Четверо детей и чудище - Уилсон Жаклин - Страница 44

• Предыдущая
• 44/48
• Следующая

– Ох, Шлёпа! – Я тоже обняла ее.

– Так, не раскисаем, – тут же сказала Шлёпа. – Пошли выскребем шоколад из миски, Робс уже наделал свои печенюги.

Моди нас опередила. Она со счастливым видом вылизывала миску – рот, щеки и даже уши у нее были в шоколаде.

– Она сама уже как шоколадка. – Шлёпа подхватила ее на руки.

– Тогда хочу мороженое! – сказала Моди, и мы все рассмеялись.

Моди, видимо, не забыла о вчерашней потере: по дороге в лес нам попался фургон мороженщика, и она подняла целую бучу. Но Элис была непреклонна.

Мы воздали должное роскошному пикнику.

– Троекратное ура Элис и ее чудесным пикникам, – сказал папа и поднял бокал.

– Ура, ура, ура, – помявшись, отозвались мы.

– И маленькое ура мне и моим шоколадным хрустикам, – сказал Робби.

– Можно мы пойдем поиграем? – спросила я.

– Бизьянка! – сказала Моди, расплывшись в улыбке. Элис вытерла ей мордашку влажной тряпкой, но нос у нее все равно остался в шоколадных крапинках, как будто в веснушках.

– Идите играйте в свою обезьянку, – благодушно разрешил папа.

Мы подошли к яме, Шлёпа и Робби выжидательно посмотрели на меня. Я все пыталась придумать что-нибудь замечательное – но теперь была ученая и знала: псаммиад умеет показать оборотную сторону любого желания.

– Ну что, решила, Роз? – спросила Шлёпа.

– Нет! – простонала я, когда мы начали копать.

– Может, спросить у псаммиада, пусть посоветует? – предложил Робби. Он прихватил с собой лёвушку, и тот пластмассовыми лапами копал вместе со всеми.

– Можно попробовать, хотя, по-моему, в какой-то книжке Эдит Несбит есть про то, что псаммиад советов не дает, хоть ты тресни, – сказала я.

– Как подумаешь, что он в каких-то еще книжках, – странно так. Я б хотел, чтобы про меня в книжке написали, как про того Роберта, – сказал Робби.

– Может, когда-нибудь и напишут, – сказала Шлёпа. Она посмотрела на меня. – Ты была детской писательницей, когда мы богатыми и знаменитыми стали, так что придется тебе, Розалинда, эту книжку писать, кому ж еще.

– Я в жизни целую книжку не накатаю, – смутилась я, но от одной мысли об этом сердце забилось сильнее. А также от физической нагрузки.

Мы выкопали довольно глубокую яму, но не нашли ни мохнатой лапы, ни большого уха.

– Где же ты, псаммиад? – Шлёпа усердно загребала песок.

– Бизьянка, бизьянка? – позвала Моди и поскреблась.

Мы копали, и копали, и копали – и ничего.

– Такими темпами мы и правда до Австралии докопаем, – пропыхтел Робби.

– Народ, вы же не думаете всерьез, что он ушел? – спросила я, сев на пятки.

– В Австралию?

– Да куда угодно. Или кто-нибудь его нашел и унес. Раньше он никогда так глубоко не забирался.

– Только бы он нашелся, – сказал Робби. – Будет ужасно обидно, если мы с ним не попрощаемся. – Он лег на дно ямы, которую мы успели выкопать. – Выйдите, пожалуйста, в самый последний раз! – позвал он.

– Нам только одно последнее-распоследнее желание! – взмолилась Шлёпа. – Хотя было бы здорово на следующей неделе еще пару-тройку пожелать.

– Милый псаммиад, пожалуйста, выходите, давайте хоть попрощаемся, – сказала я.

– Бизьянка! Бизьянка, бизьянка, бизьянка! – позвала Моди.

Глубоко под землей вдруг что-то зашевелилось. Из песка высунулся один глаз-стебелек и сердито уставился на нас. Потом второй.

– Ой, это вы, милый псаммиад! – обрадовался я.

Показалась псаммиадова сморщенная мордочка. Уши у него подрагивали.

– Разумеется. Кто же еще? Я тут единственный житель. Горе тем кроликам и грызунам, что попробуют вырыть себе здесь нору, – сказал псаммиад, весь целиком вылезая из песка. Он потянулся и зевнул во весь рот, глаза на тонких стебельках заколыхались. – Батюшки, до чего же спать хочется. Вы что же это все тут вверх дном перевернули? Опять желание хотите? Желание-желание-желание. Вечно вам мало, вечно вы недовольны.

