Тщетная предосторожность - Картленд Барбара - Страница 30

• Предыдущая
• 30/44
• Следующая

Синтия произнесла эти слова без всякого смущения. К чему притворство? С Грейс и Розой можно говорить откровенно, они всегда были как родные.

– Да уж точно любили, – неохотно признала Грейс, словно это само по себе было ей не по нутру. – Откуда вам было знать, кого любить, а кого нет? Молодых людей вокруг раз-два и обчелся, да и приглянись вы кому, мистер Питер всегда тут вертится со своими любезностями, к вам и не подойдешь. Вот мистер Марриотт, к примеру, он всей душой к вам, ихняя экономка сказывала. Да только и в те поры, совсем еще молоденький, сухарь-сухарем был. Не для вас – такой славной красавицы.

Синтия улыбнулась.

– Вот ведь не знала, что вызываю к себе такой интерес.

– Ах, мисс, уж не обессудьте, просто мы о вас пеклись. Всегда в вас души не чаяли, а помочь – чем могли? Знали ведь, добра не жди.

– Это вы о моей помолвке? – поинтересовалась Синтия.

Грейс кивнула.

– Сказать по совести, никогда не нравился нам мистер Питер. И слухи о нем всякие ходили, С девчонкой одной из Грин-Энд сколько сраму было – жаль, до батюшки вашего так и не дошло, может, и горя бы не случилось.

– Девчонка в Грин-Энд, – медленно повторила Синтия. – Ах, Грейс! Какая я была дурочка! Сочинила себе прекрасный образ и вообразила, что Питер именно такой.

– Да ведь со многими так, мисс. Бог весть чего хотим. А люди – они люди и есть, чего от них особого ждать.

– А я слишком многого ждала, – прошептала Синтия, – оттого и страдала… и сейчас так больно, что Питер обманул… мои ожидания.

– С позволения сказать, мисс, по мне мистер Питер слез не стоит, что вы о нем пролили, – заметила Грейс. – Он уже раз сердце вам разбил, нельзя, чтобы и снова такое получилось, мисс Синтия.

– Больше он сердце мне не разобьет, Грейс! Мне лишь грустно, что он совсем не такой, как я мечтала. Я думала… верила… Что думала? Во что верила? Не знаю! Знаю лишь одно: сейчас мне необходимо убежать, спрятаться. Не хочу даже вспоминать о прошлом. Так странно, Грейс, раньше только прошлое и имело для меня значение. Это было все, что у меня оставалось. А сейчас и того нет.

– Понимаю, мисс… – Старая Грейс кивнула. – Да ведь плакать над битыми горшками какой толк? А уж коли с трещиной горшок с самого начала…

Синтия засмеялась, потом всхлипнула:

– Ах, Грейс, какая вы милая, я отлично понимаю, о чем вы.

Грейс, к удивлению Синтии, весьма явственно и сердито фыркнула:

– Моя бы воля, мисс, я бы все мистеру Питеру высказала, что о нем думаю! И мистеру Шелфорду заодно! Нечего было мистера Питера сюда звать. А тот снова заявился, набрался духа!

– Скорее всего, виновата я сама – не следовало возвращаться, – сказала Синтия. – Нужно было жить где-нибудь еще.

Грейс ничего не ответила. Она опустилась на колени у раскрытого чемодана и стала тщательно и аккуратно укладывать приготовленные Синтией вещи.

Синтия наблюдала с полным безразличием. Ей даже уезжать расхотелось. Она чувствовала себя измученной и опустошенной. Грейс сказала про нее маленькую: «ко всем с лаской». «Да, – подумала она, – так и было».

Ребенком она обожала мать и отца, любила их безмерно, но что могла ей дать в ответ тяжело больная мать, суровый, замкнутый отец?

Она обожала и своих зверушек – горько плакала, когда ее ненаглядный спаниель умер от старости.

А в Питере она любила саму любовь, а не мужчину. Но как трудно это попять, признаться себе в этом.

Грейс между тем собрала чемодан.

– Больше вам ничего не понадобится, мисс Синтия? Вы ведь только на одну ночь?

Вопрос звучал мольбой.

– Может быть, чуть дольше, Грейс, – сказала Синтия, отводя глаза.

Грейс поднялась с пола.

– Ну-ка, мисс, слушайте меня! У вас сил не хватит разъезжать одной. Вам стало получше – сразу видно, да только в себя вы еще не пришли. Да такое волнение целые сутки! Вы и ночь-то не спали, знаю. Слышала, вы все по дому ходите. А в шесть утра уже шторы подняли.

