Место для радуги (СИ) - Гаспачо Максим - Страница 23

— Не знаю, доченька. А как ты думаешь?

Она немного поморщит лобик, раздумывая, а потом ответит:

— Я тоже не знаю, папочка, но мне кажется, что это нехорошее место.

Ты улыбнешься, поцелуешь её в лобик и скажешь:

— Значит, и не надо о нем думать, мой цветочек.

Она обнимет тебя, и ты, в который раз, зажмуришь глаза и скажешь в душе: «Спасибо тебе, Отец мой Небесный! Спасибо за это счастье!»

Конечно же, после всего, что пришлось пройти, у меня не оставалось сомнений: Бог есть. Чтобы открыть для себя эту истину, пришлось ни много ни мало — повисеть несколько лет на волоске от смерти. Каждый раз, когда я попадал в очередную мясорубку системы, я начинал читать синюю книжечку, и ситуация вокруг меня потихоньку выправлялась.

Я стал более сдержанно относиться к людям, которые отрезали себя от внешнего мира уходом в круглосуточные молитвы. По их примеру я не поступал, но «Отче наш» выучил наизусть и время от времени читал эту молитву про себя.

Работая в компьютерном классе, я изучал новые приемы программирования. Через какое-то время ко мне обратился начальник режимной части.

— Ты написал очень хорошую программу для врачей, — сказал он. — Мог бы ты и для нас написать программу?

За все годы, проведенные на Онде, режимники впервые заговорили со мной по-человечески. Эти люди здесь решали все.

— Конечно, — ответил я. — Нет проблем.

На горизонте снова нарисовалась перспектива досрочного освобождения. Я начал писать программу для режимной части. В своей основе она почти ничем не отличалась от той «Системы учета и контроля», которую я создавал в МОБе, но была существенно шире по функционалу. Название новой программы объединяло в себе философские догмы об относительности пространства и времени и мое отношение к системе. Она называлась «ПУСТОТА». Для дяденек в форме это расшифровывалось как «Программа учета спецконтингента и таблица оформления трудоустройства автоматизированная», но Виталику из Колпино и некоторым другим «ученикам» компьютерного класса я пояснил истинное обозначение этого названия: мы все существуем в пустоте — весь мир от этой злополучной Онды и до самой далекой звезды существует исключительно в нашем сознании. Кроме сознания, наполняющего собой бездонную пустоту, ничего больше нет. То, что многие из нас оказались здесь, — это следствие отклонения от Вселенского сознания. То, что в мире есть Онда и подобные места, — это следствие отклонения от Вселенского сознания. Вся существующая модель государственной власти, разделившая мир на части, именуемая социумом, — это страшная болезнь. То, что люди не понимают этого, — это тоже следствие отклонения от Вселенского сознания. Именно поэтому наши анкеты занесены в программу «Пустота» — мы все отклонились от курса. Сознание, сияющее как Бог, существует везде и всегда, а мы — лишь его песчинки.

— Вам понятно? — спросил я.

— Давай лучше в героев поиграем, — побегав глазами, ответил Виталик.

Понимая, что материал не усвоился, я печально вздохнул.

— Давай.

Иногда мне даже не верилось, что в этом месте такое возможно — пока все заключенные стонали от гнета фашистского режима, мы играли в Героев по сети.

Вскоре Виталик освободился досрочно. Перед этим он позвал меня к себе и достал сотовый телефон.

— Это я оставляю тебе, — сказал он. — Спрячь понадежнее.

Я был очень удивлен. Сотовый телефон на Онде — неслыханное дело. Чтобы позволить себе так рисковать, нужно быть героем не только в игре, но и в жизни. Теперь этот риск ложился на мои плечи.

Раз в месяц в колонию приезжал выездной суд на рассмотрение дел о досрочном освобождении. Помимо компьютерного класса, я занимался ещё тем, что к их приезду переносил в кабинет, в котором проводится заседание, один из компьютеров для секретаря. На этом компьютере печатались постановления о вынесенных решениях и отдавались на руки заключенным. Пока проходили заседания, я сидел в приемной — на тот случай, если компьютер вдруг откажется печатать. Конечно, это был лишь предлог. Настоящей целью моего нахождения там было желание примелькаться перед глазами у судей.