– Мы очень-очень довольны, милый псаммиад. Вы были необычайно любезны и добры. Простите за дерзость, но не могли бы вы исполнить еще одно, последнее желание? – попросила я.

– Ну если только одно, – сказал псаммиад. – Потом я, пожалуй, залягу на какое-то время в спячку. Вчера пришлось очень глубоко зарыться, чтобы уберечься от этого омерзительного ливня. Прошу прощения, у меня до сих пор усы дрожат при одной мысли о нем. Я чуть было не вымок. Но когда я наконец погрузился в чудесный сухой песочек, меня одолела непривычная слабость. Я изнурен ежедневными трудами. Мне нужно отдохнуть и восстановить силы.

– Конечно, мы все понимаем, милый псаммиад. – Робби сочувственно погладил чудище.

– Значит, одно желание можете? – спросила Шлёпа. – Милый, добрый, чудесный, суперщедрый, уважаемый псаммиад?

Псаммиад качнулся туда-сюда на задних лапах, лениво поскреб мохнатое пузо. Внимательно посмотрел на всех нас, вращая глазами.

– Всего одно, последнее желание, – сказал он наконец.

– Ура! – завопила Шлёпа.

Псаммиад подпрыгнул от неожиданности и возмущенно захлопал ушами:

– Не могла бы ты больше не кричать мне в ухо? У меня весьма тонкий и чувствительный слух, и всякий раз я испытываю страшные мучения.

– Извините, пожалуйста! – прошептала Шлёпа и пихнула меня локтем. – Давай желай скорее, Розалинда.

– Да, давай уже, Роз, – сказал Робби.

– Желай, желай, желай, – пропела Моди.

Все смотрели на меня. Псаммиад нетерпеливо барабанил пальцами по шерстке.

Я сглотнула и собралась с силами:

– Я… я подумала… это, конечно, очень эгоистично, но может, вы могли бы…

– Выкладывай уже, Роз! – нетерпеливо сказала Шлёпа.

– Вы могли бы исполнить наши заветные желания? – спросила я.

– Чего? – не поняла Шлёпа.

– Знаю, странное желание. Мне в одной сказке встретилось, – сказала я.

– Кто б сомневался, – фыркнула Шлёпа. – Вот именно что в сказке! Ничего не выйдет.

– Прикуси уже язык, мисс Крикунья, – сказал псаммиад. – Сказки в этом деле исключительно уместны, ведь я как-никак сказочное существо. Розалинда, я считаю, твое желание достойно восхищения.

– А какое у нас заветное желание? – спросила Шлёпа.

– Я подумала, что псаммиад сам это определит, недаром он всемогущее диво песков, – сказала я.

– Именно. – Псаммиад приосанился. Потом проворно запрыгнул на меня и прижал к моим вискам свои странные обезьяньи пальцы. Его древние глаза сосредоточенно смотрели прямо в мои. Чувство было такое, словно он заглядывает мне в голову, изучает, что там и как. Потом он отцепился от меня и проделал то же самое с Робби. Неохотно занялся Шлёпой – она во время процедуры хихикала и вертелась.

– Сиди спокойно! – велело чудище. И Шлёпа резко закусила губу, а спина у нее стала прямая как палка.

Что, если псаммиад наложил на нее заклятие, в ужасе подумала я, решил жестоко проучить и превратил в статую? Но когда он отступил, она заморгала и потерла глаза. Псаммиад перешел к Моди. Осмотрел ее со всех сторон – вдруг мокрая или липкая, – затем приблизил свое морщинистое лицо к ее личику и мягко положил лапы ей на лоб. Моди, в отличие от нас, торжественность момента ничуточки не заворожила. Она вытянула губки, крепко поцеловала псаммиада и от души обняла:

– Бизьяночка миленькая!

Псаммиад заерзал и вывернулся из ее объятий.

– Прелестное дитя, – пробормотал он, попятившись, и вытер лапы. Несколько секунд он глядел на нас задумчиво, его маленькие глазки на чудных стебельках были как две черные бусины. Потом он начал раздуваться.

Он становился все толще, и толще, и толще, – таким огромным мы его еще не видели. Глаза подергивались, уши туго натянулись, лапы распрямились до предела. Он стоял, покачиваясь от напряжения, как напыжившийся гриб-дождевик. Потом резко сдулся, превратившись в маленькое, сморщенное, но по-прежнему дрожащее создание. Он пополз к середине ямы и стал закапываться в песок. На полдороге он застыл.

– До свидания, – проговорил он слабым голосом.

• Предыдущая
• 44/48
• Следующая