Нелегал - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 12

— Не вздумай пачкать стены, — предупредил Моран.

Авденаго побрел к выходу.

В глубине души он надеялся, что Моран владеет какой-нибудь магией и сумеет исцелить его руку, но если Моран Джурич и разбирался в чарах, то отнюдь не в целительных. Во всяком случае, заботиться о раненой руке своего раба тролль не намеревался.

Поэтому Авденаго просто перетянул руку платком и, набравшись сил, принес Морану остатки раскрошенного печенья в порванном пакетике, — все, что оставалось от припасов сладкого.

Моран вытряхнул содержимое пакетика в широко раскрытый рот. Авденаго, пошатываясь, наблюдал за ним. Моран сказал:

— Что?..

— Больно, вот что.

— Таблетки есть?

— Наверное…

— В армии за подобный ответ тебя бы уже расстреляли. Таблетки или есть, или их нет.

— Наверное, нет, — сказал Авденаго.

— Значит, будешь терпеть. И в следующий раз десять раз подумаешь прежде, чем говорить мне дерзости.

— Перевязать помогите, — попросил Авденаго.

— Ты пачкаешься, — поморщился Моран.

— Мне больно! — закричал Авденаго и вдруг потерял сознание.

Он пришел в себя в той же хозяйской гостиной. Рука превратилась в полено: Моран обмотал ее толстым слоем бинтов. Под бинтами все болело, но почему-то теперь в этой боли было нечто успокоительное. Как будто раненая рука сигнализировала своему владельцу: «Все в порядке, я тружусь над ликвидацией последствий. Прошу прощения за временный дискомфорт».

Затем Авденаго установил, что лежит на хозяйском диване и что под головой у него вместо подушки толстая книга.

Моран рассматривал его, нависая сверху и озабоченно морщась.

— Больше не боишься? — спросил он.

Авденаго покачал головой, перекатывая ее по твердой книжной обложке.

— Правильно, — одобрил Моран.

— Кольцо… — пробормотал Авденаго.

— Осталось под повязкой, — ответил Моран. — По-твоему, я стал бы снимать кольцо, которое сам же тебе и подарил? Ты его честно заработал.

— Вы ведь… думали, что все не так получится? — спросил Авденаго.

— Ты о чем? — подозрительно нахмурился Моран.

— Об ограблении…

— Я думал, что оно будет более осмысленным, — признался Моран. — Но что об этом болтать попусту! Не смей мне вообще напоминать о своей глупости. Если бы ты не был таким пустоголовым Кеном без Барби, то догадался бы, для чего мне ограбление, и сумел бы меня отговорить. В конце концов, это — твой мир.

— Кстати, — произнес Авденаго и пошевелился, устраиваясь чуть удобнее (на большее он не решился), — о мирах… Почему вы находитесь в нашем мире, а не в своем? Что вы тут делаете?

— Узнаю типично питерское высокомерие, — вздохнул Моран. — Еще скажи — «понаехали тут»! Все-таки ты неблагодарное животное. Да если бы не я — где бы ты сейчас был? В следственном изоляторе? Ты — мелкий уголовник, ничтожная вошь! Такие, как ты, даже тиф не разносят.

— Какой еще тиф? — пробормотал Авденаго. (И почему так всегда получается, что Морану удается сбить его с толку?)

— Вши разносят тиф, — назидательно произнес Моран. — Однако не все, а только тифозные. Не твой случай. На что ты вообще годен? Если бы ты был вошью, то тебя пришлось бы вывести специальным шампунем.

«Нет, — подумал Авденаго, — я не отступлюсь. Если как вошь я ничего не стою — это еще не означает, что я в принципе ничего не стою».

И он настойчиво повторил вопрос:

— Почему вы здесь? Мне кажется, это важно… Почему?

— Потому что я — не там, — буркнул Моран. — Потому что меня никто не понимает и благодеяния мои засовывают псам под хвост. По-твоему, это недостаточная причина? — Он махнул рукой и угрожающе заключил: — Учти, ты сейчас беспомощен, так что я запросто могу перерезать тебе глотку!

— И испачкаете диван.

— Ничего, на помойке другой найду. Дураков-то много, даже в вашем хваленом Питере.

— Не надо, — сдался Авденаго. — Я больше не буду.

— Что не будешь? — прищурился Моран и щелкнул пальцами. — Чего ты больше не будешь?

