Раздельные постели - Спенсер Лавирль - Страница 61

• Предыдущая
• 61/91
• Следующая

Что-то вернуло ее к действительности. Наконец она подняла голову и одним глазом посмотрела на него сквозь завесу волос. С нежностью в голосе он пообещал:

— Я не буду прикасаться к тебе. Я просто хочу помочь тебе добраться до кровати. Пошли. — Он ожидал увидеть слезы, но их не было. Наконец, она встала, отбросила назад волосы и посмотрела на него подозрительно. На ее лице была защитная маска безразличия.

— Я сама могу это сделать. — Ее голос был слишком сдержанным. — Я не нуждаюсь в твоей помощи.

Размеренными движениями она поднялась и вышла из комнаты. Опустошенный, он остался стоять на одном колене посреди комнаты.

После этого случая Кэтрин проводила вечера в свободной комнате. Она либо шила себе просторную одежду, либо печатала на машинке. Если ей нужно было что-то учить, она тоже делала это в пустой спальне. Как рак-отшельник, она заползла в свой панцирь.

После нескольких вечеров беспрерывного печатания, Клей подошел к дверям спальни, стоял так, глядя на ее спину и не зная, как к ней приблизиться.

— В последнее время ты много печатаешь. У твоих профессоров накопилось много работы или еще что-нибудь?

Она даже не повернулась.

— Мне нужно напечатать пару семестровых работ.

— Если тебе нужны деньги, почему ты не скажешь? — нетерпеливо спросил он.

— Я хочу печатать, чтобы чем-то себя занять.

— Но у тебя и так достаточно работы — занятия, дом… Куда еще больше?

Наконец она посмотрела через плечо.

— Я думала, мы договорились, что не будем вмешиваться в личные дела друг друга.

Его рот сомкнулся в прямую, жесткую линию. Она отвернулась и опять продолжила свою работу.

На следующий день, сидя опять за печатной машинкой, она услышала, как хлопнула дверь. Ее пальцы замерли, нависая над клавишами: она слушала. Наконец она поднялась, проверила в гостиной и на кухне и убедилась, что он ушел. Она вздохнула и вернулась в пустую комнату.

Во всем доме чувствовалось одиночество оттого, что его нет. Он вернулся домой около девяти вечера, не давая никаких объяснений и не получая от нее никаких вопросов. После этого он иногда уходил так же, ничего не говоря, предпочитая не видеть ее безразличия, не слышать звуков клацающей печатной машинки, которые доносились сверху, потому что она стала избегать гостиной.

Однажды вечером он удивил ее тем, что пришел раньше обычного. Войдя в ее укрытие в пиджаке, он бросил на печатный столик чековую книжку. Она вопросительно посмотрела на него. Он стоял, ослабив слегка одна ногу, держа руки в карманах пиджака. На его глаза и волосы падал свет от изогнутой по форме буквы S лампы, которая стояла на столе.

— Что это? — спросила она.

Он стоял в тени и смотрел на нее.

— У меня закончились чековые книжки, и мне пришлось отпечатать несколько новых.

Она посмотрела вниз на пластиковую черную книжечку, открыла ее и увидела, что в верху чека напечатано рядом с его именем ее имя.

— У нас был договор, — сказал Клей. — Я буду тебя поддерживать.

Она уставилась на голубой прямоугольник, на котором была написана пара имен. Каким-то образом он напомнил ей их пригласительные свадебные открытки. Она посмотрела на него, но его лицо оставалось непроницаемым.

— Но не навсегда, — сказала она. — Мне понадобятся деньги и рекомендации довольных клиентов следующим летом. Я должна брать эту работу…

— А я хочу, чтобы ты снова проводила вечера в гостиной.

— Мне нужно выполнить работу, Клей. — И она повернулась к печатной машинке, клавиши застучали опять. Он оставил чековую книжку, а сам сердито удалился из комнаты.

После того как он ушел, она уперлась локтями в машинку и закрыла ладонями лицо. Он смутил ее, она боялась, так боялась поддаться чувствам. Она думала о приближающемся лете — их разъединение будет неизбежным, — а потом снова начала упрямо печатать.

Пустая спальня вскоре была завалена ее вещами: кучей на полу лежали пачки чистой бумаги и рукописи, выкройки и лоскутки ткани. Учебники, конспекты, университетская работа.

