С кем бы побегать - Гроссман Давид - Страница 41

Какая-то девушка, похоже появившаяся недавно, спросила, что это за парень, и ей ответили, что он из самых отмороженных. Но кем он был, не унималась та, и Тамар замерла на стуле, будто окаменела. Кем он был? Его уже отпевают. Она сцепила зубы. Поди опиши Шая, обрисуй в двух фразах это удивительное сплетение всех мыслимых противоречий, из которых он состоит.

— Но он никогда не разговаривает, правда? — спросила новенькая с присущим всем новеньким нахальством.

Ей ответило сразу несколько голосов, и Тамар почувствовала, с каким азартом говорят о Шае, сколь притягательной загадкой он является здесь.

Да, сперва вообще думали, что он немой. Но играет как дьявол. Только без черняшки он уже не способен, зато когда играет под этим делом, деньги текут рекой. А что, им даже телевидение заинтересовалось, Дуду Топаз собственной персоной его случайно услышал на улице и пригласил в свою передачу, да Пейсах не разрешил, сказал, что тот еще не созрел для этого…

— Джимми Хендрикс Пейсаха, вот он кто такой, — сказал один из музыкантов, и Тамар расслышала в его голосе хорошо знакомую ревность. Когда посторонние говорили про Шая, в их голоса всегда примешивались зависть и ревность. — И Джеймс Моррисон в придачу. Талантище — гаси свет, только жуть до чего докатился…

Есть она уже больше не могла, даже ради того, чтобы скрыть свое состояние, и потому сидела неподвижно, молясь, чтобы никто на нее сейчас не смотрел. Дело было не только в состоянии Шая, но и в его отказе принять ее помощь. Именно об этом и предупреждала Лея, утверждая, что он окажется не готов, просто не способен помочь ей, да что там помочь, хотя бы пойти навстречу.

— Но ведь он просил, чтобы я пришла! — сердилась Тамар. — Он сам позвонил и умолял, чтобы его спасли!

А Лея снова и снова объясняла, что он испугается малейшей перемены в своей ужасной жизни, испугается, что возникнут проблемы с наркотой, которой у него сейчас вдоволь.

В голове Тамар разрастался ужас. Как она вытащит его отсюда против воли? Что-то в груди сорвалось и стало падать в бесконечность. Вот тебе, дорогая моя девочка, лилейная фантазерка, вот тебе самое слабое место твоего грандиозного проекта.

Ведь она предусмотрела все случайности. С почти безумной тщательностью оттачивала она свой план, стараясь заранее расписать все поэтапно, включая все проблемы, с которыми может столкнуться, пока не встретит его здесь. И с той же дотошностью, не знавшей компромиссов, планировала, как будет в одиночку заботиться о нем после того, как вытащит его отсюда; подсчитывала, сколько в точности свечей и спичек ей понадобится в пещере; не забыла принести туда и открывашки, и мазь от комаров, и бинты. И только об одной мелочи она не подумала: как его отсюда вытащить, если у него не найдется сил и решимости уйти добровольно.

Изумление перед собственной слепотой придавило ее. Как это случилось? Почему она отмахнулась от всех предостережений, почему была так глупа и бездумна? Тамар встала и отнесла тарелку в раковину. За окном несколько ребят и девушек уже сидели на земле. Тамар увидела зеленую шевелюру Шели, склоненную на плечо здоровенного парня. Другой парень, с длинной косой и чертами индейца, взял гитару и запел. Тамар открыла окно, чтобы глотнуть немножко воздуха, и песня захватила ее. Она была не в силах сопротивляться ее мрачновато-томному ритму:

Экстази белый

Для широкой массы,

ЛСД синий —

Платите в кассу.

Маленько анархии,

Чтоб детки не скучали!

Чуть-чуть раскрепостились —

В тюрягу попали…

Окружившие гитариста ребята и девушки в такт ему подвывали:

Как-такое-де-лают,

Как-такое-де-лают…

А парень:

Нет надежды розовой,

Знаю: не вернусь и я.

Дохнем, разлагаемся —

Ре-во-лю-ция…

И все сначала, в том же монотонном ритме. Тамар покачивалась в такт, ненавидя слова и стараясь украсть у музыки немножко сил. Снова и снова хлеща себя этим припевом: «Как-такое-делают?» Как забывают подготовить самую главную часть плана?

