Князь. Записки стукача - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 80
- Предыдущая
- 80/110
- Следующая
И что ему было делать? Донести? Но он, едва не заплативший жизнью за свои убеждения, не мог, он понимал всю трагичность молодых людей. Как сам сказал о главной их черте: «Жертвовать собою и всем для правды…» – и молил Бога послать им верное «понимание правды. Ибо весь вопрос в том, что считать за правду». Когда-то именно для того он и написал «Бесов». И потому теперь решился написать продолжение романа «Братья Карамазовы» – чтобы судьбой Алеши Карамазова открыть им глаза, предостеречь…
Как же ему донести на них после этого? Никак нельзя!.. И он невольно стал соучастником гибели и изуверства – полсотни искалеченных и убитых гвардейцев! И оттого, когда узнал все это, начался припадок!
Через неделю, вернувшись домой из балета, я застал моего филера.
Он был радостно взволнован!
– Я ее вычислил, ваше благородие! Знаю и дом, и квартиру, где она живет.
Я засмеялся – как все оказалось просто!
– Завтра отведешь меня туда…
Но отвести туда он не смог. Больше я его не видел. Он исчез…
На третьи сутки, как узнал из газет, его труп всплыл в Неве… В спине торчал нож. Закололи точно так же, как несчастного Вепрянского.
Так же, как, возможно, они заколют и меня.
На следующий день я нашел её в спальне… Она лежала (точнее, возлежала) голая на моей огромной постели из дворца кардинала де Роана с идиотским герцогским гербом. Этот герб так нравился мне прежде и так раздражал теперь…
Она мрачно смотрела на меня. Потом начала со своей присказки:
– Как же ты хорош… и как же я не люблю красивых мужчин… Зачем ты заставил несчастного болвана меня искать?
– Я… хотел выяснить у тебя, зачем ты мучаешь… нет, не меня, меня – это привычное. Зачем мучаешь его? Ведь ты сообщила ему о взрыве?
– Ты в это веришь? – засмеялась. – Впрочем, даже если бы и так! Запомни: все его воистину великие книги, и он сам, и ты – ничто перед нуждами Революции. Вы все материал, который мы пользуем, когда нам надо и как нам надо…
Я спросил:
– Скажи, а настоящая Корба не против того, что ты носишь ее фамилию?
– Вот этого я тебе не скажу.
– Скажу я, потому что это очень просто. Так вам обеим легче уходить от полиции. У них путаются описания внешности.
Усмехнулась.
– Прости, похозяйничаю, – голая подошла к шкафчику, вынула бутылку вина и два бокала. Все это поставила у кровати.
Я глядел на этот подарок природы – совершенное женское тело. Невозможно не желать его, счастье – им наслаждаться, но бессмысленно хотеть им обладать. Как любая совершенная красота, оно принадлежало всем!
– Нам надо отпраздновать. Я ведь сегодня получила деньги. Догадайся, за что?
Я молчал – понял.
– С тобой приятно говорить, ты такой догадливый. Правильно – в Третьем отделении. И правильно понимаешь, за что… Я тебе должна часть – ведь я твоего человека убила. Он всем очень надоел. Заметь, я говорю «всем» – и тем и другим.
Засмеялась. Подошла к креслу, где лежал её ридикюль. Вынула толстую пачку ассигнаций. И, пританцовывая, двинулась к камину. Наклонившись, швырнула пачку в огонь.
– Я деньги за кровь не беру. Да мне они и ни к чему. Если надо, я у тебя возьму, миленький, сколько захочу… Ты никогда не откажешь желанной шлюхе? Красивенький и богатенький дружок!
И, смеясь, бросилась в постель…
И опять я любил ее… Ненавидел и безумно хотел.
