Султан Луны и Звезд - Арден Том Дэвид Рэйн - Страница 56

• Предыдущая
• 56/155
• Следующая

Подножие следующей лестницы служило границей, где тюремщики должны были передать узника своим напарникам из верхних покоев. Еще несколько мгновений назад дворцовые стражники ожидали тюремщиков здесь, но были вынуждены удалиться из-за потасовки у дворцовых ворот.

К тому, что случилось затем, тюремщики оказались не готовы.

ПЕРВЫЙ ТЮРЕМЩИК (сердито топнув ногой): — Да куда они подевались?

ВТОРОЙ (ухмыльнувшись): — Хе-хе! Разве не знают, что калиф изнывает от страсти? Лакомый кусочек рано поутру, что скажешь, а?

ПЕРВЫЙ: — Не калиф.

ВТОРОЙ: — Чего — «не калиф»?

ПЕРВЫЙ: — Не калифу он надобен, а пламенноволосому.

ВТОРОЙ (шмыгнув носом): — Пламенноволосому... кому?

ПЕРВЫЙ: Ну, говорили же нам, забыл, что ли? Пламенноволосому эджландцу.

ВТОРОЙ: Он что же — сынок огненного бога?

ПЕРВЫЙ: — Перестань богохульствовать!

ВТОРОЙ (громче шмыгнув носом): — Кто бы говорил! Хе-хе, да ты на ногах едва стоишь — столько хмельного сока дерябнул! Грязный старый пьянчуга.

ПЕРВЫЙ: — Кого ты тут грязным пьянчугой обозвал?

ВТОРОЙ: — Да тебя! Кто ж ты есть, как не грязный старый пьянчуга? Шариф Фес сказал, что меня бы уже давно перевели в золотую стражу — да-да, в золотую стражу, если бы я с тобой не якшался.

ПЕРВЫЙ: — Тьфу на тебя! Без меня тебе цена — дерьмо! И дерьмо бы ты убирал.

ВТОРОЙ (утирая нос рукавом): — Ну и что? Я бы его один убирал, без тебя!

АМЕДА стоит между двумя переругивающимися стражниками. Цепи на ее запястьях пристегнуты к рукам каждого из них. Взгляд девочки отчаянно мечется. Она в страхе смотрит вперед и сравнивает тот коридор, где они стоят — узкий проход, стены которого сложены из глыб песчаника, — с блеском мрамора и мозаики там, где начинается собственно дворец. Побег кажется Амеде невозможным. И тут происходит чудо, о котором она столь страстно молилась. Амеда вздрагивает. Вспыхивает лилово-черный свет. Сияние распространяется сквозь одежду девочки. В первое мгновение тюремщики этого не замечают.

ВТОРОЙ ТЮРЕМЩИК (после паузы): — Не бывает у людей пламенных волос!

ПЕРВЫЙ: — Говорят же тебе: он эджландец.

ВТОРОЙ: — А у эджландцев, что же, бывает? Может, у их и синие волосы бывают, хе-хе?

ПЕРВЫЙ (не слушая его): — Ох! Я бы сейчас еще маленько хмельного сока хлебнул.

ВТОРОЙ (неожиданно испугавшись): — Терон меня забери!

ПЕРВЫЙ: — Заткнись! Хватит богохульствовать, кому говорят!

ВТОРОЙ: — Да ты глянь, глянь!..

ПЕРВЫЙ: — Что за... А-а-а!

Тюремщики горбятся, зажмуриваются от ослепительного сияния. Лишь мгновение длится волшебство, но этого мгновения достаточно. Звенья цепей, сковывающих Амеду, гнутся и ломаются. Она стремглав взлетает вверх по лестнице, едва успев уклониться от стражников в одеждах из золотой парчи, которые, вернувшись на свой пост, видят, как мечутся по коридору внизу полуослепшие тюремщики.

— За ним, скорей!

— Не уйдет!

— Быстрее! Туда!

— Туда!

— Нет, туда!

— Вернись, тупица!

— Он пропал!

— Пропал! Но не мог же он вот так взять и пропасть!

— Вон он!

Магические чары, видимо, сохранялись еще какое-то время, и сияние еще несколько долгих мгновений окутывало ее после того, как пали оковы. Потом она будет вспоминать эти мгновения как безумное бегство и погоню — коридор за коридором, покои за покоями преодолевала Амеда, спасаясь от преследователей. Золото, самоцветы, бархат и шелк мелькали, пролетая мимо в ушах девочки звенели крики, она слышала клацанье доспехов, тяжелый топот стражников, стражников, бесчисленных стражников, которые гнались и гнались за ней.

