Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 60

Его ладони впиваются в мои запястья. Я чувствую резкую боль, когда он скручивает их, и заводит ладони мне за голову. Но я могу признать: мне не столько больно, сколько отвратно. Тошнотворно от того, что человек, которого я наверняка люблю, просто надругается надо мной. Я вспоминаю все, чему меня научил Хеймитч, наш тренер Атала, Голодные Игры: я вырываюсь, словно дикий зверь. Я ищу брешь в его обороне, но он по-прежнему нависает надо мной, в усмешке искривив губы. Я ненавижу переродка, но понимаю, что никогда не смогу принести значительный ущерб Питу.

И страсть – именно страсть – пробудила в нем эту тварь. Чувства, вместо успокоительного эффекта, стали катализатором, который пробудил монстра ото сна. И если раньше Пит хотя бы пытался сопротивляться ему, то теперь я не вижу не единого проблеска борьбы в стальных глазах.

– Пит, послушай меня, мы все сможем, слышишь? Просто доверься мне? – успокаивающе говорю я.

Но мой голос надрывается, словно я вот-вот заплачу и Мелларк, по-прежнему, сдавливает мои ладони.

– Что за чертовщину ты несешь? Конечно, сможем? нам ведь не в первой подобным заниматься.

Он проводит губами по шее, останавливаясь у груди. Я надеюсь, на то, что в нем все же проснулся мой Мальчик с хлебом, но вместо этого я слышу лишь хриплый смех, который вырвался из его грудной клетки.

– Честно говоря, меня удивляет тот факт, что ты сохранила себя для меня…

Я замираю. Прекращаю бессмысленные попытки к бегству и просто уставляюсь в темноту, где блестят два чернеющих глаза. Я чувствую странную смесь горечи и ненависти, обиды и отвращения, но теперь ко всему прочему примкнуло одичалое чувство непонимания.

– Сохранила?

– Неужели лесной сожитель тебя не устраивал как партнер по сексу? – выдавливает он, – Гейл не похож на сопляка. Уверен, что с размерами…

– Что ты несешь?! – вспыхиваю я.

– Ну как же, Китнисс? Думаешь, все так влюблены в тебя только из-за твоего горделивого характера и бездумных поступков?

– он перехватывает, словно клешней, мои ладони, – Посмотри на себя.

Его рука замирает у груди.

– Мягкая.

Проходится по животу, скользя под майкой. Я нервно сглатываю, напрягая руки.

– Гладкая.

Ладонь спускается к низу живота. Я чувствую, как окоченела. Как каждая клеточка тела трепещет от холода. Его руки минуют ткань шорт. Чтобы не закричать я кусаю губы – мне стыдно. Мне ненавистно все то, что делает Пит. Я ненавижу его. Я четко понимаю это, хотя все еще чувствую, что не должна испытывать этого.

Его пальцы впиваются в кожу. Больно. Только и всего? Как насчет истерики и слез, Китнисс? Нет, я не способна на это. Шок и отвращение осушили мои глаза. Горло обжигает болезненный вскрик. Незажившая рана отзывается отвратной пульсацией. Вряд ли бы нежные касания прежнего Пита могли бы успокоить эту боль, а о животной резкости переродка и говорить не приходится.

– Гейл никогда бы не посмел… – сквозь зубы выдаю я, вставая на защиту друга.

– Да неужели?

Пальцы проникают еще глубже. Я практически кричу во все горло – адская боль. Я не могу осознавать происходящего. Все, что я могу ощущать – боль. Боль. БОЛЬ.

– Не смей!

– А то что? – замирает Пит, – Неужели опять укоришь меня моей любовью к тебе. Позволь тебе кое-что напомнить…

Он касается моего подбородка и шепчет.

– Её нет.

Это был обрыв. Обрыв моих осознанных действий, и прежде, чем он в очередной раз врывается в меня, я зубами вгрызаюсь в кожу на его шее. Спасибо Джоанна, ты показала мне отличный пример! Вскрик напарника – он хватается за кровоточащую рану. Я молюсь о том, чтобы я не задела сонную артерию. Я наконец-то чувствую свободу. Вскакиваю на ноги и несусь к двери.

Но едва моя нога касается пола, нечто заставляет меня обрушится на пол. Боль вновь пронзает тело, но теперь я чувствую кровь на губах. Едва я открываю глаза, как рука Пита тянется к моим волосам. По шее алой струйкой стекает кровь.

– Что за манеры? – хрипит он.

