Кораблекрушение у острова Надежды - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 46
- Предыдущая
- 46/106
- Следующая
Мореходы сгрудились плотной кучкой.
Митрий Зюзя рассказал все, что он видел на острове, не забыл и про разговор, услышанный на одном из кочей.
— Вроде у них свара между собой, — пояснил он, — и Богдан Лучков, ихний управитель, наказывал: «Ежели что, жалеть нечего, скажем — ошкуй задрал либо волки».
Мореходы молча переглянулись, посмотрели на Степана Гурьева.
— Вот и встретились с агличанами на одном острове, — не сразу сказал кормщик. — Я, ребяты, не знаю, что делать. Видно, и нам зимовать здесь придется. Место неплохое. — Степан посмотрел вокруг. — В драку лезть, кровь христианскую проливать, не разобравшись, воздержусь. Надо узнать, кто из поморян наших, из холмогорцев, на той стороне. Можно и добром все уладить. А избу да баню мы сумеем из плавника выстроить, леса по всему острову море навалило много.
Степан Гурьев пока сам не знал, как можно выполнить приказ купцов Строгановых, не проливая крови. Но подспудное чувство подсказало ему: торопиться не следует. И он, может быть, первый раз в жизни растерялся.
Мореходы молчали, ждали слова кормщика. Народ собрался крепкий, ко всему привычный, сильный, предприимчивый. Все знали, зачем они здесь, и ждали драки с англичанами.
— Кочи пусть на воде стоят, может быть, еще пригодятся, — после долгого раздумья распорядился Степан. — Вы, ребята, за плавником для избы ступайте.
Мореходы разошлись, а Степан позвал жену. Он хотел посоветоваться с ней, Анфиса не раз помогала ему добрым словом. Они подошли к берегу, уселись на плавниковые бревна. У них была одинаковая одежда — оленьи малицы, беличьи шапки, бахилы. Все сделал в Сольвычегодске один и тот же мастер. Сзади даже свои мореходы не сразу их отличали. Ростом они одинаковы.
— Что посоветуешь, Анфиса? — спросил Степан.
— Ты правильно решил. Не торопись, посмотри, подумай… Я одного боюсь, — помолчав, продолжала она. — Семен Аникеевич убит, а он тебе верил и за тебя стоял. Как будет при Никите Григорьевиче? Вдова Евдокия Нестеровна в твоем деле не заступница. Одно хорошо знаю: напрасно ты Макара Шустова старшим оставил. Плохой он человек.
— Я и сам казнюсь, да что теперь делать.
— Ты прав… Нехорошо на душе у меня, Степан. Прошу, не проливай крови. Обойдись, если можно. Плохого жду.
Анфиса взяла руку мужа и держала ее в своей.
— Осмотрись, Степушка, разузнай, — продолжала упрашивать Анфиса.
— Да разве я против? И сам так думаю.
— Завяжется драка, — тихо говорила Анфиса, — убьют человека, и не дай бог, аглицкого купца. Дело заварится большое. Заступится ли за тебя молодой Строганов? Чаю я, не заступится. Ежели отречется от всего, тогда беда. Тебя убивцем посчитают. Разве поверят, что ты по приказу Семена Аникеевича дело делал? Ох, Степан, Степан, болит мое сердце!
Степан Гурьев обнял жену и стал ее успокаивать. Себе он дал слово быть осторожным и не допускать кровопролития. Слова Анфисы запали ему в душу.
Посидев немного с мужем, Анфиса ушла готовить мореходам обед, а Степан сидел и думал. Понемногу его мысли приняли другое направление. Он вспомнил про самоедов. Они могли приехать на остров и встретить англичан, а этого больше всего не хотел кормщик. В мореходной тетради было записано, что самоеды с большого острова и с матерой земли выходят к реке Песчанке. «Где река Песчанка, — думал Степан, — надо ее посмотреть: может быть, самоеды уже здесь!»
Море шумело. Начавшийся прилив тащил к берегу плавник. Степан заметил большое дерево, вывороченное из земли вместе с корнями. Вместе с приливом коряга подходила все ближе и ближе. Понемногу скрывались под водой песчаные мели, расположенные вдоль берега. Прилив усиливался.
Подгоняемые ветром дождевые тучи медленно уходили на запад. Погода прояснилась, снова во всю силу горело северное солнце.
Степан Гурьев решил идти на реку Песчанку. Прихватив с собой кое-что в дорогу, вместе с Митрием Зюзей они отправились на восток от становища.
