Семь чудес и гробница теней - Леранжис (Леренджис) Питер - Страница 25

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая

В стороне от нас профессор Бегад поднялся со своего кресла-каталки. Он держался прямо и гордо, с силами, которых я от него не ожидал.

– Я предлагаю леди Артемисии свою душу.

Мы все бросились к профессору Бегаду; ноги его не удержали, и старик рухнул назад в кресло.

– Вы не можете, профессор! – воскликнул я.

Но профессор отрицательно помотал головой.

– Дети мои, – произнес он скрипучим шепотом, – посмотрите на меня. Мне не так долго осталось. Вы не представляете всю ту боль, которую мне приходится терпеть. Когда я умру, я перестану быть вам полезен. Так что прошу… позвольте хотя бы моей смертью помочь вам в ваших поисках локули.

Папа ошеломленно смотрел на старика:

– Вы готовы умереть ради них?

Профессор Бегад кивнул.

– Я всегда поступаю так, как считаю правильным.

– Мы вам не позволим! – заявила Эли.

– Вам не понравится жизнь в качестве зомби, профессор, – поддержал ее Касс.

– Скилаки, – сказал я, – пожалуйста, дайте нам минутку-другую.

Она закатила глаза, и один из них вывалился из глазницы. Но бывшая прорицательница успела поймать его до того, как он ударился о мраморную лестницу, и сунула глазное яблоко на место.

– У меня есть все время мира, – сказала она. – В полном смысле этого слова.

– Я ничего не видел, – пробормотал Касс.

Я побежал вниз по ступеням, знаками призывая остальных последовать за мной. Торквин встал за креслом профессора Бегада и застегнул ремень вокруг талии старика, после чего опустился на колени, взялся за подлокотники и встал, подняв каталку на уровень своей груди. Когда он начал медленно спускаться, Бегад прикрыл ладонь здоровяка своей.

– Я буду скучать по тебе, старый друг, – сказал он.

Торквин кашлянул. Его лицо густо покраснело. Опустив старика на землю, он старательно отводил взгляд, чтобы не смотреть на нас.

Что смерть профессора Бегада будет значить для него?

Что она будет значить для нас?

Я посмотрел на профессора. За его слезящимися покрасневшими глазами таилась решимость – столь же несокрушимая, как нависающие над нами мраморные колонны.

– Джек… – Голос Эли вернул меня к реальности.

– Вот наш план, – сказал я. – Пусть будет как она хочет. Но мы будем действовать супербыстро. Так, чтобы Артемисия отдала нам локулус, но не успела ничего с ним сделать.

– Это безумие, Джек, – возразил Касс. – А что, если она сначала его зомбирует?

– Вспомни послание Чарльза Ньютона: «Где хромой пойдет, больной встанет, мертвый будет жить вечно», – на память воспроизвел я. – А вдруг это означает, что локулус может возвращать к жизни? Мы просто вернемся с профессором и попробуем на нем!

Папа резко побледнел:

– Джек, ты собираешься играть с жизнью и смертью.

– А для смертных нет игры опаснее, – заметил Канавар.

– Мне нечего терять, – вмешался профессор Бегад. – Если я умру здесь, на этом все закончится. Моя жизнь потеряет смысл. Но если моя жертва приведет к локулусу, это будет означать, что я жил не напрасно. Прошу вас. Это наш шанс.

Он долго и внимательно посмотрел на каждого из нас. Никто не произнес ни слова. Торквин издал совершенно нехарактерный для него звук, нечто среднее между хрипом и чихом, и, отчаянно моргая, уставился куда-то вдаль.

Бегад взял руку Торквина:

– Мой верный помощник, несмотря на наши неисчислимые различия, я знаю: тебя мне будет не хватать больше всего. Ты ведь не подведешь меня?

Здоровяк кивнул; даже под его густой бородой было видно, что его лицо потемнело и будто окостенело. Все так же молча он поднял кресло и зашагал по ступенькам вверх.

– Моя госпожа, – обратился Бегад к бывшей прорицательнице, говоря так громко, как только это было возможно в его состоянии. – Я отдам вам свою душу при двух условиях. Первое – что вы позволите моим друзьям сопровождать меня. И второе – что вы гарантируете их возвращение в добром здравии.