Прежде, чем я успеваю ответить, его пальцы впиваются в кожу головы, а затем только боль. Удар. Еще один. Поверхность прикроватной тумбы не кажется мне мягкой. Я стараюсь ослабить силу удара руками, но вместо этого слышу только хруст. Боль. Словно вместо кожи на лице только иглы, и с каждым новым ударом они впиваются в покров только сильнее. В глазах вспыхивают огни. Чувствую, как к металлическому вкусу крови примешивается солоноватый вкус слез. И снова боль. Вспышка. Кровь.

– Ты – моя.

Удар.

– И ничья больше.

Удар.

– А, если тебе это так не нравится…

Рука приподнимает меня над полом, где виднеются полосы крови. Его дыхание обжигает мои губы. Я словно сделана из ваты, тело обмякло в его руках. Едва ли я могу различить его лицо, но все те же отпугивающие холодные омуты, скользят в темноте.

– Добро пожаловать в ад.

Последнее, что я вижу голубое свечение комнаты. Вскрик безымянной подруги. Я оказываюсь в путах белого платья, которое теперь измазано в крови. В моей крови. Боль неожиданно отступает. Слишком быстро. Кровь замедляет свой бег по сосудам. И только бледно-лазурный блеск диска луны в окне, прорывающегося в комнату…

***

Крик. Одичалый. Безобразный. Полный боли и отчаянья. Он заставляет замереть мое сердце. И вместе с тем обжигает легкие. Наконец-то я открываю глаза. Комната наполнена светом. Теплым осенним светом солнца Капитолийской столицы. Вместо кровавой ночи, меня встречает солнечный день Жатвы. И я уже не знаю, хочу ли проснутся. Когда же на смену страху приходит сумасшедшее чувство одиночества, я замечаю, что по-прежнему кричу. Это сводит меня с ума. В этой просторной, прекрасно обставленной, комнате, я чувствую себя заключенной.

Пит убил меня. Убил меня. Надругался. Убил.

Убил.

Худшего кошмара я не видела никогда в жизни. Вспоминаю, как еще недавно радостно сетовала на то, что ночные палачи отступили в тень. Идиотка. Самоуверенная идиотка. Они никогда не оставят тебя в покое.

Чувствую, как мои ладони впиваются в кожу плеч. По щекам текут истеричные слезы. Крик стихает, и на место ему приходят гулкие всхлипы.

– Китнисс.

Я оборачиваюсь на звук. И чувствую, как тело немеет в оцепенении. Руки, которые терзали меня, мертвой хваткой впиваются в железный поднос. Глаза, налитые ненавистью, широко раскрыты и неотрывно глядят на меня. Реальность теряет свои очертания, и комната будто обращается в свечение ночного кошмара. Пит по-прежнему хочет убить меня.

– Что с тобой?

Он медленно подходит ко мне. Я неотрывно слежу за каждым его движением. В словах я слышу нотки ненависти. Что происходит? Когда кончится этот кошмар?

– Нет…– я закрываю лицо руками, повторяя, как молитву, – Ты не посмеешь. Ты не реален. Это все сон. Я должна проснуться. Ты не реален.

Слышу гулкий стук подноса о поверхность тумбы. Той, которая стала причиной моей смерти. Нет же, Китнисс. Причина твоей смерти прямо перед тобой. Беги.

Его рука касается моих вздрагивающих плеч. Я словно ошпарившись, отскакиваю к краю кровати. Теперь между нами наше ложе.

– Китнисс, – я вижу в небесных глазах непроходимую боль, но по-прежнему держусь на расстоянии.

Небесные глаза. Лазурного, а не иссиня черного цвета. Отсутствие пробирающего холода. И налитая солнцем комната. Наконец-то реальность вновь обретает свои параметры. Я не сплю. Пит реален. И теперь мое поведение причиняет ему боль.

– Боже, Пит… Прости. Я … я … это все кошмар. Ты… убил меня. И я… Я… испугалась. Господи, Пит…

Меня скручивает пополам, и я обреченно усаживаюсь на кровать. Волнами на меня накатывает истерика. Боль словно ломает меня изнутри, принимая практически материальную форму. Практически сразу меня накрывают теплые руки Пита. Он теплый – значит живой. Это реальность, все повторяю я. Но разве она многим лучше кошмаров? Сегодня день Жатвы. День Обречения. И я вновь замкнусь в себе, несмотря на то, что обязана спасти их жизни. Майк, Люси, сестрички с карими глазами, Хейвен… Словно в бреду, я перечисляю их имена, надеясь, видимо, что это поможет. Пит посчитает меня сумасшедшей, но я не хочу скрывать от него правды – я сломлена. И хуже всего то, что мое физическое состояние превосходит состояние моральное.