Семь чудес и гробница теней - Леранжис (Леренджис) Питер - Страница 26

• Предыдущая
• 26/49
• Следующая

– Совсем нет, Касс. Это странно! Неправильно. И вообще у меня мурашки от этого места.

– Я просто пытался мыслить… – Касс нервно сглотнул, оглянувшись по сторонам, – позитивно.

Я чувствовал, как мои ноги касаются земли, но все наши шаги приглушались почти до полной тишины. Вдали от нас с обеих сторон темнели рощи деревьев без листьев. Их черные кривые ветки тянулись к пустому грязно-белому небу. Я часто моргал в надежде, что яркость вернется, но серый пейзаж был неизменен.

Скилаки замедлила шаг и вскоре остановилась у еще одной тропы, бегущей к лесу слева от нас. Насколько я мог заметить, в той стороне не было ни намека на замок или хоть какое-то строение.

– Где Артемисия? – не выдержал я.

– Нетерпение, – откликнулась Скилаки, – бессмысленно в Бо’глу.

– Это еще одно название Аида – Бо’глу? – спросил Касс. – Как Тартар?

– Аид и Тартар, вечно Аид и Тартар! – покачала головой Скилаки, и я пригнулся от полетевшего в мою сторону лоскута кожи размером с книжную закладку. – Ох уж эта одержимость материковой Грецией! Они… связаны. Но у Бо’глу есть свои отличительные достоинства, о которых вам еще предстоит узнать.

– Пока ни одного не заметила, – пробормотала Эли.

Скилаки окинула профессора Бегада изучающим взглядом, и на ее потрескавшихся губах заиграла жутковатая улыбка.

– Тебя зовут Радамантус, – сказала она. – Тебе ведь известно, что Радамантом звали одного из трех судей душ, вступавших в Аид?

– Разумеется. – Глаза Бегада засияли, и в его голосе прорезалось неожиданное возбуждение. – Могу ли я надеяться на встречу с моим тезкой?

Скилаки рассмеялась:

– Конечно нет! У Радаманта нет власти в Бо’глу! Ни у кого, кроме царицы Артемисии.

– Погодите, – сказал Касс, – я думал, что фактически она не была царицей…

– Здесь она царица! – перебила его Скилаки. – Но позвольте мне все объяснить, пока я буду показывать вам наш дом.

– Вы сказали, что отведете профессора Бегада к Артемисии, – напомнила Эли. – Нас ждут снаружи. У нас нет времени на экскурсию по Бо’глу.

– Время не станет проблемой, – ответила Скилаки.

Я взглянул на свои часы. На циферблате застыло 3.17 утра. Я постучал по нему ногтем:

– У меня часы встали.

Эли и Касс проверили свои: то же самое.

– Остановились не только часы, – сказала Скилаки. – Полагаю, вас мучили сильные боли, профессор. Что скажете сейчас?

– Никакой боли, – ответил профессор Бегад. – И это восхитительно.

Пепельные губы Скилаки растянулись, как крошечный занавес, сложившись в улыбку в ровно четыре коричневато-серых зуба.

– Время, как вы можете судить, сильно переоценивают.

Мы свернули за старой леди на уходящую вправо тропинку, ведущую в лабиринт корявых черных деревьев. Впереди послышался странный шум, похожий на помехи в автомобильном радио.

Пока я, прищурившись, вглядывался в даль, моя нога зацепилась за какую-то ветку, и я начал заваливаться вперед, прямо на дерево. Защищая себя от ушиба, я выставил руку… и оказался лицом к лицу с маленьким оскалившимся черепом.

С криком я отпрыгнул в сторону.

Скилаки медленно повернулась и засмеялась ритмичным «ссс-ссс-ссс».

– О, мой милый мальчик, не нужно бояться, – сказала она. – Они всего лишь отмечают тропу.

– Вы используете черепа в качестве указателей? – спросил я.

– Не пробовали краску? – влез Касс.

– Разве не важно поддерживать единый стиль? – вздохнула Скилаки. – Но если вы настаиваете…

Она щелкнула пальцами, и череп исчез.

Эли сжала мою руку:

– Мне здесь не нравится. Мне здесь совсем-совсем-совсем не нравится!

Мы шли за Скилаки по теперь ничем не обозначенной тропе, а тем временем шум впереди нарастал. Казалось, к моим ушам прижали щетки гигантского пылесоса. Вскоре я был вынужден зажать их ладонями.

– Уважаемая прорицательница, этот звук невыносим! – закричал профессор Бегад.

