Искры гаснущих жил - Демина Карина - Страница 67

• Предыдущая
• 67/108
• Следующая

Она говорила, что в Нижний город редко заглядывает солнце.

— Столько, сколько понадобится.

Сутки точно. Если повезет, и дольше… почему его не ищут? Или ищут, но…

— Расскажи, — попросил Кейрен, проведя ладонью по напряженной спине.

— Ты… меня лапаешь?

— Я тебя успокаиваю.

— Ну да… и лапаешь.

Она забавная. Диковатая и… живая.

— Успокаивает он. — Таннис попыталась отодвинуться, но пещера была слишком узкой. — Много вас таких… успокаивающих. Грент вот тоже… успокоить норовил. Едва не упокоил.

— Кто такой Грент?

Кейрен подавил вспышку иррационального раздражения: никто не имел права трогать его женщину.

— Тварь одна, — пробормотала Таннис и, со вздохом, призналась: — Тебе он нужен. Это он затеял… листовки и бомбы тоже. Он из ваших, из Верхних. Он… — Ее ладони уперлись в грудь, отталкивая. — Он дом взорвал. Мой дом.

Таннис выгибалась, пытаясь выскользнуть из его рук. Кейрен не позволил.

— Тише, девочка моя… я его найду…

Она вдруг перестала сопротивляться и сама вцепилась в Кейрена, уткнулась в плечо, всхлипнула очень тихо:

— Обещаешь?

— Клянусь. Найду. И его казнят.

— А меня?

— А тебя нет. Я же слово дал. Ты свидетель, ценный свидетель под моей защитой.

— Там много погибло. И все думают, что это я виновата… я бомбу принесла, а они… меня полиция ищет. — Она жаловалась, выплескивая и пережитый страх, и чувство вины, горькое, невыносимое. Плечи Таннис часто вздрагивали, а на шее бился пульс. — И родители тоже… я должна была вместе с ними… коробку принесли… для меня… я в лавку вышла, купить хотела… дома есть почти нечего… а у меня деньги… и маме подарок… она мне платок отдала свой… я и тебе купила… мыла. С запахом.

— Каким?

Шепот Таннис ласкал шею теплом.

— Не помню… кажется, розы. И еще шоколад. Я себе купила шоколад… я его только однажды пробовала. — Она судорожно выдохнула и снова сжалась. — А потом взрыв… и огонь… он дикий совсем. Страшный. Звуки пропали… я все видела, но ничего не слышала.

Ее шея окаменела. И спина была твердой. Пальцы, пробив вязку свитера, касались кожи Кейрена.

— Я не хотела никого убивать…

— И поэтому выбросила бомбу?

Кивок.

— Грент говорил, что на складе никого не будет… охрана только, но ее уведут. Предупредят. А я поверила… я не дура, Кейрен, но мне хотелось ему верить. Он обещал деньги. Много денег. И я… я бы могла сообразить, что Грент не станет рисковать, предупреждая кого-то…

Горячий лоб. И мягкая влажная щека. Она плачет?

Плачет.

Слезы на вкус горькие, а Таннис хмурится. Кажется, Кейрен и в темноте способен уловить выражение ее лица.

— Я поверила, потому что…

— Тебе нужны были деньги.

— Да. Думала, уеду…

— Из города?

— Хотя бы на другой берег. Там солнце часто появляется. Заводов нет. Баржа проплывает в половине шестого… и мамаша встает. Отцу ничего, он храпит, а я слышу, как она встает и ходит, ворчит. У нее спина болит. А мазь воняет зверски… потом она посудой звенит, завтрак готовит… а в шесть уже Большая Бетти с углем ползет. У нее голос громкий. И за стеной тоже начинают копошиться. Стены в доме тонкие. Слышно все… иногда Стелла клиентов приводит на дом. Так нельзя, конечно, но управляющий отвернется, если заплатишь…

Таннис рассказывала о какой-то другой, совершенно невозможной жизни, в которую Кейрен не верил. Он пытался представить себе ее, но не получалось.

— Выспаться никогда не выходит. После ночной придешь, голова гудит, а все вокруг… всем плевать. И солнца совсем нет. Иногда воздух желтым становится, как… у леди Евгении шуба была, которую она никогда не снимала. Я думала, что шуба собачья, а оказалось — из песца белого, только шерсть пожелтела от дыма. Леди Евгения постоянно говорила, что дымы в Нижнем городе дурно сказываются на здоровье.

У Таннис мягкая улыбка.

