Сокровища поднебесной - Дженнингс Гэри - Страница 29

• Предыдущая
• 29/114
• Следующая

Последнее слово сопровождалось плевком. Я благоразумно промолчал, и снова Биянту потребовалось время для того, чтобы она смогла продолжить.

— Я бы с готовностью убила вас тогда. Но в тот день столько всего произошло, и так много людей было вокруг. А затем вы вдруг внезапно исчезли. Я осталась одна. Я была так одинока, как только может быть человек. Та единственная на земле, кого я любила, была мертва, и все думали, что я тоже умерла. Мне нечем было занять себя, не с кем поговорить, меня нигде не ждали. Я почувствовала себя окончательно мертвой. Я и сейчас мертва.

Биянту снова угрюмо замолчала, а я снова подстегнул ее:

— Но араб нашел для тебя занятие.

— Он знал, что меня не было в комнате с Биликту. Он был единственным, кто об этом знал. Никто больше не догадывался, что я жива. Он сказал мне, что ему, возможно, вскоре понадобится женщина-невидимка, но долгое время не давал мне никаких поручений. Он платил мне жалованье, я жила одна в комнате в Ханбалыке — целый день сидела и разглядывала ее стены. — Она глубоко вздохнула. — Скажите, это долго продолжалось?

— Долго, — с сочувствием произнес я. — Это продолжалось долго.

— Однажды Ахмед послал за мной. Он сказал, что вы возвращаетесь и что мы должны приготовить подходящий сюрприз, чтобы достойно поприветствовать вас дома. Он написал две бумаги, приказал мне получше закутаться — стать женщиной-невидимкой — и доставить их по назначению. Одну я отдала вашему рабу, чтобы он отвез ее вам. Если вы видели ее, то знаете, что там нет подписи. Вторую бумагу он подписал, но не своей yin, и ту бумагу я отнесла спустя какое-то время капитану дворцовой стражи. Это был приказ арестовать женщину Мар-Джану и доставить ее к Ласкателю.

— Amoredei! — в ужасе воскликнул я. — Но… но… стражники никого не арестовывают просто так, и Ласкатель не наказывает человека по чьей-то прихоти! В чем же обвинили Мар-Джану? Что было сказано в бумаге? И чьим именем злобный wali подписал ее, если не своим собственным?

Пока Биянту сама рассказывала о происшедшем, в ее голосе еще была какая-то душа, если только душа ядовитой змеи может удовлетвориться злобной радостью. Но когда я начал добиваться от нее деталей, голос девушки стал вялым и безжизненным.

Она сказала:

— Когда хан уезжает из дворца, министр Ахмед становится наместником. Он имеет доступ ко всем yin в канцелярии. Полагаю, он может воспользоваться любой, какой только пожелает, и подписать ею любую бумагу. Он взял yin главного оружейника дворцовой стражи, то есть госпожи Чао Ку Ан, бывшей хозяйки рабыни Мар-Джаны. В приказе говорилось, что рабыня сбежала и выдает себя за свободную состоятельную женщину. Стражники посчитали это вполне достаточным основанием для ареста, а Ласкатель не спрашивает никого, кроме своих жертв.

Я все еще что-то бормотал, пребывая в ужасном недоумении.

— Но… но… даже госпожа Чао… хотя она и не образец добродетели однако она могла легко опровергнуть ложное обвинение, незаконно сделанное от ее имени.

Биянту тупо произнесла:

— Госпожа Чао вскоре умерла.

— Ах да, я и забыл.

— Она, возможно, так никогда и не узнала, как злоупотребили ее официальной yin. В любом случае, она не предъявила никакого обвинения, а теперь уже никогда и не предъявит.

— До чего же удобно для араба! Скажи мне, Биянту, а он никогда не говорил тебе, чего ради он так старается и вовлекает в дело стольких людей — и устраняет их, — и все это только чтобы навредить мне?

— Нет. Он сказал только: «Ад — это то, что ранит сильней всего». Не представляю, что Ахмед имел в виду. Он повторил это и сегодня вечером, когда послал меня последовать за вами сюда и еще раз прошептать угрозу.

Я произнес сквозь зубы:

— Думаю, мне сейчас самое время начать готовить арабу его собственный ад. — И тут меня поразила ужасная мысль: — Время! Сколько уже прошло времени? Биянту… быстро скажи мне… какое наказание определил Ласкатель за преступление Мар-Джаны?

