С кем бы побегать - Гроссман Давид - Страница 40

Тамар ополоснула лицо в ржавой раковине, бросила взгляд в треугольный обломок зеркала, чудом державшийся на стене. Волосы немного отросли. Коротенькие, очень черные колючки. Тамар подумала, что ей даже идет, и пару минут, вопреки обыкновению, размышляла о своей внешности и тосковала по теплой ванне и нежным кремам и по Алине, так старавшейся превратить ее в красивую женщину. Когда Тамар входила в столовую, на ее лице все еще гуляла неосторожная улыбка, и потому ее застали врасплох.

Она увидела его сразу как вошла и вздрогнула. Какой он худой и запущенный! Словно собственная бледная тень. Деревянной походкой Тамар прошла мимо, уставившись в пол, белая как мел. Шай невидяще смотрел сквозь нее. Может, просто не обратил внимания, а может, под наркотиками, но он ее не узнал, и это оказалось неожиданным и самым страшным ударом: даже Шай отторгнул ее. Он сидел, погруженный в себя, чуть покачиваясь, будто в трансе. На нем был ее любимый синий свитер, правда ужасно грязный и рваный. Шай ковырял вилкой пюре. С великим усилием Тамар глотала плюхнутую ей в тарелку холодную серую массу — Мамале не выносила опозданий. Ей вдруг показалось, что комната погрузилась в тишину, что все смотрят на нее и на него.

Тут в столовую, сверкая зеленой шевелюрой, ворвалась взволнованная Шели, еще более высокая в своих новеньких желтых ботинках «Доктор Мартинс», и радостно подлетела к Тамар:

— Дай-ка мне подсесть поближе! Ну, подвинься на градус к северу, я имею рассказать тебе нечто потр-р-рясающее!

Шели начала болтать, но, заметив отсутствующий взгляд Тамар, отмахнулась от нее с легкой судорогой боли, пробежавшей по лицу, «ноу проблем», минутку помолчала и с тем же громогласным ликованием накинулась на девушку справа. Сегодня, на выступлении в Ашдоде, к ней подкатил какой-то видный импресарио местного телеканала и предложил подписать договор на три года с возможностью поездки в Нью-Йорк… Только вот странно, с чего бы это американцам интересоваться пародиями на Иги Ваксман и Сарит Хадад. Восторженное выражение сошло с ее лица.

Тамар методично пережевывала питательную массу. Потом осторожно подняла голову и впилась в Шая взглядом. Он посмотрел на новенькую… Очень-очень медленно его зрачки расширились и все лицо задрожало.

Тамар быстро уткнулась в тарелку. Нельзя, чтобы кто-нибудь заметил, что между ними существует какая-то связь, что они знают друг друга по прежней жизни. Ковырнула холодную яичницу и отодвинула ее в сторонку. Рядом Шели, разозлившись на себя за собственную глупость, цедила сквозь зубы, что она и точно мамочка всех блаженненьких, если могла поверить этому мерзавцу. В Хуерику он ее возьмет! Помахал у нее перед носом визиткой с золотым обрезом, вот она уши и развесила, а мудак этот поспешил навешать на них лапшу подлиннее, и она еще провела с ним целый час в каком-то вонючем отеле! А теперь, чтобы как следует себя наказать, она еще разок отсюда смоется. Отправится в Лифту.[34] Сдохнет там, как собака. Так ей и надо. Парень, сидевший напротив, попытался ее успокоить.

Шум в столовой стоял невероятный. Из угла в угол летали куски хлеба, все в этот вечер были отчего-то веселее обычного. Может, дело в том, что поблизости не было ни Пейсаха, ни его бульдогов. За столом у входа несколько парней крикливо и нарочито фальшивя запели:

Скажи-ка, зебра, почему

Ты в пижаме, не пойму?

Прочие присоединились, сопровождая пение аккомпанементом ложек и вилок. Мамале разоралась, угрожая, что все расскажет Пейсаху, но верзила, который пародировал жесты и походку, вскочил, подхватил Мамале и повел в утрированном танго, согнувшись над ней в три погибели и прижавшись щекой к ее щеке, так что Мамале даже разулыбалась.

Тамар дотронулась до лба, провела пальцем по левой щеке, дважды моргнула, дотронулась до правой щеки. Потом, будто случайно, подняла один палец вверх, коснулась правого уха, дважды скользнула по подбородку. Еще пять или шесть знаков — очень осторожно, медленно, хоть сердце и колотилось как сумасшедшее.

