Война с Ганнибалом - Ливий Тит - Страница 32

• Предыдущая
• 32/75
• Следующая

Обе половины отряда, по-прежнему соблюдая тишину, вновь встретились на рыночной площади. Отсюда Ганнибал рассылает по городу две тысячи галлов; они должны были занять главные улицы и начать избиение римлян, не трогая тарентинцев.

Поднялось смятение и шум, как обычно при взятии города, но что происходит, никто в точности не знал, хотя заговорщики, по совету Ганнибала, встречая своих, кричали, чтобы они не тревожились и что все будет хорошо. Тарентинцам казалось, что это римский гарнизон напал на город и грабит его, а римлянам – что взбунтовались вероломные тарентинцы. Начальник гарнизона, разбуженный первою же тревогой, бежал в гавань и на лодке перебрался в крепость[54].

Всеобщая растерянность сделалась еще больше, когда из театра донеслись звуки трубы. Труба-то была римская (заговорщики сумели раздобыть ее заранее), но трубил грек, и трубил неумело, и понять, что это за сигналы и кто их подает, было невозможно. Наконец рассвело, римляне увидели пунийское и галльское оружие, греки увидели разбросанные повсюду трупы римлян, и стало ясно, что в Таренте Ганнибал.

Когда поднялось солнце и римляне, уцелевшие от резни, собрались в крепости, а смятение в городе понемногу улеглось, Ганнибал велел созвать тарентинцев, но без оружия. Пришли все, кроме тех, кто укрылся вместе с римлянами в крепости и готовился разделить их участь, какою бы она ни оказалась.

Пуниец говорил благосклонно и дружелюбно, напомнил тарентинцам, как он обошелся с их земляками при Тразименском озере и при Каннах, и сравнил свою доброту и снисходительность с жестокостью римлян.

– Теперь все разойдитесь по домам, – закончил он, – и каждый пусть напишет на дверях свое имя. Если надписи на доме не будет, мои воины его разграбят. Если же кто обозначит своим именем жилище римского гражданина, тот будет наказан так же, как сами римляне.

Тарентинцы разошлись, и спустя некоторое время по знаку начальников солдаты кинулись грабить дома, не помеченные именами владельцев. И добыча им досталась немалая.

На другой день Ганнибал попытался захватить крепость. Но с трех сторон ее защищало море и высокие прибрежные утесы, а с четвертой, со стороны города, – стена и широкий ров. Взять ее штурмом нечего было и думать. Между тем Ганнибал не мог ни поставить в Таренте сильный караульный отряд – это помешало бы иным, более важным планам, ни бросить его без всякой защиты – на произвол римлян, засевших в крепости; и он решает вырыть между крепостью и городом второй ров и насыпать вал.

Еще до начала работ Ганнибал надеялся, что римляне захотят ему помешать и сделают вылазку; если они при этом увлекутся и зайдут слишком далеко, ряды римского гарнизона поредеют настолько, что тарентинцы уже смогут оборонять город и собственными силами. И верно: когда карфагеняне приступили к делу, ворота отворились, и римляне ударили на землекопов и на передовой пост, который их прикрывал. Солдаты Ганнибала отступили, чтобы вселить во врага побольше самоуверенности и заманить его подальше. Потом вдруг прозвучала труба, и отовсюду появились пунийцы, которых Ганнибал держал наготове. Римляне не устояли, но и бежать как попало, врассыпную, не могли: узкая полоса земли, справа и слева стиснутая морем, уже была изрыта и загромождена кучами песка и грудами камня. Многие погибли, падая в ров, и вообще бегство принесло больше жертв, нежели бой.

Дальше работы подвигались уже беспрепятственно. Провели большой ров и вдоль внутреннего его края возвели вал, а за валом, в небольшом расстоянии, приготовились построить еще и стену. Ганнибал оставил в Таренте гарнизон, хотя и малочисленный, а сам стал лагерем неподалеку.

Через некоторое время, видя, что стена быстро растет, а римляне сидят смирно и не смеют шевельнуться, пуниец все же решился штурмовать крепость.

Придвинули тараны, осадные башни и другие машины, но тут к римлянам подоспело подкрепление из соседнего города, и они снова сделали вылазку, на сей раз ночную и очень успешную. Все осадные машины и сооружения были сожжены и разрушены.