— Задавать ненужные вопросы… не буду.

— Врешь.

Авденаго не ответил.

Моран укрыл его пледом и вышел из комнаты.

Строить догадки о том, кто такие клиенты Морана, как они разыскивают «агентство экстремального туризма» и куда в конце концов попадают после того, как процедура переодевания и фотографирования заканчивается, Авденаго пришлось самостоятельно. Моран наотрез отказался обсуждать с ним эти вопросы. Равно как и другие, так или иначе затрагивающие его деятельность в Петербурге и других мирах. И в своем отказе он был более чем убедителен, о чем Авденаго постоянно напоминал рубец на ладони.

История с бесславным ограблением и последующий конфликт вовсе не отдалили Морана от его подручного, а напротив — странным образом сблизили их. Моран даже сжалился над Авденаго и принес ему из библиотеки роман в кошмарной пестрой обложке, позволив парню сделать перерыв в чтении Достоевского. Но Авденаго не оценил хозяйской доброты. Напротив, при виде книги он не сумел скрыть ужаса. Моран негодующе поинтересовался, отчего у «неблагодарной скотины» такое кислое выражение лица. (На самом деле все было еще хуже: Моран мгновенно впал в ярость. «Где ликование? Отчего ты не целуешь мне руки с изъявлением безумной благодарности? — орал он, топая ногами. — Я о твоих развлечениях забочусь, а ты кислые рожи корчишь!»)

— Ну… мне придется теперь еще и это читать, — сказал Авденаго, поглядывая на роман с неприязнью, словно книжка могла его укусить.

— И что такого? Читаешь же ты Достоевского! — Моран так и сверлил Авденаго глазами.

— Достоевский — хоть обязаловка, он и не должен нравиться, — пробурчал Авденаго. — А здесь… Тоже мне, развлечение.

— Что значит — «Достоевский — обязаловка»? — возмутился Моран.

— То и значит, что это классик и что вы его обожаете, стало быть, и мне придется дочитывать…

— Да я, может быть, в старухе-процентщице собственный образ узнал! И в Порфирии! Достоевский вообще все про меня написал, — сказал Моран с чувством. — Достоевский писал, как тролль, и знал троллей лучше, нежели сами тролли знают себя. Он важен для самопознания.

— Ну, вам виднее, — протянул Авденаго.

— Это все потому, что ты тварь дрожащая и не имеешь никакого права, — сказал Моран. — В отличие от меня. Я вот убить тебя могу, и мне ничего за это не будет. И старуха-процентщица могла. И убивала, кстати.

— У Достоевского про это нет, — вякнул Авденаго.

— Мало ли чего нет, — сказал Моран. — А ты между строк читай. Там столько всего понаписано!

— Человек не может писать между строк. Человек что ни напишет, все строка получается.

— Да ты как будто в бессловесном болоте вырос, жабий потрох, — сказал Моран презрительно. — А не в Северной Пальмире. Ты черновики Достоевского видел? Такие все исчирканные! Он из Баден-Бадена целый чемодан таких черновиков привез, между прочим. Я на экскурсии был.

— В Баден-Бадене?

— Очень смешно. Ха, ха, ха. В музее Достоевского. Дурак. Ты даже в музее Достоевского не был.

— Ну мало ли кто где не был… — прошептал Авденаго, совсем тихонечко.

— По-твоему, я похож на тролля из рода Мастеров, который не посетит музей своего любимого писателя? — напирал Моран. — Ну так вот, Достоевский писал черновики так, что… В общем, Достоевский… Да. Достоевский — единственный в мире писатель, который писал между строк. Буквально. И если бы ты не был таким недоразвитым козьим выменем, то посетил бы музей и убедился в этом собственными глазами. Ну а так придется тебе довольствоваться тем, что видели мои глаза.

И Моран Джурич ткнул растопыренными пальцами себя прямо в глаза, как будто намеревался вонзить ногти в глазные яблоки.

— Все равно, — сказал Авденаго, на которого эта демонстрация не произвела должного впечатления, — Достоевского я по обязанности читал, а тут вы мне предлагаете читать для удовольствия.

— В таком случае, ты умнее, чем я надеялся, — заявил Моран, отбирая у парня роман в пестрой обложке. — Вот тебе «Подросток», а эту чушь я завтра обратно в библиотеку сдам.