– Все могут войти, – ответила Скилаки, – но не выйти, если только…

– Только что? – спросил Касс.

Бывшая прорицательница метнулась вперед, сжала подбородок Касса и одним движением запястья заставила его повернуться к ней затылком.

После чего у нее отвалилась челюсть. Буквально.

Подобрав ее и приладив на место, она сказала:

– Я слышала об отметине, но вижу ее впервые. Ты, мой мальчик, получаешь право свободного прохода.

– Из-за лямбды? – уточнил Касс.

– Скилаки, она есть у нас троих, – объявил я.

– В этом случае ваша отметина откроет вам путь назад, – сказала Скилаки. – Но никому более.

Папа вышел вперед и сжал мое запястье:

– Вы сошли с ума, если думаете, что я отпущу их одних! Я его отец!

Профессор Бегад коснулся его руки:

– Он должен, Мартин. Ты сам это знаешь. Ты хочешь, чтобы твой сын жил? Выбери мою смерть, не его.

Папа открыл было рот, чтобы ответить, но закрыл, так ничего и не сказав. Казалось, время остановилось, пока мы все смотрели на него. В том числе и Скилаки.

Я почувствовал, что хватка его пальцев ослабла. И затем он медленно их разжал. В его глазах, полных слез, застыло отчаяние.

– Джек вернется, – тихо сказал Торквин. – Хорошая подготовка. Хорошие гены.

Папа ничего ему не ответил. Вместо этого он крепко меня обнял и сказал, что любит меня.

На одно мое плечо опустилась ладонь Эли, на другое – Касса. Когда отец отпустил меня, Скилаки развернулась и продолжила подниматься по ступенькам назад к черному проему.

– Рада, что решение наконец принято. А теперь идем. Это оставьте, – добавила она, указав на рюкзак, в котором я спрятал локули.

– Но… там нужные мне вещи, – запротестовал я. Мне совсем не хотелось входить в одно из Чудес света без какой-либо магической поддержки.

Но Скилаки покачала головой:

– Там вам ничего не будет нужно. Вы ничего не возьмете с собой. И оставьте это кресло на колесиках. Оно вам тоже не понадобится.

Мы с Кассом и Эли скинули рюкзаки с плеч. Свой я отдал папе, пока Торквин помогал профессору Бегаду подняться с кресла-каталки. Я взял старика под руку. Под тканью твидового пальто его рука на ощупь казалась тощей и хрупкой.

– Что ж, друзья, снова ринемся в пролом, – пробормотал старик.

Мы шагнули в портал, и мне в лицо ударил ослепительный луч белого света. За краткое мгновение, прежде чем зажмурить глаза, я успел посмотреть на Бегада.

Он улыбался.

– Ого, кто включил черно-белый фильтр? – понизив голос, спросил Касс.

Я обернулся, с трудом заставив себя открыть глаза, и от удивления не нашелся что ответить. Мы прошли всего три шага внутри мавзолея, но никакого мавзолея уже не было. Не было ни мраморного потолка, ни выложенного плиткой пола, ни украшенных барельефами стен.

Я развернулся назад. Дверь – та, через которую мы прошли вслед за Скилаки, – исчезла. Мы стояли под открытым небом посреди сухой каменистой равнины, края которой терялись в густом тумане, в какую сторону ни посмотри. И время было не ночное, стояли сумерки; кроме того, все вокруг, казалось, было лишено красок, как после пожара.

– Я ожидала оказаться во дворце, – сказала Эли, – а не в анти-Нарнии.

Скилаки шла впереди по тропе, бегущей по серой земле, утыканной редкими пучками серой травы. Профессор Бегад, опираясь на мою руку, сделал пробный шаг.

– Не теряйте мужества, – сказал он.

– Скилаки, как далеко нам идти? – спросил я.

– Сколько потребуется, – ответила она.

Профессор Бегад разжал руку и пошел сам:

– Поразительно. Мы в своего рода Царстве Мертвых!

– Полегче, профессор! – испугалась Эли, и они с Кассом подбежали, чтобы помочь.

– Нет-нет, все в порядке. – Он с недоумением посмотрел на нас. – Моей груди удивительным образом лучше.

– Правда? – обрадовался Касс. – Это отурк!

Эли бросила на него раздраженный взгляд:

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая