Таня Гроттер и проклятие некромага - Емец Дмитрий Александрович - Страница 45
- Предыдущая
- 45/61
- Следующая
– И как ты поступил? – спросила Таня.
Бейбарсов пожал плечами.
– Вначале мне пришлось заняться девушкой в красном. Она рвалась и пыталась добить ту, в белом. И вообще, по-моему, плохо соображала, что делает. Адреналином мозги совсем забило.
– И как ты поступил?
– Да никак. Просто сказал ей: «Я огорчен. Больше так не делай! И к ней больше не подходи!»
– Так и сказал? – удивилась Таня.
– Слово в слово, – кивнул Глеб.
– Она послушалась?
– Да. И те двенадцать человек тоже послушались. Все вняли голосу разума и тихо-мирно ушли.
В глазах Бейбарсова промелькнуло нечто такое, что Таня почти была уверена, что «уходили» они бегом. При этом часто оборачиваясь и толкая друг друга.
– Я почистил той девчонке куртку. Успокоил ее. Мы поболтали. Через недельку еще раз встретились. А потом она подарила мне это фото. Попросила свою подругу нас щелкнуть, – небрежно пояснил Бейбарсов.
– М-м-м… Ну да, – протянула Таня, пытаясь себе все это представить. – А из-за чего они дрались?
– Я не особо вникал. По-моему, кто-то что-то про кого-то сказал. Этот кто-то еще кому-то передал, добавив подробностей… В общем, когда слух докатился до девицы в красном, отличить правду от вымысла было уже невозможно. По степени гуманности игра в испорченный телефон находится где-то между расчленением кошек и вывариваем в тазу человеческих черепов.
Таня пристально посмотрела на Бейбарсова.
– Ты чего-то не договариваешь! По-моему, эта светленькая… в общем, ты ей нравишься.
Глеб равнодушно покачал головой.
– Не думаю. Я не давал ей особого повода.
Таня испытала сильное желание поджарить его шашлычным заклинанием. Проклятый эгоист! Смотрит на мир в узкую танковую щель собственных желаний. Ничего другого для него не существует. Ответственность, долг, забота о тех, кого приручил, – все это для Бейбарсова абстрактные вещи.
– Прекрасно! Ну а теперь, может, скажешь, чего ты хотел от меня? – спросила Таня.
Бейбарсов разжал руку. На его ладони лежал медный талисман. Жуткий африканский божок скалил треугольные зубы. Вокруг талисмана сгущалась плотная алая аура. Не слишком светлая вещица, и это еще мягко сказано…
– Возьми! – приказал Глеб.
– Зачем?
– Это я взял из жидкого зеркала. Полагаю, это единственная вещь, которая способна остановить Тантала, если он… – Бейбарсов замолчал. Таня подумала, что едва ли не впервые видит Глеба растерянным.
– Если что?
– Неважно. Просто запомни: в случае необходимости верни этот талисман мне и постарайся, чтобы я его сразу не выбросил, – сказал Глеб, вкладывая талисман ей в руку.
Зудильник Бейбарсова вновь издал предостерегающий звук.
– Маленькие вампирчики уже на Жилом Этаже… Ванька очнется через минуту. До встречи!
Прежде чем Таня успела что-то произнести, Бейбарсов нежно погладил ладонью ее щеку, большим пальцем коснулся ее губ и вышел. Таня осталась одна в темной кладовке рядом с неподвижно лежащим Ванькой. Приоткрытая дверь ныла тонким жалобным голосом.
Глава 11
Их величества Дурневы
Каждый человек имеет право на банальность. Все хорошее в мире – семья, любовь, нравственность, долг, устои и прочее – банально и потому прекрасно. В сущности, так называемая оригинальность – лишь одна из новых, ранее не обнаруженных граней банальности.
Дядя Герман проснулся от крика. Кричала тетя Нинель.
– Халявочку убили! Он весь в крови! Он мертв!
Председатель В.А.М.П.И.Р. аккуратно отогнул одеяло, нашарил тапочки и, переставляя тощие, длинные, как циркуль, ноги, вышел в коридор. Входная дверь была открыта. На коврике лицом вниз лежал Халявий. Без пиджака, в одной белой рубашке, залитой чем-то красным.
Дядя Герман присел на корточки, потрогал темное пятно, облизал палец и хмыкнул. Учитывая, что ее муж был повелителем вампиров и имел выдвигающиеся глазные зубы, тетя Нинель испытала беспокойство.
– Герман, ну что?
– Мертв он, как же. Надо меньше заливать белые рубашки красным вином. Кто его вчера пустил к манекенщицам, а? – зевая, спросил Дурнев.
– При чем тут я? Они сами его выкрали! Я всего лишь послала Халявочку в магазин за обезжиренным йогуртом! Халявочка исчез, и мне пришлось съесть за ужином двенадцать пицц! – обиделась тетя Нинель. Она обожала выставлять себя жертвой, хотя, если разобраться, никто насильно в нее пиццы не заталкивал.
Дядя Герман кивнул. Учитывая обычное его желчное состояние, в данный момент он был настроен вполне миролюбиво. Тетя Нинель наклонилась, могучей рукой сгребла оборотня за ворот и, особенно не церемонясь, втянула его в квартиру. Халявий замычал и сел.
– Кофе мне! Голова раскалывается! – простонал он.
– Сейчас как сдам в ветеринарку – будет тебе там и кофе, и какао, – пригрозил дядя Герман.
Халявий нагленько хихикнул.
– Не сдашь!
– Почему это? – удивился Дурнев.
– Ты и твоя жена – оба одинокие, злобные хапуги, бесконечно надоевшие друг другу. Я… ик… ваш ум, честь и совесть. Вам будет без меня скучно, – сказал оборотень и на четвереньках пополз на кухню.
Тетя Нинель, ругаясь, пошла за ним. Примерно так люди ведут себя с нашкодившим котом, который после недельного отсутствия, голодный и грязный, заявляется домой. Слышно было, как она сердито ставит чайник и протыкает большим пальцем чпокнувшую фольгу на новой кофейной банке.
«А ведь, правда, без него было бы тоскливо!» – подумал дядя Герман и подошел к окну. Внизу задыхалась в пробках газовая и нефтяная столица мира, сама уже превращенная машинами в газовую камеру. По Рублевке нескончаемым потоком ползли деньги. Два хилых деревца у подъезда обреченно изображали осень. Некоторое количество желтеющей травы под ними намекало, что где-то далеко, возможно, существует еще природа.
– Все бросить и рвануть в Трансильванию! Там хорошо, там готично, там вампирки с зелеными глазами пьют свекольный сок за здравие наследника Дракулы! – вполголоса произнес дядя Герман.
Последнее время мысли о Трансильвании посещали его все чаще. Москва смертельно надоела. Жена тоже надоела. Душа смутно требовала перемен.
Халявий выпил кофе и мало-помалу стал похож если не на человека, то хотя бы на что-то отдаленно его напоминающее. Тетя Нинель, продолжавшая ругать его за аморальное поведение, мимолетно позавтракала (полтора килограмма обезжиренного творога, половинка индейки и ананас) и отправилась звонить Пипе. Разговоры с дочерью по зудильнику были нужны ей как воздух. Говоря глобально, еда и Пипа – это все, на чем сосредоточилась теперь жизнь тети Нинели. Не будь у нее дочери и пищеварения – этих двух могучих якорей бытия, шут ее знает, чем бы она еще занялась. Разве что японской борьбой сумо.
Изредка до дяди Германа доносились обрывки разговора тети Нинели с дочерью.
– Ну как ты?
– Нормуль.
– Правда, нормуль? А голос почему такой? – допытывалась тетя Нинель.
– Нормальный голос.
– Я знаю, когда у тебя нормальный голос, а когда нет! Не ври матери! Если будешь врать матери, тебе будут врать твои дети! – напирала тетя Нинель.
– Мам, отстань! У меня не будет детей!
Но тетя Нинель не отставала.
– Как у тебя с Геной? – интересовалась она.
– Да никак.
– Совсем никак?
– Надоел он мне хуже горькой редьки, тормоз этот. Скажешь ему: «Сиди!» – сидит. Скажешь: «Встань!» – встает. Нет, чтобы топнул на меня ногой, как мужик! – пожаловалась Пипа.
Дядя Герман усмехнулся. Хотел бы он увидеть того, кто топнет ногой на его дочь. Разве что у него заведется совсем уже лишняя нога.
Предвидя новые расспросы, Пипа решила сменить тему.
– Мамуля, ты как-то очень уж растолстела. Может, тебе тоже сесть на диету? Я похудела на три килограмма за две недели. Теперь на мне почти уже застегиваются розовые брючки.
- Предыдущая
- 45/61
- Следующая