Оставалась надежда лишь на правильную осаду, да и то довольно зыбкая. Пролив, соединяющий гавань с морем, был очень тесный, и крепость на мысу надежно его запирала. Получалось, что римский гарнизон имеет к морю свободный доступ, а гавань – и, стало быть, город – отрезаны от него. Таким образом, угроза нужды и голода скорее сгущалась над осаждающими, чем над осажденными.

Созвав первых граждан Тарента, Ганнибал изложил им все трудности создавшегося положения: крепость неприступна, а осада невозможна до тех пор, пока на море хозяйничает враг. Но если бы найти флот, чтобы всякий подвоз морем прекратился, тогда бы римляне мигом убрались из крепости или сдались.

– Правильно, – отвечали тарентинцы, – вот ты и призови из Сицилии свои суда.

– Зачем же так издалека? – возразил Ганнибал. – А ваши корабли?

– Наши заперты в гавани, а ключ в руках врага. Как они выйдут в море?

– Выйдут, – заверил Ганнибал. – Для того и дан человеку разум, чтобы выбираться из трудностей, которые создает природа. Город ваш стоит на ровном месте, улицы везде широкие. Улицею, которая ведет от гавани к морю, через середину города, я и перевезу на телегах ваши суда – и море, которым теперь владеет враг, будет наше! Тогда мы осадим крепость с моря и с суши и скоро возьмем ее – либо пустою, либо вместе с незадачливыми защитниками.

Немедля собрали отовсюду телеги и связали по нескольку вместе, придвинули к берегу машины, чтобы поднять корабли из воды, укрепили мостовую, а кое-где вымостили дорогу заново, чтобы колеса катились легче. Впрягли мулов, волов, лошадей; погонщики взялись за бичи. И спустя немного дней тарентский флот проплыл мимо крепости и бросил якоря у самого устья пролива.

Еще в начале лета, когда Ганнибал находился поблизости от Тарента, явились послы из Капуи. Кампанцы уже терпели голод, потому что римляне помешали им засеять поля, а впереди, по-видимому, были испытания еще более тяжелые: оба консула стояли в Самнии и в любой миг могли перейти в Кампанию и окружить Капую. Послы просили, чтобы, пока римлян нет и все дороги свободны, в Капую свезли побольше хлеба из соседних мест. Ганнибал отправил распоряжение Ганнону в Бруттий, чтобы тот исполнил просьбу кампанцев и доставил им нужные запасы хлеба.

Ганнон с войском выступил из Бруттия в Самний и, счастливо избегнув встречи с неприятелем, расположился лагерем в четырех с половиною километрах от города Беневента. Отсюда он разослал к союзникам-самнитам гонцов с распоряжением везти хлеб в его лагерь и для охраны обозов обещал дать конвой. Потом он сообщил в Капую, чтобы собрали все повозки и весь вьючный скот, какой только возможно, и назначил день, когда надо приехать за хлебом. Но кампанцы и тут не изменили всегдашней своей беспечности: они пригнали всего четыре сотни повозок и несколько десятков вьючных животных. Ганнон резко их бранил, говорил, что голод, который и бессловесным тварям прибавляет усердия, даже голод бессилен против их легкомыслия. В конце концов назначается другой день, когда они должны забрать свой хлеб, приготовившись основательнее, чем в первый раз.

Власти Беневента, проведавши обо всем, послали десятерых послов к консулам. Консул Фульвий тут же прибыл в Беневент. Здесь он узнал, что самого Ганнона в лагере нет – он где-то бродит с отрядом фуражиров, – что хлеб кампанцам отпускает его помощник, что все делается впопыхах, кое-как и что всякий порядок нарушен. Но иначе и быть не могло, раз среди воинских палаток появилась толпа крестьян с двумя тысячами повозок.

Консул объявил воинам, что, кроме оружия и знамен, им в ближайшую ночь ничего не понадобится. В четвертую стражу они выступили совсем без поклажи и незадолго до рассвета достигли вражеской стоянки. Ужас карфагенян был так велик, что лагерь несомненно оказался бы захваченным с первого же натиска, если бы его не защищали высота места и надежные укрепления. На рассвете загорелся жаркий бой. Пунийцы не только удерживали вал, но сражались и впереди укреплений, сталкивая врагов, карабкавшихся по крутым склонам. Храбрость и упорство, однако же, одолевают все преграды, и римляне приблизились к лагерному рву в нескольких местах сразу. Правда, это стоило им громадных потерь, и консул, созвав легатов и военных трибунов, объявил им, что отказывается от своей слишком дерзкой затеи.

• Предыдущая
• 32/75
• Следующая