралась я сдаваться ему без боя. – На фотографии в паспорте.

– И ты действительно считаешь, что там можно кого-то рассмотреть? – засмеялся бизнесмен, не унимаясь и не отступая с выбранного пути.

До меня окольными путями дошла незамысловатая истина: я попала! Очень сильно влипла. Скорее всего, после тщательного осмотра у меня опять начнутся серьезные проблемы. Но отступать было некуда. Видимо, я настолько расслабилась в атмосфере гостеприимного дома, что забыла про элементарную осторожность. Дура набитая, кто ж спорит: мне нельзя расслабляться.

Быстро прокрутив в мозгу обстоятельства и не найдя выхода из создавшейся ситуации, с видом идущей на казнь я медленно стянула очки и застыла, не поднимая глаз. Паника рвала меня изнутри когтями, выла дурным голосом, толкая на отчаянно-безумные действия.

– О боже! – выдохнул мужчина, разглядывая мое лицо.

Я просто физически ощущала его восхищенный взгляд и мысленно ежилась, холодея от собственных предположений.

Но продолжения с его стороны, как ни странно, не последовало… Вернее, оно последовало, но абсолютно непредсказуемое.

– Спасибо, Эля, – тихо сказал Максим Александрович и начал разворачиваться, чтобы уйти.

В удивлении кое-как нацепив очки на нос дрожащими пальцами, я потрясенно его спросила:

– И это все? Вопрос снят?

– А что ты еще ожидала? – спокойно откликнулся мужчина, не оборачиваясь.

– Не знаю, – честно ответила я, судорожно стискивая руки в замок.

– Тогда зачем спрашиваешь? – полуобернулся он.

Закаменевшее лицо ничего не выражало, зато вся его поза, глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, сжатые кулаки – излучали с трудом подавляемый гнев. Вскоре он все же выплеснул его, но совершенно странным образом. Невесело усмехаясь, Максим добавил:

– Я не набрасываюсь на женщин, знаешь ли… даже на таких красивых, как ты, – и ушел.

Я стояла в ошеломлении, не зная, то ли мне смеяться, то ли плакать… Поторчав еще немного посреди комнаты и поизображав из себя три тополя на Плющихе, я все же прислушалась к вибрирующему организму и плюхнулась на задницу, где стояла. Ноги отказали напрочь, скооперировавшись для такого случая с головой.

Усевшись на полу в позе лотоса и наплевав на условности, я решила, что хуже не будет и лимит неприятностей на сегодня исчерпан. Голова гудела, будто огромный Царь-колокол. Сердце внутри колотилось о ребра, словно собираясь позорно сбежать от хозяйки. Даже не заглядывая в зеркало, я была уверена, что форма зрачков изменилась. Пальцы на руках и ногах похолодели, их скрючило.

Все плохо.

Медитация! Мне до зарезу требовалась медитация! Благо время позднее; для таких, как я, – самое благоприятное. Раскинув руки в стороны и соединив большой и указательный пальцы, я принялась выводить сознание на иные планы бытия… Нити окружающей меня реальности со звоном натянулись, вибрируя предупреждением для остальных обитателей этого плана. Они поранили эфир несколько раз невыносимыми нотами резонанса и… затихли. Надо полагать, смирились. Или решили, что я безвредна для окружающих.

«Динь-дон, ди-инь-донн!» – резонировали мои камешки.

Танцующие искры-капельки надежды падали на мою макушку, пропитывали стаю мелких светлячков, составляющих мое тело, озаряли пылающее сердце.

Кап. Капп. Ка-апп…

Тяжелыми маслянистыми каплями стекали вниз страх и злоба, ярость и отчаяние, выгорая или переходя в более привычную энергетическую форму. Поначалу во время моего очищения вокруг крутилась стая мелких пиявок-паразитов. Но мое присутствие, видимо, по мере проявления моей истинной сущности их напугало. Стайкой бело-серебристых рыбешек ушли они с прикормленного места, уплывая искать счастья в других домах, где обитатели слепы, тихи и серо-нейтральны. Ну их. Пускай…

Мне удалось достигнуть определенного состояния холодной уверенности, глубокого сосредоточения и спокойствия… Я воссияла парящим радужным облачком, насыщаясь до отвала. Блаженство!