— Она меня учила разговаривать. И осанку держать. И вилки… у нее было много всяких вилок… специальные для рыбы вот или мяса… шляпки фетровые. Мы вместе рисовали. Я неплохо рисовать умела, она говорила, что если немного подучиться, меня взяли бы в мастерскую… — Она говорила, точно боялась, что, замолчав, вновь останется одна в темноте. — И Войтех…

На это имя живое железо отозвалось гневным всплеском, и Кейрен с трудом сдержался, уложил иглы, прорвавшие кожу.

— …тоже к ней ходил. Мы танцевали. Вальс.

Капли расползались по коже, грозя скрыть ее под чешуей.

Этот человек умер, но продолжал жить в памяти Таннис. И Кейрен не представлял, как его вычистить.

— Все будет хорошо. — Кейрен, положив ладонь на ее затылок, перебирал тонкие прядки. — Все будет хорошо, девочка моя.

— Не будет.

— Я никому не позволю обидеть тебя…

— Я ведь знала… могла понять… не захотела… связалась с Грентом. И бомбу отнести согласилась. Он бы не позволил отступить, но… а если бы я ее действительно отнесла на склад?

— Тогда погибли бы многие.

Теплая кожа, шершавая от грибного сока, который не стирается. И собственная шея Кейрена зудит почти невыносимо. Но он заставляет себя отрешиться от зуда.

Говорить.

Темнота слишком страшна, чтобы прервать тонкую нить слов, связавшую их с Таннис. С каждым она становится ближе.

И больше ему доверяет.

Этого доверия хватит, чтобы она не замолчала на поверхности.

— И без того погибли многие. — Шепот Таннис едва различим.

— Но ту бомбу принесла не ты.

— Из-за меня.

— Нельзя отвечать за чужой выбор. Свой ты сделала. И подтвердишь, когда поможешь следствию.

— Тебе Грент нужен?

— Все нужны. — Кейрен повернулся и, перехватив ее, прижал покрепче к себе. — Но ты права, Грент особенно важен.

— Он не главный. Он человек и…

…и связан с кем-то, кто способен заточить истинное пламя.

— Я сумею его описать. — Она в темноте находит его руку и хватается за большой палец, держит, не отпускает, пусть бы Кейрену некуда деваться, но ей, похоже, страшно. — Сумею… и кофр его… такой черный, с монограммой… я ее перерисовала как-то, интересно было… а он разозлился… ты ведь найдешь его? И Томаса… он из наших. Ждал меня возле дома. Он коробку и принес, не думал, что мамаша в нее заглянет. А она у меня любопытная… если бы не она, я бы полезла и тогда…

…Кейрен остался бы без свидетеля.

Один.

В подземелье, в котором вышли на охоту белесые твари, некогда бывшие людьми.

Время.

Если оно и существует, то где-то вне пещеры.

Холод.

В отличие от времени он прочно обжился здесь.

Влага.

Испарина на каменных стенах собирается ручейками, они же стекают, заполняя трещины. И рукав свитера набряк. Таннис пытается повернуться так, чтобы стало теплее, но пещера слишком узкая. Кейрен дремлет, но сон его чуток. И стоит ей хоть немного пошевелиться, как он вскидывается.

— Надо ждать, — шепчет Таннис. Странно, но ей теперь кажется, что вместе они целую вечность и что во всем мире не осталось существа ближе, чем этот пес. Он теплый. И дышит смешно, часто. Ворчит, что рука затекла, а когда Таннис убирает голову, на плече лежащую, подтягивается, обхватывает ее и к себе прижимает.

— Так теплее. — Он говорит ей на ухо, и шею щекочет его дыхание.

Жать, в темноте лица не видать. Она дотягивается, трогает широкий его подбородок, пересчитывает родинки, которых на левой щеке три, а на правой — четыре. Бархатистые какие. И Кейрен по-собачьи тычется холодным мокрым носом в ладонь.

— Это от бабушки досталось, — признается он. — Из Высших была, бастард, но в братьях кровь ожила, а мне только родинки достались.

Таннис не понимает, но спрашивать стыдно. Ей просто хорошо оттого, что он рядом, без Кейрена, наверное, она сошла бы с ума.

Или подземникам бы попалась.

Они появлялись еще дважды, и всякий раз Кейрен вздрагивал и скалился. Она слышала глухое, негромкое рычание, от которого бежали мурашки по коже, и пятилась, тянула его следом. К счастью, больше Кейрен не пытался остаться. Он отступал медленно и осторожно. И когда Таннис достигала тупика — пещера, хоть и длинная, все же не была бесконечной, — останавливался, закрывал проход собой. Становилось ясно, что если кто-то и сунется, то Кейрен защитит.

• Предыдущая
• 67/108
• Следующая