Она ответила равнодушно:

— Какое наказание полагается рабу, который выдает себя за свободного человека? Я, право, не знаю, но…

— Если оно не слишком сурово, то у нас еще есть надежда, — выдохнул я.

— …Но министр Ахмед сказал, что подобное преступление равносильно государственной измене.

— О господи! — простонал я. — Наказание за измену — это «смерть от тысячи»! Когда… как давно схватили Мар-Джану?

— Дайте подумать, — произнесла Биянту безжизненно. — Это произошло после того, как ваш раб уехал, чтобы догнать вас и отдать записку без подписи. Итак, это случилось… около двух месяцев… или двух с половиной…

— Шестьдесят дней… семьдесят пять… — Я пытался подсчитать, но плохо соображал, поскольку сильно волновался. — Ласкатель однажды сказал, что может растянуть это наказание, когда у него есть свободное время и настроение, на сто дней. А красивая женщина, оказавшаяся в его лапах, приведет Ласкателя в самое неспешное расположение духа. Возможно, что время еще есть. Я должен бежать!

— Подождите! — воскликнула Биянту, схватив меня за рукав. И снова в ее голосе затеплилась жизнь, хотя и ненадолго, потому что она произнесла следующее: — Пожалуйста, сначала убейте меня.

— Я не собираюсь этого делать, Биянту.

— Но вы должны! Я была мертва все это долгое время. Теперь убейте меня окончательно. Клянусь, я покорно снесу это.

— Да не буду я тебя убивать!

— Но вас за это не накажут, вас даже не смогут ни в чем обвинить, потому что вы уничтожите женщину-невидимку, которой не существует, которая давно уже объявлена мертвой. Ну же, давайте! Вы должны ощущать такую же ярость, какую почувствовала я, когда вы уничтожили мою любовь. Я долгое время всячески старалась причинить вам боль и помогла отправить вашу подругу к Ласкателю. У вас есть все основания убить меня.

— У меня больше оснований позволить тебе жить — и искупать вину. Ты нужна мне, чтобы доказать участие Ахмеда в этих грязных интригах. Сейчас нет времени, чтобы все объяснять. Я должен бежать. Но ты нужна мне, Биянту. Ты не побудешь здесь, пока я не вернусь? Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Она произнесла слабым голосом:

— Если я не могу лежать в могиле, то какая разница, где я?

— Только, пожалуйста, дождись меня. Дождешься?

Она вздохнула и опустилась на землю, прижавшись спиной к внутреннему изгибу Лунных врат.

— Какая разница? Хорошо, я дождусь.

Я помчался вниз с холма большими прыжками, спрашивая себя, куда мне следует отправиться сначала: к коварному подстрекателю Ахмеду или к вершителю наказаний Ласкателю. Лучше побежать сначала к Ласкателю — вдруг я еще успею остановить его руку. Но работает ли он в такой поздний час? Я мчался по подземным переходам по направлению к его пещере и на бегу рылся в своем кошеле, пытаясь на ощупь сосчитать деньги. По большей части все они были бумажные, но нашлось и несколько монет из чистого золота. Может, Ласкатель к этому времени уже притомился от наслаждения и подкупить его будет дешевле?

Я еще застал его в своих покоях, и он оказался на удивление сговорчив — но вовсе не от скуки и не от жадности. Но сперва мне пришлось долго кричать, и стучать кулаком по столу, и трясти им перед суровым и надменным старшим чиновником. Наконец он распрямился и соизволил отправиться к хозяину, чтобы оторвать того от работы. Ласкатель жеманной походкой вышел из-за обитой железом двери, брезгливо вытирая руки о шелковую тряпку. Сдержав порыв тут же на месте задушить его, я вывернул свой кошель на стол, вывалил все его содержимое и произнес, задыхаясь:

— Мастер Пинг, у вас содержится некая женщина по имени Мар-Джана. Я только что узнал, что ей вынесли несправедливый приговор. Она все еще жива? Могу я попросить временно прекратить процедуру?

Глаза Ласкателя сверкали, когда он изучал меня.

— У меня есть предписание на ее казнь, — сказал он. — Вы принесли приказ отменить ее?

— Нет, но я его получу.

— Ну, когда получите, тогда и…

— Я прошу всего лишь приостановить процедуру, пока я сделаю это. То есть если женщина еще жива. Она жива?

• Предыдущая
• 29/114
• Следующая