Южный берег был плоский, как пирог, высотой пятнадцать — двадцать локтей. На севере, в глубине острова, виднелись небольшие пологие холмы, покрытые мхом и травой. К морю берег обрывался круто. В прилив вода подступала к нему вплотную.
В двух местах, там, где берег выступал в море, мореход увидел галечные пляжи, не затопляемые в самую полную воду. На гальке расположились шумные и вонькие залежи моржей. Зверя было множество. Митрий Зюзя принялся было считать, но потом бросил, потому что не достало и счета.
Не раз мореходам преграждали дорогу небольшие речушки, спокойно стекавшие к морю. С тихим звоном пробивались во мхах ручейки. Тундра на острове жила полной жизнью. Спелое летнее солнце светило и день и ночь, побуждая природу торопиться. Сейчас оно крепко припекало спины мореходам. То и дело встречались белые медведи. Они паслись на лужайках, словно коровы, поедая какую-то траву и не обращая на людей внимания.
Часа через три мореходы подошли к маленькому озеру с приподнятыми песчаными берегами. Прозрачная вода отливала синевой. На озере пискливо щебетали кишевшие там птенцы линяющих гусей.
Митрий Зюзя захотел поймать одного, подержать в руках пушистенький комочек. Однако затея не удалась: птенцы, быстро загребая лапками, устремились к противоположному берегу, где, словно печная пасть, чернело отверстие, и мгновенно скрылись в этой дыре. Озеро опустело, остались только перья и пух линяющих гусей.
А Митрий в погоне за птенцами поскользнулся на мшистых камнях, упал и ушиб колено.
Степан Гурьев с любопытством осмотрел берег, место, где укрылись гусенята.
— Озеро у нас под ногами, — догадался он, — там и птенцы спрятались. Место хорошее, их ни песец, ни сова не достанут… Идти можешь, Митрий?
— Могу. — И Зюзя заковылял следом за Степаном.
К концу дня мореходы увидели закиданную камнями говорливую речку, а на берегу — высокий крест. Неподалеку виднелись остатки самоедского стойбища: кости, обрывки ремней, куски оленьей кожи, сломанные сани…
Степан Гурьев вынул из-за пазухи свою мореходную тетрадь.
— Река Песчанка, — сказал он. — На этом месте с большого острова самоеды переходят пасти оленей на наш остров. В малую воду осушается песчаный перешеек, соединяющий оба острова, — продолжал он, — и, значит, нет и течения. Агличанам об этом, наверно, рассказали.
Вечером стало прохладнее. Мореходы разложили на сухом месте костер, разожгли его. Митрий Зюзя наловил жирной рыбы в реке и принялся варить уху. Плотно наевшись, они стали подумывать, как удобнее лечь спать.
— Спать будем по очереди, — сказал Степан, посмотрев по сторонам. — Вон медведей сколько. Нас за моржей примут и съедят запросто.
— И я так думаю, — отозвался Митрий Зюзя. — Успеем выспаться. Смотри-ка… — Он показал на стайку песцов, подобравшихся к остаткам рыбы, брошенной мореходами. — Ишь ты, непуганый зверь, совсем человека не боится.
Мореходы разгребли огонь, настелили сухих прутьев на горячем месте и разожгли новый костер.
— Скажи, Митрий, — укладываясь спать, спросил Степан, — как бы ты поступил на моем месте? Подумай-ка.
— А сам ты?
— Не могу решить, от мыслей голова вспухла. Одно знаю: аглицких купцов сюда пускать нельзя. А другое — невинную кровь проливать тяжкий грех.
Митрий молчал недолго.
— С ребятами надо поговорить… с теми, что агличанам служат.
— Ну?
— Обсказать, как и что, пусть агличане одни на острове остаются. Небось взвоют.
— Так-то так, однако… Ну, а ежели нас агличане увидят и догадаются, что мы по их души? Драки не миновать.
— Разве у нас на лбу написано? — доказывал свое Митрий. — Мы сами по себе, они сами по себе… Мы на промысел за моржами — вон их по берегу сколь, — а для каких дел они пришли, нам незнаемо.
Степан Гурьев все понял. Голова бывшего корсара варила слишком прямолинейно. Он получил приказ уничтожить врага, а в таких случаях внезапность нападения часто решает дело. И Степан решил воспользоваться своим преимуществом. Он знал, где враг, и знал, что его надо уничтожить… Но что было хорошо во времена морской войны, сейчас не подходило. И Степан стал обдумывать все по-новому. Мешали комары, тучами осаждавшие мореходов. Дым костров мало помогал. Руки и лица вскоре превратились в зудящую опухоль, покрытую липким месивом раздавленных насекомых.
- Предыдущая
- 46/106
- Следующая