Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/122
• Следующая

— Ой, Сережка! — запоздало удивился я. — Ты же говорил, что здесь никого никогда не бывает! Откуда же бутылки-то?

— Ну... может, с прежних времен...

— Ага, «с прежних»! Смотри, наклейка совсем новая.

— Правда... Знаешь, Ромка, пьяницы — они везде пролезут. Даже анекдот такой есть. Прилетают американцы на Луну, вылазят из своего «Аполлона», а на камне стоит четвертинка из-под «Московской» и рядом надпись: «Джон, ты меня уважаешь?»

Я вспомнил, что недавно держал в руках теплое яблоко

Луны.

— Сережка! Я тебя сегодня видел во сне! Почти целую ночь!

— Правда?! — Он быстро сел рядом.

Я рассказал ему про все: и про свои прежние сны, и про вчерашний, где он, Сережка, превратился в самолет и мы летали среди облаков и сели у костров, которые развели чуки...

И вдруг показалось, что вся эта безлюдная территория и солнечная тишина — продолжение того сна.

Сережка слушал, не отводя взгляда. А когда я замолчал, он вдруг заулыбался так, словно что-то знал больше меня. Опустил голову, оттер с колена остатки ржавчины.

— А сон... это ведь не всегда просто сон. Это...

— Что? — спросил я с нарастающим замиранием.

— Бывает, что это... ну, вполне настоящий мир. Только он за пределами трех измерений...

Я догадался, о чем Сережка говорит. Я и сам не раз думал о таком. Про всякое думается зимними ночами, особенно в больнице, когда никак не можешь уснуть и гложет тоска по дому...

— Измерений ведь гораздо больше трех, верно, Сережка? Мы знаем только длину, ширину и высоту. А что дальше, пока никому не известно...

Сережка кивнул:

— У меня это знаешь как сложилось в голове? Ну, такое понятие... Одномерное пространство — это точка, это как бы человек внутри себя, и вот он бросает взгляд на другую точку. Получается линия... А потом человек оглядывается — и возникает ширина плоскости, двухмерность. А трехмерное пространство — это как взмах во все стороны! Когда открывается простор: и вокруг, и в небе, везде! — Сережка широко раскинул руки. И я сразу вспомнил, как он превращался в самолет.

— А четвертое?.. Четырехмерное? — спросил я шепотом.

— Это... будто вздох... — Сережка и правда глубоко вздохнул, медленно опуская руки. — Когда вбираешь в себя все... все, что близко и далеко, и вообще... все, что можешь представить... Ну, даже не знаю, как сказать... — Он сделался виноватым.

Я тоже не знал, как про это сказать. Но я понимал. И вздохнул, как Сережка, словно вбирал в себя и сон про полеты, и радость, что мой друг — вот он, рядом, и память о Гулких барабанах Космоса, и эти солнечные загадочные пустоши...

— Сережка! А Безлюдные Пространства... они, может быть, тоже в четвертом измерении? Когда вот этот... вздох...

— Наверно, — тихо сказал Сережка, не поворачивая головы. — Иначе трудно объяснить...

— Что объяснить? — Я опять ощутил замирание в душе.

— Всякие загадки... Например, про Заоблачный город. Вроде бы его не может быть, а он есть...

Мое замирание усилилось. Не потому, что опасность какая-то, а словно опять приблизилась необъятность Космоса. Где гудели Гулкие барабаны... Сережка говорил очень серьезно.

Но я встряхнулся! Конечно, он просто придумывал новую сказку. Вроде как тогда, у Мельничного болота, про шкыдл и чук. Дал волю фантазии и расширяет здешнее Безлюдное Пространство до бесконечности!

И я спрятал тревогу за дурашливым вопросом:

— А долго добираться до того Заоблачного города?

— Не очень долго. Но надо ждать ночи...

— Нам нельзя до ночи... Сережка! А сейчас сколько времени? Мама, наверно, в панике!

Только теперь я сообразил, что уже середина дня! Безлюдное Пространство до этой минуты завораживало меня, а сейчас я наконец очнулся. И Сережка спохватился:

— Ох я дурак! Заболтал тебя!.. Подожди. Узнаем время...

Он поднял с земли ржавую гайку. Из разлохмаченной кромки на штанине выдернул нитку, привязал к гайке, поднял грузик над бетонным блоком. Тень от нитки упала на серую поверхность.