И как же ужасно еще раз убедиться, насколько сильна в ней эта пятая колонна, эта крысиная стая, грызущая ее изнутри. Она не знала, как теперь быть. Отказаться от всего? Вернуться домой с поджатым хвостом? Еще одна черная крыса мчится вприпрыжку через давно знакомые ей станции, трется задом о дорожные знаки, громко пищит, издеваясь: «Ничего удачного у тебя в жизни не получится! Фантазерка! Подлинная жизнь всегда…» Вот уже и вся стая собралась вокруг, подняв чудовищный писк: «Именно поэтому-то ты и не сделаешь серьезной вокальной карьеры! Всегда будешь сама себя подводить! В лучшем случае получишь второстепенные партии — всяких Барбарин поначалу и Марцеллин потом, когда состаришься, а в середке, может, какую-нибудь Фрускиту. Всю жизнь промаешься в одиночестве между любительскими труппами домов культуры. Максимум — станешь дирижершей убогого хора. И между прочим, ни разу и не влюбишься по-настоящему, ведь у тебя в душе не хватает одного винтика. И детей у тебя не будет, ясное дело…»

Последний вопль привел ее в чувство. Тамар оборвала крысиную пляску, собрала остатки сил и ринулась в бой. Она попыталась логически объяснить свой провал, честно, но без издевок, без самоистязания, и уже через минуту ответила, что если бы тогда, дома, стала раздумывать о том, пойдет с ней Шай или нет, то, скорее всего, и не ввязалась бы в это дело.

Так что, в сущности, хорошо, что она об этом не подумала. То есть ее разум как раз помог ей тем, что скрыл от нее это препятствие… Странно. Тамар слегка распрямилась и глубоко вздохнула. Удивительно, как ей удалось преодолеть этот приступ ипохондрии, как она вытащила себя из этой трясины. Произошло что-то небывалое. Дуновение какого-то незнакомого ранее спокойствия, почти уверенности в себе, пронеслось в ней. Наверняка скоро это чувство исчезнет, но она запомнит эту точку внутри, где оно зародилось, и постарается вернуться туда, снова извлечь его из себя при следующем приступе.

А пока нельзя забывать, что она застряла тут, совсем одна, без союзника, и ей надо подумать о них обоих, а значит, создать такую ситуацию, при которой Шай убежит с ней. Она обязана поставить его перед свершившимся фактом. Эти мысли еще больше приободрили Тамар. Она почувствовала, что после многодневной спячки снова возвращается к жизни. Где сейчас Шай? В какой комнате? В каком темном сортире он корчится, готовя себе дозу, которая позволит ему пережить эту ночь?

Шели подняла голову к окну, взглянула на нее, широко улыбнулась, слишком широко, и позвала ее выйти маленько проветриться. Веселость Шели сегодня отдавала какой-то стеклянной искусственностью. Тамар чувствовала, что не в силах видеть людей, разговаривать. Ей нужно побыть одной. У нее мелькнула мысль, что, будь она настоящей подругой, ей следовало бы увести сейчас Шели в комнату, чтобы она так не распускалась и не позорилась. Но у нее уже ни на что не оставалось сил. Она знаком показала Шели, что идет спать, выдавила улыбку.

Тяжело заползла на кровать — как была, прямо в одежде, не отмывшись от минувшего дня, даже не погладив Динку, — растянулась во весь рост.

Что же происходит, без сил подумала Тамар, как все это началось и как превратилось в мою действительность, в мою жизнь? Бывает минута, когда делаешь один малюсенький шажок, всего на волосок в сторону от привычной дорожки, и после этого ты уже обязана шагнуть туда и второй ногой, и вот ты уже на неведомом пути. И каждый шаг более или менее логичен и следует из предыдущего, но ты вдруг просыпаешься в каком-то кошмаре.

Прошел час, другой. Сон не шел. Мозг бушевал. «Ты здесь, ты рядом», — бормотала Тамар, не в силах сойти с порочного круга одной и той же мысли — как при лихорадке. «Я тебя вытащу», — посылала она ему сигналы в тишине, молясь, чтобы он прочел ее мысли. «Понятия не имею — как, но вот увидишь: я тебя вытащу, хочешь не хочешь, вытащу и буду охранять, и очищу, и заставлю снова стать тем, кем ты был, братик мой, братик…»

Я, как слепой,