Тайна древнего саркофага - Басманова Елена - Страница 19

• Предыдущая
• 19/68
• Следующая

– Вот что, Мария Николаевна, – сказал он как можно мягче, – я думаю, нам надо вновь хорошенько рассмотреть Псалтырь. Вдруг там есть и другие слова, не замеченные нами? Возможно, там написано что-нибудь симпатическими чернилами? Как мы не догадались проверить это сразу?

– Хорошая мысль, – подхватила Мура, – я так и знала, что услышу от вас дельный совет. Они встали со скамейки.

– А что, если Псалтырь просто сжечь или выбросить? – спросил осторожно доктор. – И забыли бы мы обо всех тайнах, как о страшном сне. Отдыхали бы себе в удовольствие.

– Нет, милый Клим Кириллович, сначала мы ее изучим, а потом решим, – возразила Мура.

Она продолжала идти рядом с доктором по дорожке, огибающей дом и ведущей к вожделенному флигелю.

– Я сейчас же спрошу ее у Глаши, – сказала Мура – Подождите.

Она прошла по траве к открытому окну, выходящему на боковую сторону фасада, – к окну маленькой Глашиной комнатки. Окно было раскрыто, и легкая белая занавесочка чуть трепетала.

Мура привстала на цыпочки, ухватившись руками за оконную раму.

– Глаша, Глаша, – позвала она, – вы не спите?

– Нет, не сплю, барышня. – За отведенной занавесочкой показалось встревоженное лицо горничной.

– Глаша, дайте мне Псалтырь, ну, ту, которую я вам подарила намедни.

– Не могу, барышня, она же вместе со всеми книгами потравлена и лежит под рогожей.

– Возьмите ее оттуда, – нетерпеливо попросила Мура, – она мне очень нужна.

– Хорошо, барышня, сейчас схожу.

Она скрылась за занавеской, а Мура повернулась к ожидающему ее на дорожке доктору и заметила его украдкие взгляды в сторону флигеля, где можно избавиться от таинственных разговоров. Она сделала доктору знак рукой – попросив подождать еще немного.

Как можно спать после обеда? Она, Мура, совсем не хотела погружаться в сон, тем более что от послеобеденного сна вечером всегда почему-то плохое настроение.

– Барышня, барышня, – послышался из окна приглушенный голос горничной, – я посмотрела под рогожей – там нет Псалтыри.

– Куда же она девалась? – спросила похолодевшая Мура.

– Исчезла.

К вечеру зарядил дождь – сразу же похолодало и пришлось прикрыть окна на веранде и в комнатах. Небо заволокло серой пеленой, и никто не мог сказать, как долго будет литься певучая вода, стремящаяся напоить то, что укоренилось в бедной северной почве: травы и цветы, кустарники и деревья. В воздухе, пронизанном потоками влаги, в тысячу раз явственнее ощущалось молодое зеленое дыхание окружающего мира. Кроны сосен и чешуйчатое золото их стволов, заросли вереска и цветущей черники – все благоухало прохладной острой свежестью.

Необычно тревожащий запах источала и потемневшая земля. По дорожкам дачного участка змеились мутные ручейки; розовые булыжники, составляющие бордюр клумб, веерообразно рассеивали падающие потоки. С крыши веранды свисала прозрачная бахрома.

Летний дождливый вечер на даче грустен, как старинная народная песня. Именно ее после обеда и пыталась наигрывать на фортепьяно Брунгильда: «...не шей ты мне, матушка, красный сарафан, не входи, родимая, попусту в изъян...» – слова песни звучали в сознании всех, кто сидел на веранде и прислушивался к шуму дождя в паузах между музыкальными пассажами. Делать было решительно нечего – даже книгу не взять в руки – ведь все они, пересыпанные отравой, лежали под рогожей в углу, возле профессорского чулана. Никому не приходило в голову послушать граммофон.

Вялый разговор то вспыхивал, то угасал сам собой – узники дождя незаметно для себя погружались в раздумья: случайные, разрозненные мысли и воспоминания вспыхивали и гасли, как угольки в печи.

– Папочка, – неожиданно вспомнила Мура, – как я не догадалась сказать Глаше, чтобы наш утренний мышемор отсыпал отравы для твоей экспертизы. А вдруг действительно средство никакое не чудодейственное? Вдруг обычная мошенническая подделка?

Николай Николаевич, оторвавший взгляд от шахматной доски, за которой он сидел вместе с Климом Кирилловичем уже битый час, казался немного смущенным.

– Я тоже подумал об этом с опозданием, – ответил он, – впрочем, немного порошка я стряхнул с твоего Грегоровиуса. И один из его шариков нашел в своем чуланчике. Поеду в Петербург – проверю.

– Ты вынимал книги из-под рогожи? – спросила Мура. Отец вновь погрузился в изучение возможных шахматных комбинаций и ответил не сразу. Клим Кириллович, однако, вмиг понял скрытый смысл вопроса.

– Нет, не вынимал, – после паузы ответил профессор. – А что?

– Я думаю, не хватит ли им там лежать? Читать нечего, скучно.

– Вообще-то, реклама волшебных мазей, порошков и смесей не всегда соответствует их качеству, – сказала Елизавета Викентьевна. – Вот купили мы весной средство от комаров – никакого толку.

– А я привезла с собой мазь, – поддержала тему Полина Тихоновна, – пахнет она достаточно неприятно. Причем неприятный запах усиливается на коже, не знаю, смогу ли ею пользоваться. Недаром все время предупреждают в рекламах, чтобы опасались подделок. Но как от них уберечься? Даже хлеб подделывают. Подмешивают в тесто медный купорос, чтобы придать ему белизну и рыхлость. А медный купорос в высшей степени ядовитая примесь. К счастью, ее можно обнаружить. Нужно развести купоросное масло в воде, один к шести, добавить хлебный мякиш, замешать жидкое тесто и поместить в него лезвие ножа на один-два дня: если на ноже появится красный слой, значит, в хлеб примешана медь.

– Тетушка, но пока пройдет день-два, хлеб уже будет съеден, – оторвался на минуту от шахмат Клим Кириллович.

– Но зато станет понятно, что у этого булочника хлеб брать нельзя.

– Ничего святого у фальсификаторов нет, – вздохнула грустно Елизавета Викентьевна. – А все стремление к наживе и отсутствие нравственных принципов.

– "Борьба за существование", как говорит в таких случаях профессор Эрисман, – хмыкнул Николай Николаевич, забирая пешку доктора. – Да, с удивительной энергией и находчивостью работает ум изобретательного человека. Скоро все станут химиками.

Мура подошла к окну и посмотрела сквозь разводы тюля на льющуюся воду. Что-то должно случиться – она чувствовала. Но что? И самое главное – кто взял Псалтырь? И зачем? Если отец – то почему он не признается? Если доктор, чтобы уничтожить, – почему он так удивился, что она исчезла? Полина Тихоновна и Брунгильда – вообще не знали о ее существовании, если только Глаша не проболталась. Но Глаша утверждала, что она никому о Псалтыри не говорила. Только студенту Пете Родосскому. Мог ли Петя проникнуть в дом и взять Псалтырь? И действительно, почему он подружился с нашим семейством? Только ли потому, что здесь есть симпатичные барышни? Или по другой причине? Может, он имеет отношение к Псалтыри с таинственной записью? Может, он знает невесту князя Салтыкова? А она связана с революционерами-террористами? Отец когда-то говорил, что в террористических движениях участвуют даже вполне милые барышни. Тогда понятно, почему Псалтырь дешевенькая: средств у террористов, наверное, немного. Вдруг запись означает – Тайный Склад Динамита? На что намекал Прынцаев? И при чем здесь саркофаг Гомера? Где может находиться этот самый саркофаг?

Подозрение Муры вызывало и то обстоятельство, что Петя появился сегодня на даче в их отсутствие. Правда, она издали видела его беседующим с тетушкой Клима Кирилловича, но это не означает, что он предварительно не зашел в дом. И к тому же – почему сейчас, когда все здесь, Пети нет? Испугался дождя?

Глаша клянется, что студент в дом не заходил, но она могла и не заметить этого, бегая по хозяйству. Важнее другое: именно Глаша сообщила о том, что Петя интересовался Псалтырью, и именно она, не заподозрив ничего плохого, сказала ему, где книжечка лежит. Петя еще раньше дал ей такой правильный совет: стереть басурманское имя Гомера на книге!

Мура повернулась и посмотрела на доктора: он излучал обычные спокойствие и благодушие. Кажется, он радовался, что Псалтырь исчезла и теперь в доме нет ничего, что заставляло бы его вспоминать неприятную встречу с неизвестным попиком.

• Предыдущая
• 19/68
• Следующая