Ночью шептала:
– «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви». А с ним ничего у меня не вышло… Глупо! Я ведь куда больше его героиня, чем старая шлюха Суслова… Я ему сказала: «Если пожелаете…» Как он желал! Да испугался. И конечно, простить себе не может… и до смерти не простит… А потом я еще ему погорячее говорю: «Ваши книги душу мою перепахали… Я ведь после них уже не с ними». И он испугался меня еще больше. «Нет, – говорю я ему, – и не с теми. Ибо всякая Власть – великий Инквизитор. Вначале я полиции своих сдавала – в качестве искупления. А потом поняла, кто они, и этих тоже возненавидела… Хотите, я перед всем миром покаюсь? Вот я, которая полиции служила и революции. Вот я, которая людей убивала. Давайте образуем общество раскаявшихся, и вы, заклеймивший нас, во главе. Во главе нашего общества поменявших революцию на Бога… Я с Богом хочу быть. Бог – это Прощение Блудного сына, это Христос и это Любовь… А мир страшен… Бог им никогда не управлял. Им управляет сатана – а точнее, Свобода нашей воли… Впрочем, это одно и то же!» Испугался, шептал несвязное… Я думала, он орел, а он…
Она протянула бокал… Я пил, она целовала при каждом глотке.
Когда я проснулся, был вечер.
Мой камердинер сидел рядом на стуле. Оказалось, я проспал до пяти часов дня. Мои люди уже за врачом думали послать. Да камердинер не разрешил и даже повздорил со старым Фирсом. Он сразу понял, что случилось.
На столе под бронзовой отцовской чернильницей лежала записка: «Не могу уйти без фокусов. Это всего лишь новейшее снотворное (последнее наше изобретение). Впрочем, это даже не фокус… так, ерунда – фокусик. Но убить тебя очень хотелось!»
Впервые после детства долго молился. Мысль, что только я могу спасти Государя, стала моим безумием. Господи, дай искупить мою жизнь. Всю никчемную глупую нелепую жизнь. Дай помочь всем, не проливая крови…
И образы моих жертв – несчастного Гольденберга, убитого филера… И проклятая женщина, без которой я уже не могу! Господи, научи! «Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет».
Господи, верую! Верую, как все мы – до следующего соблазна.
На следующее утро ко мне пожаловал сам Кириллов.
Он, как всегда, само очарование:
– Говорят, взяли на службу моего филера? Ну и как он?
По нежности его улыбки понял – он, конечно же, все знает.
Мне захотелось продолжить игру.
– Трудолюбив, – ответил я. – Помню, как при мне сообщал вам, что некая женщина бывает в доме, куда ездит сам господин Победоносцев… Поверьте, это очень опасная женщина!
– Я благодарен за вашу информацию, но уверяю вас – жизнь Его Высокопревосходительства вне опасности, – улыбнулся Кириллов.
– Вот тут я не согласен. Вы полагаете, что эта дама вам служит… На самом деле ей нравится всех дурачить. Этакое чувственное наслаждение. Больше, чем дурачить, ей нравится только убивать. И, поверьте, она вполне может прикончить не только меня или господина Победоносцева, но и вас тоже!
Кириллов прервал – вдруг, резко, грубо:
– Вы лезете по глупости в опасное дело. Ничего не зная, ничего не понимая. Объясню в первый и последний раз. Мы давно следили за той квартиркой. И отлично знали, что взрывать дворец они пока не будут, потому что рано… Динамит не был еще накоплен в должном количестве. И мы решили их взять попозже. А пока через них узнать, кто у нас осведомитель. Да, есть некто, выдающий им всё, что у нас делается… Но болван филер сорвал операцию, взял квартирку – динамитную мастерскую… И они поспешили взорвать дворец тем, что было. Болван спровоцировал взрыв. Государь не пострадал, но репутация наша… да что наша – державы Российской взорвана! За что дурак и наказан в назидание другим…
И опять я был в полнейшем замешательстве. Неужто все это правда? И все мои подозрения о злых умыслах Кириллова – домыслы глупца?
Он смотрел на меня с нескрываемой насмешкой. Потом сказал уже серьезно:
– Да, вы идиот в очередной раз. Я оставлю вас на свободе. Потому что вы по-прежнему должны посещать Аничков дворец.
– Но меня туда почему-то не зовут.
– Мы сделаем так, что вас позовут. Вы нравитесь хозяйке. И ее любимые фрейлины посоветуют ей предложить вам высокую честь – охранять Цесаревича. Будете ли вы так любезны заезжать к нам и сообщать обо всём, что…
- Предыдущая
- 80/110
- Следующая