Амеда повернула за угол.

Посмотрела вперед. Лестница.

Налево. Окна.

Направо. Дверь.

Туда.

Амеда скользнула за дверь, проворно прикрыла ее за собой. В комнате никого не оказалось. Тяжело дыша, девочка подперла дверь плечом. Из замочной скважины торчал ключ. Только Амеда успела повернуть его, как из коридора донеслись звяканье металла и топот.

— Проклятие! Проклятие!

— Куда теперь?

— К окнам!

— Нет, вверх по лестнице!

— Я займусь дверью!

— Эта дверь заперта!

— Заперта? Почему это?

— Мы же на женской половине! — Дверная ручка затряслась. — Намертво закрыто, видишь? Ну, вперед, а то мы его точно потеряем!

Сапоги протопали мимо двери, и их грохот вскоре утих вдали. Амеда без сил опустилась на колени. Она вдруг ощутила страшное изнеможение. Такой усталой она себя еще никогда в жизни не чувствовала. Она догадывалась, что спастись ей помогло волшебство, чудо. А теперь оно вроде бы исчезло.

Но Амеда ошибалась.

Чудеса только начинались.

— Ката... Ката...

Голос был тихим, а вода — теплой. Кто-то поливал Кату теплой водой из золотого кувшина. Ката, блаженно прикрыв глаза, нежилась в ванне. Ей представлялись зеленые пещерки в листве и солнце, лучи которого пробиваются сквозь опущенные ветви. Неужели она снова дома? Она едва ощущала прикосновения чьих-то мягких пальцев. А потом чьи-то еще руки, более сильные, но нежные, стали гладить ее кожу, расчесывать волосы.

Ката устремила вверх мечтательный взор.

— Джем... Джем.

Но в ответ послышалось хихиканье.

Ката рывком села. Услышала шорохи, писк. Несколько мгновений она не могла понять, где находится, что происходит. Она часто заморгала, огляделась по сторонам. Из узенького оконца у нее над головой, с высоты, на ее лицо падал горячий солнечный луч. Всю ночь она пролежала на мягкой груде старого тряпья в кладовой у матери-Маданы. Ката смутно помнила руки, которые осторожно и бережно опустили ее на это «ложе», и скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа. Теперь дверь, ведущая в кладовую, была открыта нараспашку, а рядом с Катой стояли, глупо хихикая, две девушки. Можно было не ломать голову и не гадать, что случилось. Девушки не устояли перед искушением, выкрали ключ, пробрались в кладовую и вот теперь снова принялись докучать новенькой своими ласками.

Ката бросила взгляд в сторону открытой двери. Улыбнулась девушкам, поманила их к себе.

— Сатима? Сефита?

Девушки, улыбаясь, попятились.

— Миленькая Сефита. Миленькая, хорошенькая Сатима.

Ката потянулась к девушкам, делая вид, что хочет обнять их. Девушки наклонились. Ката нежно обвила руками их шеи. Лица девушек озарились идиотскими блаженными улыбочками. Ката же испытывала блаженство совсем иного рода. Хорошенько стукнув подопечных матери-Маданы лбами друг о дружку, она довольно усмехнулась.

Девушки без чувств повалились на груду тряпья.

Ката порывисто вскочила и бросилась к двери, но сразу выходить не стала — прислушалась. Из соседней комнаты доносились звуки спокойного сонного дыхания — там мирно спали другие Сефиты и Сатимы. Затем Ката расслышала два голоса. Эти люди переговаривались куда более осмысленно, нежели девицы, которых Ката справедливо считала умственно отсталыми. Один из этих голосов Ката узнала сразу — он принадлежал матери-Мадане. Другой, мужской, тоже показался ей знакомым. Затем послышался грубый хохот. Потом — бульканье воды в кальяне.

Ката осторожно переступила порог и бесшумно прикрыла за собой дверь. Крадучись пошла она вдоль стены. Вскоре от матери-Маданы и ее собеседника девушку отделял только поворот. Противная старуха принимала гостя в той самой комнате, где прошлым вечером трапезничала со своими подопечными. Кату со всех сторон окружали спящие девушки.

Ката выглянула из-за угла.

— Матушка, — сказал мужчина. — Просто сам себе не верю!

— Но, Эли, ты же говорил, что Пламенноволосый согласен на что угодно. Что он готов взять даже оборванку с улицы.

— Да, но он разборчив.

— Оборванку с улицы он взять готов, а при этом разборчив?

— Ночью он желал только мою сестрицу.

• Предыдущая
• 56/155
• Следующая