И лишь я успела частично напитаться витающей в комнате дармовой энергией и заодно напитать проголодавшиеся камешки, как хлопнула дверь. Встревоженный Максим поинтересовался, нависнув надо мной и мешая получить заслуженный кайф:

– С вами… с тобой все нормально?

– Не совсем, – обтекаемо выкрутилась я, лихорадочно соображая, прикрыты у меня коленки или вновь свечу привлекательными частями тела.

– «Не совсем» – это на какую половину? – попытался неуклюже пошутить работодатель.

– На лево-правую! – ответила я в тон. Подумала и пояснила: – Вы вторгаетесь в мое личное пространство, а у меня комплекс. – (Он удивленно выслушал, наклонив голову.) – Я болею от этого!

– А есть какое-то заболевание, которым ты не страдаешь? – язвительно поинтересовался Максим, на всякий случай отодвигаясь.

Распахнув глаза и глядя на него сквозь очки кристально честным взглядом, которого он не видел, я любезно сообщила:

– Конечно! Воспаление простаты мне точно не грозит, потому что у меня ее нет!

– Уверена? – саркастически осведомился он.

– Даже не знаю… – протянула задумчиво. – При последней медицинской проверке не было, но кто его знает – может, уже выросла на мое счастье?..

– Почему «на счастье»? – Максим Александрович впал в прострацию.

– Потому что тогда я смогу претендовать на Нобелевскую премию, – пустилась домработница в разъяснения. – А пока точно в этом не уверена, то пойду-ка разогревать ужин.

Легко поднявшись с пола, отправилась на кухню. Вскоре ко мне присоединился Максим. Он вел себя, как всегда, предельно корректно. Ужин прошел гладко (если не считать оценивающих взглядов мужчины) и в полном молчании.

Перемыв посуду и поставив мясо на разморозку, я уточнила завтрашнее меню и потопала спать, культурно пожелав Максиму Александровичу спокойной ночи.

Через несколько дней наш караван прибыл на невольничий рынок, расположенный в одном из самых крупных городов – Ланкуре.

Ланкур стоял на перекрестке всех торговых путей и соперничал своими размерами и богатством со столицей – Изумдом. Каждый уважающий себя богач или аристократ (и то и другое часто совмещалось) стремился иметь дом в Ланкуре.

К этому располагал и самый большой на всю страну невольничий рынок, где продавались рабы и рабыни всех возрастов и цветов кожи.

Эти сведения с придыханием сообщила мне Алейда, пока я одним глазом из-под чадры рассматривала проплывающие мимо улицы.

Стоило заметить, что, во-первых, овладение местным языком шло семимильными шагами, и я уже довольно бойко чирикала на их диалекте. Только вот тем для бесед находилось немного.

Во-вторых, мне начали сниться странные сны, которых я до конца так и не понимала. Кто-то кого-то куда-то звал. Влек, манил и подталкивал…

И во сне я часто видела привлекательную девушку. Она говорила мне что-то – я не слышала, что, лишь видела, как шевелились ее губы, – и протягивала мне горсть камней, разноцветную морскую гальку. Последний камень, красивое граненое яйцо, отбрасывающее яркие блики, она подкидывала в небо, но не ловила.

Утром я просыпалась свежая, как чистая питьевая вода, которой мы уже не видели неделю. Вместо нее нам выдавали некую жидкость, пахнущую затхлостью. Туда кто-то заботливый, видимо, чтобы мы в дороге не поумирали от кровавого поноса, щедро выдавил лимонов. И эта гадость была еще и с кисловатым привкусом. Лимонад по-бедуински, так сказать…

Отвлеклась. Несмотря на трудности, я открывала глаза с энтузиазмом, бурля энергией, зато охрана страдала на всю голову, словно день и ночь пила хмельное. Такое ощущение, что голова была одна на всех и они ее носили по очереди.