Шай не сводил с нее глаз. Губы его беззвучно двигались. Первое чудо, на которое Тамар так уповала: чтобы он вспомнил. Несмотря на минувшее немалое время, несмотря на все, что он пережил, несмотря на наркотики, Шай все еще помнил их тайную азбуку.

— Я пришла тебя забрать, — сказали ее пальцы.

Шай уронил голову на стол. Тамар увидела, как поредели его чудные медовые локоны, как исхудали запястья.

Потом он выпрямился, на секунду уставился в потолок. Тамар поняла, что он старается вспомнить. Неуверенно Шай прижал палец к правой щеке. Дотронулся до подбородка, до кончика носа. Однажды перепутал и сделал перечеркивающий знак, растянув рот в ширину. А потом снова написал ей, буква за буквой:

— Нас обоих убьют.

Справа горячился маэстро пилы, убеждая Шели:

— В Лифте? С русскими? Ты что, сбесилась?! Они там совсем отъехавшие…

— С чего бы? Что у них там есть такого, чего здесь нет? — спросила Шели и внезапно расхохоталась. Что-то в ее поведении было сегодня странным, преувеличенно-переменчивым, но Тамар было недосуг разбираться.

— Да у этих есть «винд»! — объяснил длинный волосатый парень с обезьяньей верхней губой. — «Винд»! Так по-русски шуруп называется, потому что он прямо в мозги тебе ввинчивается: тр-р-р, как это самое…

Шели с сомнением покачала головой, и ее зеленые волосы, единственная яркая точка во всей комнате, заколыхались.

— Да не, слышь, это фосфор с сиропом против кашля и перекисью водорода. Это, слышь, средь наркоты — самая крутизна, героин против него — трава! Да чего там — ошизительный кайф за гроши.

— Я ни в жисть к такому не прикасаюсь, — сказала Шели и тоненько захихикала. — Ну максимум разок подогреюсь!

Погруженная в разговор с Шаем, Тамар все же вспомнила, как Шели говорила, что не притрагивается к героину.

Она написала пальцами:

— У меня есть план.

Шай начал медленно отвечать. Одна из девушек заметила его странные движения и дотронулась до плеча подружки, чтобы и та взглянула. Тамар быстро склонилась над своей тарелкой и стала засовывать в рот холодную яичницу. Шай сделал вид, будто что-то наигрывает:

— Я на игле.

Тамар ответила немедленно, не поднимая головы от тарелки:

— Хо бро.

«Ты хотел бросить». Она уже осознала, что, несмотря ни на что, Шай по-прежнему понимает ее с полуслова. Еще один добрый знак. Как в детстве, когда им запрещали иногда разговаривать за едой, когда пытались как-то ограничить их бесконечное погружение в свой собственный, закрытый для взрослых мир. В те дни первых слогов им было достаточно: «Я хо спа» или «Фу ка га».

Шай ответил только минуты через две:

— Не мо один.

— Вместе.

Он опустил голову в ладони, и казалось, она весит целую тонну. Тамар вспомнила песню на слова Эмили Дикинсон «I felt a funeral in my brain»,[35] которую пела в хоре.

Его пальцы вдруг так задрожали, что Тамар испугалась. Все, наверное, видят, что тут происходит. Он написал:

— Ты не мо од.

Она ответила:

— Я мо.

Он:

— Уди отсю.

Тамар:

— То с тоб.

Вдруг он застонал. Это был громкий, утробный стон. Быстро встал и, пытаясь ухватиться за стол, перевернул стакан. Наступила тишина. Он хотел поднять стакан, но не смог. Стакан попросту выпрыгнул из его пальцев, словно был намазан маслом. Шаю пришлось схватить его обеими руками. Это заняло, наверное, секунды три, но казалось, что продолжается бесконечно. На лбу Шая выступила испарина. Все смотрели на него, прекратив жевать и разговаривать. Шай пошатнулся, перевернул стул, дернул рукой, словно отмахиваясь в отчаянии, и выбежал из комнаты.

Тамар проглотила пюре, яичницу, хлеб. Все, что было. Только бы не поднимать головы и не видеть их глаза.

Кто-то тихо сказал:

— Эх, парень, если он сейчас не выкарабкается, то так всю жизнь и пойдет…

Снова воцарилось неприятное молчание. Быть может, потому, что упомянули будущее, то самое будущее, на которое наложили табу, которого не существует.