Приключения Бормалина - Зотов Алексей Владимирович - Страница 51

• Предыдущая
• 51/61
• Следующая

— Вот он! — вдруг крикнул Бром, показывая на меня пальцем, и между его пальцем и мной тут же образовалась свободная зона, из которой мигом смыло всех. — Брать живым! — И, противореча себе самому, Бром выхватил из кобуры «кольт».

Прохожие прыснули кто куда. Шарахнул вертикальный выстрел, и следом другой. Кто-то засвистел, привлекая полицию. Сотня яблок медленно покатилась из опрокинутой тележки поперек улицы. Сцепились два экипажа. Ах, какой вечер был испорчен!

Я ушел вправо, во двор, промчался узкой кишкой переулка мимо лавочек и кофеен, влево, вправо, вперед, по кровеносным сосудам узких кривых переулков, влево, вправо, влево, вправо… За двадцать минут я ухитрился забиться в такую глушь, что городом тут и не пахло.

Маленькие домики лепились друг к другу и к каким-то странным сооружениям, похожим на средневековые укрепления. Тянулся высокий дощатый забор, за которым слева вдали лаяла собака. Собачий лай был единственным признаком жизни в этих местах. Я долго бродил среди домишек, укреплений и терриконов, не теряя из виду забора. Смеркалось. Мне не встретилось ни души. Чтобы окончательно не заблудиться, я пошел на собачий лай.

Я шел вдоль забора, и жуть меня брала от этого раздававшегося все ближе истеричного, осатанелого лая если не сбесившегося, то уж наверняка смертельно разъяренного пса. Нет, дальше не пойду. Я подпрыгнул, подтянулся и, держа забор под мышкой, осторожно поглядел, кто это лает и почему.

За забором был обводной канал, взятый в невысокий бетонный рукав, и по нему медленно плыл плот. Стоял шалаш и горел костерок на плоту, у огня по-турецки сидел человек с белым пуделем под мышкой. Человек мучил пуделя, и тот поэтому лаял. Перед мордой собаки человек держал мегафон, снабженный, по всей видимости, системой реверберации, что многократно усиливало и искажало лай. Вот и разносились вокруг жуткие баскервильские звуки. Так они спасались от страха.

— Ох! — тихо крикнул я с забора, и лай стих. Оба на плоту вздрогнули, стали озираться, а собачка еще и заскулила, пряча морду под мышку хозяину. — Скажите, — крикнул я, готовый вот-вот сорваться с забора, — в какой стороне Восточные ворота?

Человек встал, держа пса за ошейник и оглядываясь, но ему было меня не разглядеть. Он поднес мегафон ко рту и заревел вдоль и поперек канала:

— Там! — Он показал рукой направление. Я не удержался и свалился под забор и сидел там, пока плот не скрылся за поворотом.

Быстро темнело.

Стояла уже глубокая ночь, когда я вышел к месту встречи, вдоволь наплутавшись по лабиринтам Бисквита.

Скрипя дощатым мостиком, я перешел ров и припустил во весь дух на знакомый свист по лунной дорожке — мимо Восточных ворот, мимо карабинерской будки, откуда раздавались голоса, и мимо колодца.

Где-то неподалеку перекликались ночные местные птицы, над головой стояли звезды, а в ушах у меня свистел ветер дальних дорог.

Я перелез через изгородь, огляделся, и… вот они! В двух шагах от обрыва, на тропинке в лесу, чей черный контур виднелся вдали, нетерпеливо переступали гривастые кони. Копыта их были обмотаны мягким, крупы так и лоснились под луной, и сверкала амуниция седоков. Насвистывая «э-ге-ге-абордаж», в седлах сидели: вооруженный Меткач в новой шляпе и высоких со шпорами сапогах; вооруженный Джо-Джо с парашютом за спиной и тоже в шляпе; Китаец в новеньком камзоле с золотым позументом, раскручивавший над головой клинок, который уже тихо гудел и мерцал в темноте; Хек, грызший яблоко. Рубашка у него на животе сильно оттопыривалась, и сквозь ткань проступали очертания крупных яблок. Он сунул руку за пазуху и бросил мне одно.

Мерцавший над головой Китайца диск чуть изменил угол наклона, и не яблоко упало мне в руки, а уже две его половинки.