У этих заседаний была одна особенность: когда судья выносит решение, все присутствующие ненадолго удаляются из кабинета в приемную. Видимо, судье требуется время, чтобы посоветоваться со своей совестью. В один из таких перерывов молодая девушка, которая была секретарем суда, села на скамейке недалеко от меня. Она показалась мне очень красивой, а главное — я не чувствовал от неё волн предвзятости и высокомерия, которые обычно исходят в сторону заключенных.

Мне было строго-настрого запрещено разговаривать с кем-либо из представителей суда. Режимники предупредили:

— Если с кем-нибудь заговоришь — вылетишь из компьютерного класса и поедешь в штрафной изолятор!

Это была внушительная угроза, но мне очень захотелось познакомиться с этой девушкой. Рядом с нами не было ни одного дяденьки в форме и я наплевал на страх:

— Как тебя зовут? — спросил я.

Она посмотрела на меня немного удивленно. Перед ней сидел коротко-стриженный зэк в тюремной робе. Больше всего я опасался, что она сейчас подойдет к кому-нибудь из режимников и скажет, что я к ней пристаю. Это была бы моя смерть. Но этого не случилось.

— Оксана, — ответила она.

— А я Максим, — представился я, всем существом выражая свое искреннее расположение и чистоту помыслов. — Ты не хотела бы, Оксана, улететь отсюда в Мексику?

Её лицо стало ещё более удивленным.

— А что в Мексике? — спросила она.

Я понимал, что в любую секунду судья пригласит всех вернуться в кабинет. Времени на знакомство было очень мало.

— Мексиканцы, — ответил я и быстро передал ей бумажку, на которой был записан мой номер сотового. — А ещё там тепло и…

Я не успел закончить предложение, потому что судья выглянул в приемную и позвал всех участников заседания в кабинет. Дело было сделано. Я обливался холодным потом. Только что я провернул немыслимую по меркам этого места операцию — знакомство с девушкой, которая к тому же ещё и секретарь суда. За этот разговор меня могли запросто посадить в ШИЗО, а если бы узнали, что у меня есть сотовый телефон, то я провел бы там весь остаток своего срока. Это был настоящий адреналин.

Через месяц после этого события программа «Пустота» была завершена. Внешне она чем-то напоминала собой социальную сеть — это был список анкет с возможностью быстрого поиска и фильтрации. В каждой анкете содержались полные сведения о заключенном и три фотографии — одна в профиль и две в анфас. Режимники были очень довольны, и я подал прошение о досрочном освобождении.

Мое дело было передано на рассмотрение. В те дни я как никогда раньше обращался к Богу в молитвах о том, чтобы меня освободили. Перед сном я часто представлял себя с Оксаной. Она мне ни разу не позвонила, но я все равно думал о ней. В моих мыслях, мы жили в Мексике, в вигваме у подножия скалы, рядом с племенем индейцев. Мы питались яйцами ящериц, живущих в пустыне, и супами из диких трав. Мы играли на испанских гитарах и носили широкополые сомбреро. Мы сидели на высокой скале под солнцем и наблюдали полет орла. Мы стояли под струями водопада, и другой реальности нам было не надо. Все это я представлял себе как наяву и не переставал мысленно просить у Бога, чтобы он помог в исполнении этих намерений. До конца срока оставался один год, но после всего, через что пришлось пройти, каждый день в этих стенах казался вечностью.

Мои молитвы были услышаны. Суд освободил меня досрочно. Не описать всю полноту эйфории, которая наполнила меня в тот момент. Мне захотелось станцевать джигу-дрыгу прямо в кабинете у судьи, но я сдержался. Нужно было сохранить видимое спокойствие. Я ещё не знал, что ждет меня впереди, но я знал, что осталось позади — страх, ненависть, унижения и боль. Конечно, я не рассчитывал, что мир упадет к моим ногам, но было ещё достаточно сил и здоровья, чтобы попробовать сказку сделать былью.