— Почти два часа, — сокрушенно сообщил Сережка. — Вон на сколько черта отошла от севера.

Я сказал, не скрывая досады:

— Откуда ты точно знаешь, где север?

— Чую. У меня внутри, как у птицы, что-то ощущает магнитные линии... Не веришь?

Опять он сказку сочинял?

Но я уже не злился. Мне стало неловко за свою раздражительность. И боязно: вдруг Сережка обиделся? Я пошутил торопливо:

— А у тебя нет чутья, где самый близкий телефон-автомат?

Телефон? Поехали!

Раз — и я в кресле. Трюх-трюх-трюх (а бутылки: бряк, бряк) — и мы у кирпичного домика, вроде проходной будки, только без забора. Сережка подхватил меня на закорки — и в дом.

— Смотри!

На стене висел телефонный аппарат. С трубкой на крюке.

— Думаешь, он работает?

— Попробуй, — сказал Сережка. Я, сидя у него на спине, снял трубку. В ней — гудок. Я завертел скрипучий диск.

— Мама! Это я! Ты только не волнуйся!..

Мама, конечно, волновалась, но не так отчаянно, как я думал. Потом я узнал, что она пришла домой лишь за минуту до моего звонка и не успела перепугаться как следует.

Конечно, все равно я услышал по телефону много разного: и «я чуть с ума не сошла», и «я взгрею как следует и тебя, и твоего Сережку», и «больше носу на улицу без меня не высунешь», и «мы еще вернемся к вопросу о даче»! Но я чувствовал: сердитость у мамы не настоящая. А потом я услышал в трубке другой голос, мужской. Он долетал издалека, слов не разобрать.

— Ну, конечно, конечно! — громко отозвалась на него мама. — Так всегда! Мужская солидарность, друг за друга вы горой... — И потом уже мне: — Скажи спасибо, что со мной пришел Евгений Львович. Он за тебя всегда заступается...

— Мама, передай ему привет! — возликовал я.

— Поприветствуешь сам. Чтобы через пять минут был дома!

— Ну, мама! Нам не успеть за пять минут! Мы... не очень близко! И колесо к тому же спущено, надо подкачать!.. Вы там обедайте и спокойно идите на работу, а я приеду позже!.. Ну, при чем тут режим?! Могу я раз в жизни погулять от души?

— Вечером тебе будет «от души»!

Тут опять прорезался голос Евгения Львовича. Неразборчиво, но бодро. И мама сказала скрепя сердце:

— Хорошо. Но к четырем часам обязательно быть дома! В шестнадцать ноль-ноль я позвоню.

— Ура! — Я чуть не упал с Сережки и удержался лишь потому, что нацепил трубку на крюк.

До шестнадцати ноль-ноль мы успели столько всего!

Пересекли всю пустынную территорию и выбрались на улицу между двух водонапорных башен. Они были тоже заброшенные. Старинные, похожие на крепостные. Сережка сказал, что это главный вход на здешний участок Безлюдных Пространств.

— Значит, ты бывал здесь раньше?.. Ну, конечно! И телефон сразу отыскал, и все проходы знаешь!

— Не все, — вздохнул Сережка. — Эти Пространства — они ведь бесконечные. И к тому же они меняются: сегодня так, а завтра иначе...

И опять непонятно было: то ли правду он говорит, то ли продолжает сочинять свою сказку... А может, эта сказка и есть правда?

Извилистой улицей Авторемонтников мы выбрались к Потаповскому рынку и увидели Сойку. Она тихонько обрадовалась нам:

— Я уже почти всю книжку прочитала...

— А ты ела что-нибудь? — строго спросил Сережка.

— Ела... На рынке пирожок купила. Мне какой-то дяденька целых сто рублей дал, новую бумажку...

— А у нас для тебя добыча, — похвастался я. — Смотри сколько стеклотары!

— Ой... ну, зачем вы... не надо...

— Здрасьте, пожалуйста, — ворчливо сказал Сережка. — Люди старались, а она «не надо». Пошли, тут приемный пункт недалеко...

У киоска, где сдают стеклянную посуду, они откатили меня в сторону, а сами встали в очередь. И минут через двадцать вернулись с пачкой замусоленных бумажек.

— Больше тыщи! — весело сообщил Сережка.

И Сойка уже не стеснялась. Почти...

• Предыдущая
• 44/122
• Следующая