– Простите, что разбудила, Грейс. Я старалась потише.

– Вы меня не разбудили, мисс. Когда ревматизм мучает, я плохо сплю. И еще о вас беспокоилась.

– Беспокоились обо мне? – удивилась Синтия. – Почему?

Грейс кивнула:

– Ну, да, мисс. Вчера вечером старик Эбби после работы зашел и сказал: мол, сам видел, мистер Питер в «Березы» пожаловал. Я сперва не поверила, ну, думаю, выпил старик лишку, или что. А он говорит: видел, он из автомобиля вылезал со своей американской женой-модницей.

Синтия улыбнулась.

– Новости в здешних краях быстро распространяются, Грейс.

– Коли плохие, очень быстро! – подтвердила Грейс. – Я еще подумала, каково вам будет узнать про это… Но чтоб вы отсюда сбежать надумали, никак не ждала.

– Да, сбегаю, именно! Вы меня осуждаете?

– Что бы вы ни сделали, мисс, не стану осуждать. Слишком уж вам тяжело пришлось. Только здесь ваш дом, здесь вам и жить. А мистер Питер – гость. Как приехал, так и уедет.

– Я должна уехать, Грейс, – тихо сказала Синтия.

Она достала из шкафа шляпу.

– Позвоните, пожалуйста, закажите мне такси. Может, я еще успею на поезд в час девятнадцать.

– Сейчас закажу, мисс, а Роза вам мигом что-нибудь приготовит, надо поесть на дорогу.

– Не надо, я ничего не хочу, – запротестовала было Синтия, но Грейс уже была за дверьми.

Синтия со вздохом обернулась к туалетному столу. Она понемногу успокаивалась – все не так плохо, не так мрачно, как казалось полчаса назад. Грейс с нею, Грейс и Роза, и вилла, которая постепенно становится ей родным домом. Но сейчас она не может здесь оставаться, пока Питер гостит в «Березах».

Поезд в час девятнадцать пришел полупустой. По дороге Синтия пыталась разобраться в своих чувствах, внести ясность в путаницу мыслей, но снова и снова возвращалась к одному и тому же – к стремлению бежать, скрыться, не видеть больше Питера, забыть его навсегда.

Наконец поезд прибыл на Паддингтонский вокзал, и на перроне среди спешащих пассажиров, торопливых носильщиков у нее возникло чувство потерянности, ей казалось, будто все бесцельно, бессмысленно, потому что именно здесь конец пути.

Она заставила себя пройти через перрон на площадь, взяла такси назвала водителю адрес тихого семейного отеля, где всегда останавливался отец.

– Возьму номер – и что потом? – в отчаянии спрашивала она себя.

Синтия вдруг посмотрела на свои руки, белые, ухоженные, отвыкшие от работы, и ответ пришел сам собой. Работа спасала ее прежде. Спасет и сейчас.

Она опять пойдет в медсестры, снова обретет утешение и цель в жизни. Быть может, хотя такое маловероятно, найдет даже забвение.

По правде говоря, раньше ей это не удавалось, она не умела забывать. Но раньше она не хотела забыть Питера, она желала помнить о нем, хранила драгоценные воспоминания о тех годах, когда они были вместе и которых, как клялась она себе, отнять у нее не сможет никто и никогда.

Она вспоминала Питера, каким видела его несколько часов назад – слабовольный, эгоистичный, бесчестный. А что он ей предлагал! Сердце ее кричало от боли, нанесенная рана причиняла мучительное, нестерпимое страдание.

Питер разрушил ее самоуважение, нанес нестерпимое оскорбление.

Пелена вдруг спала с ее глаз, и Синтия увидела, что человек, так ею любимый, не существовал вовсе. Он оказался просто плодом ее воображения.

И вот наконец она осталась один на один с правдой, жестокой и горькой правдой, которую трудно вынести и еще труднее смириться с ней.

В отеле не было номеров, но портье, проработавший там почти полвека, вспомнил фамилию ее отца и по старому знакомству предложил ей крошечную каморку, закуток на шестом этаже.

– Конечно, комнатка маленькая, мисс Морроу, – печально заключил он. – Мы там обычно селим горничных, но Лондон буквально забит приезжими, и люди согласны на что угодно, было бы где голову преклонить.

– Я с удовольствием возьму эту комнату, – сказала Синтия, – большое спасибо!..

– Не за что, мисс Морроу. Мы всегда рады старым клиентам. Но все теперь уже не так, как прежде. Да, воистину времена переменились.

• Предыдущая
• 30/44
• Следующая