Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих - Страница 32

Именно Маркса можно без особого насилия над ним рассматривать как одного из самых решительных «теоретиков индивидуализации», который, однако, раньше времени отказался от своей аргументации в пользу этого явления, хотя его аргументы в тогдашней историке-политической перспективе были весьма последовательными. Во многих местах своих произведений Маркс неизменно утверждал, что распространение современного индустриального капитализма вызовет невиданный в истории процесс освобождения. Освобождение от феодальных взаимосвязей и зависимостей есть не только предпосылка дальнейшего утверждения капиталистических производственных отношений. В капитализме люди тоже раз за разом освобождаются от традиционных семейных, соседских, профессиональных и культурных связей; их жизненные пути все более запутываются.

Однако намеченный здесь вариант развития общества, вступившего на путь индивидуализации, Маркс не стал исследовать дальше. Для него этот перманентный процесс обособления и освобождения в системе капитализма всякий раз заканчивается коллективным опытом обнищания и вызванной им динамикой классовой борьбы. Если я не ошибаюсь, Маркс приводил следующие рассуждения: именно потому, что процесс освобождения протекает как массовое явление и сопряжен с постоянным ухудшением положения рабочих при капитализме, процесс этот ведет не к раздроблению, а к солидарности и к организационному объединению рабочего класса. Таким образом, через коллективное переживание обнищания в рабочее время и вне его разобщение преодолевается: «класс в себе» преображается в «класс для себя». Вытекающий из его же собственных аргументов вопрос, каким образом при переплетении жизненных путей, которое постоянно происходит при капитализме, возможно образование стабильных солидарных связей, для Маркса не существует, так как он все время растворяет процессы индивидуализации в процессах образования классов на базе совместно переживаемого обнищания и отчуждения труда. По-видимому, по сей день на этой позиции продолжают стоять многие теоретики классового общества.

Теория индивидуализации поддается более точному определению в сопоставлении с аргументами Маркса. Процессы индивидуализации в том смысле, как мы их понимаем, набирают силу только тогда и в такой мере, когда и в какой преодолеваются условия образования классов по причине обнищания и отчуждения, как это предсказал Маркс. Появление тенденции индивидуализации связано с типовыми общественными условиями — социальными, экономическими, правовыми и политическими, — которые были созданы лишь в очень немногих странах и только на позднем этапе развития. Сюда, как уже было сказано, относятся общее экономическое процветание и связанная с этим занятость, расширение социальных гарантий, институционализация профсоюзного представительства интересов, экспансия образования, расширение сектора услуг и открывающиеся в связи с этим возможности передвижения, сокращение рабочего времени и т. д.

Возьмем, к примеру, право на труд. Само собой разумеется, с введением тарифной автономии «укрощенная» классовая борьба была закреплена в нем как коллективная программа действий. Отдельный человек может осуществлять эти действия по примеру больших групп, соизмеряя их с содержимым своего кошелька. Индивидуализации, следовательно, поставлены очевидные границы. В то же время вместе с правовым обеспечением интересов трудящихся возникли и многочисленные индивидуальные права — на защиту от увольнения, на пособие по безработице, на переобучение и т. д., которые теперь отдельный человек должен осуществлять лично, путем бесконечного хождения на биржу труда или, если возникает необходимость, в судебные инстанции. Рабочее движение благодаря приданию ему правового статуса было, так сказать, переведено с улицы в коридоры учреждениий осуществляется в них методом бесконечного ожидания, сидения, сочинения запросов, консультаций с частично компетентными или вовсе некомпетентными чиновниками, которые преобразуют прежнюю «классовую судьбу» в индивидуализирующие правовые категории «частного случая».