— Боб тебя не дождался, — сказал Хек. — Просил передать, чтобы ты был жив, здоров и могуч. Да коня оставил, — Хек оглянулся, щелкнул пальцами. Из темноты за его спиной бесшумно выступил серый в яблоках конь. — Это Проспект.

Я подтянул стремена и мигом вскочил в седло.

— А где Штурман?

— Штурмана не будет, Бормалин. — Ко мне подъехал Джо-Джо. — Он ушел почти вслед за тобой, в порт. Сказал, что, если до полуночи не появится, значит, сумел наняться на корабль и уйти в океан. Сказал, что на суше ему невмоготу, и просил прощения…

— Ничего удивительного, — вмешался Меткач. — Он ведь даже родился в океане.

— Лишь бы не арестовали его, — забеспокоился я.

— Он переоделся в офицерскую форму, — успокоил меня Хек. — Кто же арестует офицера?

К нам присоединился Китаец.

— Не пора ли? — проговорил он, пряча клинок в складках одежды. — Дорога у нас длинная. Времени мало. Вперед?..

— Вперед? — спросили мы друг у друга.

— Вперед! — И мы пустили коней вскачь. Они понеслись по мягкой тропинке, вздымая пыль веков, промчались лесом и скоро оставили его позади.

Ночная прерия кишела индейцами. Боб был прав. Ирокезы, ацтеки, осажи и некоторые другие племена были готовы вот-вот выйти на тропу войны. Они ударили в барабан и почти взялись за оружие. Не потому что жаждали крови, конечно же, нет. Просто переполнилась чаша терпения.

Мало того, что бледнолицые шакалы под предводительством главного шакала Гуго оттеснили их от океана, согнав с обжитых, плодородных земель…

Мало того, что бледнолицые заняли самые важные в стратегическом отношении высоты, воздвигнув на них форты, контролирующие передвижение индейцев…

Мало того, что они изрезали всю Карамелию фургонными дорогами и узкоколейками, по которым от океана шли караваны и поезда с вооруженными бледнолицыми, все глубже и глубже проникавшими в страну, а обратно теми же путями вывозились к океану руда, золото, карамель…

Мало того, что колонизаторы за годы пребывания здесь уничтожили две трети взрослых краснокожих…

Чашу терпения переполнило другое. «Язык», захваченный индейцами, сообщил, что армия получила на днях секретный приказ губернатора о повсеместном и беспощадном уничтожении аборигенов.

Всегда Карамелия была индейской землей. Она перешла к сегодняшним воинам от отцов, а к отцам — от дедов и прадедов. Разве можно отдать эту землю без борьбы?

«Пусть бизоны уходят за перевал, — решили индейцы, — а мы не уйдем!»

Но прежде чем отрыть томагавк войны, они в последний раз послали вождей к губернатору, чтобы он выслушал их требования и выполнил. Если переговоры опять закончатся безрезультатно, тогда — хау! — прольется кровь.

На фоне такой сложной обстановки наш маленький отряд скакал курсом северо-северо-восток, ориентируясь по звездам. Мы видели много небольших индейских костров, горевших слева и справа, возле которых коротали ночь краснокожие воины, приводя в порядок оружие. Вокруг темнели вигвамы, где спали их матери, жены и дети. Сушились на кольях шкуры, а временами то там, то тут принимались выть койоты. Иногда я замечал стрелу с ярким оперением, улетавшую от костра на этот гнусный вой. И он прекращался. Словом, неспокойно было в прерии этой ночью.

— Держимся рядом, — сказал нам Джо-Джо, специалист по индейцам. Мы послушно сбились в кучу, ощетинились пистолетами и клинками и двигались среди костров настороже.

Но оказалось, что наш маневр был только на руку краснокожим. Мы услышали какой-то звук над головой, встрепенулись, но было поздно: огромное лассо опустилось сразу на всех и одним могучим рывком вырвало нас из седел. Когда мы грянулись оземь, то все были уже так скручены, что никто и пикнуть не мог. Лежали как миленькие, и уже без оружия.

Скоро нас принесли и бросили к самому большому костру, у которого заседали индейцы в особенно богатых головных уборах. Таких перьев я отродясь не видел. Наверное, они тоже передавались по наследству от вождя к вождю. Совет решал вопрос о форте Лепень: брать его этой ночью или же следующей. Взятием форта они хотели показать Гуго, что воевать индейцы умеют, особенно на своей земле.

• Предыдущая
• 51/61
• Следующая