Наступили рождественские каникулы. Кэтрин провела большую часть каникул, уединившись и печатая, а Клей проводил большую часть своего времени в университетской библиотеке юридической литературы, которая круглосуточно работала семь дней в неделю.

Однажды вечером он вернулся как раз перед ужином, чувствуя усталость от аскетической библиотеки, сухой литературы и стойкой тишины. Он повесил пальто, прислушиваясь к звукам из спальни. Но везде было тихо. Удивительно, но не было слышно стука печатной машинки. Он поднялся наверх, заглянул в заваленную бумагой и тканью комнату, но там было темно. Он быстро спустился вниз и увидел записку:

«На сей раз плохие новости. Ребенок Гровер родился преждевременно. Еду в „Горизонт“. Вернусь поздно». Внизу стояла подпись — единственная буква «К».

Дом казался без нее могилой, молчаливый и безжизненный. Он сделал себе бутерброд, подошел к стеклянным скользящим дверям. Он ел, глядя на снег. Как ему хотелось купить рождественскую елку, но она не выразила такого желания. Она сказала, что у них все равно нет украшений. Он думал о ее холодном отчуждении, о том, как человек так может изолировать себя от чувств и почему. Всю жизнь он привык к тому, что в конце дня люди разговаривают друг с другом, садятся и о чем-то беседуют за ужином, иногда смотрят телевизор или читают книги в одной комнате, и даже в тишине чувствуется общность. Он очень скучал по родительскому дому, представляя себе огромных размеров рождественскую елку, которая была неотъемлемым ежегодным атрибутом, огни, дядюшек и тетушек, которые заглядывали к ним в гости, подарки, украшения, которые его мать не жалела. Впервые в жизни он желал, чтобы Рождество поскорее наступило и прошло.

Он взял бутерброд и безразлично пошел наверх переодеваться. Он остановился в дверях темной комнаты, еще раз надкусил бутерброд, вошел в комнату и включил лампу, изогнутую по форме буквы S. Он провел пальцами по клавишам печатной машинки, прочел несколько слов на бумаге, которую она оставила на валике, и посмотрел на кипу бумаги, которой был завален стол.

Вдруг он перестал жевать. Его внимание привлек край книги, выглядывающий из-под вороха бумаги. Он облизал пальцы, вытащил эту книгу и увидел страницу, наполовину заполненную почерком Кэтрин.

«Клей снова ушел сегодня вечером…» — так начиналась страница. Он положил книгу обратно и спрятал ее так, как она лежала раньше. Он снова откусил бутерброд с салатом из тунца и уставился на край книги. Она манила его, выглядывая из-под кучи бумаг. Он медленно поставил тарелку, снова слизав с пальцев майонез. Его внимание было приковано к книге. Наконец он поддался искушению и положил дневник на валик печатной машиной.

«…Клей снова ушел сегодня вечером, но вернулся домой не так поздно, как в прошлый раз. Я стараюсь не думать, где он бывает, но тем не менее, все думаю. Без него здесь так одиноко, но самое лучшее — не привыкать к тому, что он всегда рядом. Сегодня он упомянул о том, чтобы купить рождественскую елку. Не важно, как сильно мне хочется иметь на Рождество елку, какая в этом польза? Просто это станет еще одной традицией, которая закончится в будущем году. Сегодня он надел коричневый вельветовый пиджак, тот самый, что был на нем тогда…»

На этом она остановилась.

Он свалился в кресло, продолжая смотреть на слова и чувствуя себя виноватым в том, что прочел их, но в то же время снова перечитывая их. Он представлял, как она сидит здесь, запершись от него в этой комнате, вместо того чтобы поделиться с ним своими чувствами. Он снова и снова перечитывал: «Сегодня он надел коричневый вельветовый пиджак, тот самый, что был на нем тогда…» и размышлял над тем, что бы она написала дальше, если бы закончила свою мысль. Она никогда ничего не говорила о его одежде. Он даже не предполагал, что она в курсе того, что он носит. Хотя это…

Он закрыл глаза, вспоминая, как она сказала, что не вынесет, если он к ней прикоснется. Он снова открыл глаза и опять прочитал: «Сегодня он надел коричневый вельветовый пиджак, тот самый, что был на нем тогда…»

• Предыдущая
• 61/91
• Следующая