Скилаки остановилась на поляне, нагнулась и собрала в ладонь комок земли, несколько сосновых иголок, камешков и неизвестно чего еще. Помяв все это в руках, она протянула мне упругий и гладкий овал размером с витаминную пилюлю.

– Суньте это в уши, – сказала она, – и вы станете куда счастливее.

– Это же грязь! – возмутился Касс.

– Дайте сюда! – Эли схватила катышек и затолкала себе в ухо, после чего упала на колени и тоже подобрала комок земли. По примеру Скилаки она разминала ее пальцами, пока песчинки и иголки не слиплись в единую массу. Готовый комок она сунула во второе ухо.

– Ого! Сработало! Похоже на пенопласт.

Мы с Кассом и профессором Бегадом поспешили тоже заткнуть уши.

– Наши природные материалы универсальны, – пояснила Скилаки.

В это было трудно поверить. Шум как от помех практически сошел на нет, но голос Скилаки продолжал звучать громко и ясно. И все наши голоса тоже. Даже наши шаги.

Скилаки указала на поляну.

– Сюда, – сказала она.

Мы осторожно двинулись вперед, и туман начал редеть. Я уже мог различить нечто похожее на полноводную реку, справа налево прорезавшую серую мглу. Кто знает, сколько было до противоположного берега – футбольное поле, а может, и вся миля, – с местным причудливым ландшафтом нельзя было сказать наверняка.

До тихого русла оставалась всего пара футов. Вода в нем казалась невесомой, словно бесконечный поток повисших прямо в воздухе серебристых лент, полупрозрачных и мерцающих на свету. Крутые берега орошали брызги. Я чувствовал их на своих руках – крошечные тычки невесомых капель.

Я вынул затычку, но лишь на какую-то наносекунду. Грохот помех оказался невыносимым.

– Вот откуда шел этот звук! – понял я. – От воды в реке!

– Не думаю, что это вода, – возразила Эли, при этом ее голос звучал громко и ясно.

Я подошел ближе и опустился на одно колено у самой реки. На дне русла кипела жизнь. Но это были не рыбы или водоросли. В песке и тине мелькали образы – люди, панорамы, деревья и горы, все черно-белые и удивительно детализированные. Некоторые были безобидны и скучны, но на какие-то было невозможно спокойно смотреть – разоренный дом, кричащее лицо, покореженная решетка радиатора грузовика.

Эли приглушенно вскрикнула. А может, это был я. Я отвернулся, не в силах все это видеть.

– Здесь начинается ваш путь без меня. Мы вновь встретимся на другом берегу, но, возможно, не сразу, – объявила Скилаки. – Мне бы хотелось сказать, что я была рада вашей компании, но я едва помню каково это – испытывать радость.

У Касса вытянулось лицо и округлились глаза.

– То есть вы предлагаете нам переплыть эту реку?!

– Если только вы не желаете перейти по ней, – отозвалась Скилаки.

– Что это за река? – спросила Эли.

– Река Ностальгикос, – ответила Скилаки. – У греков, разумеется, есть похожая.

– Я имела в виду – что у нее на дне? – уточнила Эли.

– Это воспоминания, – сказала Скилаки. – Они питают реку. Наши гости приходят к нам, принося с собой груз горестей и разбитых надежд. Он гнетет их всю жизнь. Это может быть образ их самих, которым они так и не смогли стать. Или затаенная обида. Или неразделенная любовь. Ностальгикос явит вам ваши худшие воспоминания и предоставит возможность понять, насколько они мимолетны. Если у вас хватит мужества взглянуть им в глаза, река унесет эти воспоминания, очистив вас от них.

– То есть… они останутся там, внизу? – тихо спросил Касс. – Как старые записи в фейсбуке?

– Да, но только если вы откроетесь реке, – ответила Скилаки. – Если же вы будете с ними бороться, плохие воспоминания поразят вас как чума. Я столько раз наблюдала это. Так прискорбно. И так бессмысленно.

– И это все? – спросил я. – Нам нужно просто перейти реку, оставить в ней воспоминания – и мы свободны?

– Не свободны, – сказала Скилаки. – У всего хорошего есть своя цена.

Касс побледнел:

– Цена? Вы говорите не о внутренних органах?

Скилаки скрипуче хохотнула и достала из кармана пожелтевший свиток.

– Если мы вдруг не встретимся, – сказала она, – это поможет вам добраться до дворца Артемисии.

• Предыдущая
• 26/49
• Следующая