Отсюда следуют два вывода. С одной стороны, говоря упрощенно, вместе с осуществлением наемного труда в условиях государства благоденствия происходят распад традиционного классового общества. В самом деле, и в ФРГ растет привлечение людей (женщин, молодежи) к наемному труду. Так, в период с 1950 по 1976 год доля мелких предпринимателей понизилась с 14,5 до 9 %, в то время как доля работающих по найму выросла за этот же период с 71 до 86 %. Вовлечение людей в рынок труда осуществляется, однако, в заданных условиях как обобщение индивидуализации, во всяком случае — пока. С другой стороны, такая ликвидация классов связана с определенными типичными условиями и может быть в свою очередь аннулирована вместе с изменением этих условий. То, что индивидуализировало классы вчера и делает это сегодня, завтра или послезавтра в других условиях, например при резко обострившемся неравенстве (массовая безработица, автоматизация предприятий), может обернуться новыми, понимаемыми уже не в традиционном смысле, опирающимися на достигнутый уровень индивидуализации «процессами образования классов». «Капитализм без классов» означает: без сложившихся на базе сословий и сохранявшихся в XIX и XX веках классов, в том числе и без «рабочего класса»; но это, в свою очередь, означает, что не исключена возможность появления новых, нетрадиционных процессов образования «классов», не признающих социальных границ и протекающих в условиях систематически обостряющегося кризиса на рынке труда. Воистину, третьего никогда не следует исключать.

Самим временем, в которое жил Макс Вебер, он, как никто другой, был предназначен для того, чтобы осмыслить начавшееся в пору модерна освобождение людей от традиционных форм жизни во всем его эпохальном значении. Центральной проблемой на пороге XX века для него был разрыв с традиционным миром религиозных связей, в котором еще были сплавлены в единое целое посюсторонние и потусторонние силы. Он видел, что с утратой освященной церковью потусторонности этот мир погрузился в нескончаемый усердный труд. В отторгнутости от Бога, загадочности, обезбоженности своего существования люди оказались перед лицом бесконечного одиночества, предоставленными самим себе. Им остался только один предначертанный религией путь — снова постичь скрывшегося от них непостижимого Бога. Им нужно было возродить в себе то, что они утратили, побороть обнажившуюся неопределенность созданием уверенности на земле. Им нужно было осмыслить мир, преобразовать его, лишить «таинственности», «модернизировать», активным использованием заложенных в человеке сил освободить скрытые сокровища этого мира, аккумулировать их в виде капитала, чтобы найти в этом покоренном, присвоенном ими мире защиту от своей богооставленности. Осуществление этой попытки он видел в неустанной активности индустриального капитализма XIX и XX веков, который благодаря превосходству в области производительности преобразовывал все унаследованное, традиционное, снимая с него флер загадочности. Признание самостоятельности прогресса, его ничем не сдерживаемого развития поверх голов тех, кто его создал, есть не что иное, как превратившаяся в систему попытка положить на земную чашу весов как можно больше созданной людьми, рационально испытанной, материализованной уверенности, чтобы уравновесить пустоту другой чаши, компенсировать то, что было навсегда утрачено вместе со знанием о тщете всяких усилий.

Макс Вебер был аналитиком и критиком модерна, приход и совершенствование которого он предвидел. Он и модерн поставил на рельсы индустриального общества. На этих рельсах модерну по силам любые преобразования. Однако сами рельсы, т. е. господство бюрократической рациональности, профессиональная этика, семья, меняющееся разнообразие классов, остаются не затронутыми динамикой преобразований. В этом отношении он мыслил модерн в формах и структурах индустриального общества, которые возникали или утверждали себя на его глазах. Заложенная в его трудах мысль о возможности саморевизии модерна, в котором современные феллахи современного всемирного Египта стряхнут с себя наросшую скорлупу зависимости, возникшую в результате их собственной деятельности, или хотя бы ослабят ее давление, мелькает разве что в позднейших дополнениях. То, что люди, как и на исходе средневековья, когда они вырвались из цепких уз церкви и оказались жертвами чрезмерного усердия индустриального капитализма, в ходе дальнейшего поворота этого же движения освободятся от форм и связей индустриального общества и будут снова отброшены к формам постиндустриального одиночества, содержится в его книгах на уровне мысли, но нигде четко не сформулировано.