Снова три мушкетера - Харин Николай - Страница 27

• Предыдущая
• 27/103
• Следующая

— Да с чего ты взял, любезный, что там вообще была какая-то особа? Откуда она могла взяться в такой час, да еще в таком месте?!

— Я все понял, ваша честь. Сказать по правде…

— Что еще такое?

— Я тут наговорил вам всякого со страху, что вы прикажете примерно наказать меня из-за бегства арестанта. Вот я и потерял голову. А теперь-то я понимаю, что этот чародей просто околдовал меня, да и бедолагу Жана тоже. Вот мы как бы и сошли с ума, но теперь-то уже снова в полной памяти.

— Ты сообразительный малый. Можешь идти. Очень романтичная история, злобно пробормотал комендант, оставшись в одиночестве. — Я покажу этому сердцееду. Это будет последнее его приключение.

Резко распахнув двери, он вышел в переднюю. Дежурный офицер шагнул навстречу.

— Д'Артаньяна повесить на рассвете. Зачитать приказ на всех площадях. Повесить под барабанный бой! — отрывисто бросил комендант и кинул на ходу:

— Как вернется Джейкобсон — ко мне!

«Как ни вертите, сударь, видно, такова ваша судьба», — думал г-н комендант, обгрызая ногти. Этого достойного человека надолго выбила из колеи весть о предательстве, как ему казалось, Камиллы. Почтенный комендант никак не мог примириться с мыслью, что девушка рисковала своим, а следовательно и его, коменданта, добрым именем, спасая из тюрьмы какого-то мушкетера — дуэлянта и сорвиголову, наверное, католика.

Комендант был настолько огорчен новостью, что на время утратил ясность рассудка и собрался было вызвать д'Артаньяна на дуэль, посчитав затронутой свою честь. Но, как видит наш благосклонный читатель, по зрелом размышлении он избрал более надежный способ отмщения.

В гневе комендант даже не подумал о том, что именно врожденное благородство и уважение к девушке заставило д'Артаньяна, рискуя жизнью, вернуться к тюрьме, чтобы освободить Камиллу и избежать огласки. Коменданта раздражало уже то, что молодой человек посмел понравиться Камилле, и, видимо, не без взаимности. Поэтому г-н комендант и пришел к выводу, что судьба нашего мушкетера состоит в том, чтобы быть повешенным в Ла-Рошели.

«Что изменилось? — спрашивал он себя. — Ему удалось бежать. Они, вдвоем с Камиллой, заморочили мне голову, хотя это и чертовски неприятно признавать. Я был одурачен ими, как последний простак, растрогался и от избытка чувств отменил приговор. Но ведь я полагал, что этот искатель приключений действительно спас мою Камиллу от шайки негодяев. Поскольку это не так (комендант забывал о том, что д'Артаньян совершил не менее благородный поступок), я также свободен от прежних обязательств».

Поздравив себя с такой замечательной гибкостью ума, позволявшей утолить жажду мести, г-н комендант занялся неотложными делами касательно сдачи города. Поскольку он не собирался задерживаться в Ла-Рошели, а следовательно, и встречаться с победителями, то и процедура переговоров его не занимала.

В то же время он отдавал себе отчет в том, что правильный выбор момента отплытия из Ла-Рошели играет первостепенную роль во всей этой истории. Если бы он тайно скрылся из города, оставив сограждан в бедственном положении, то современники, а также и потомки заклеймили бы его позором. Сказали бы, что именно бегство коменданта подорвало дух защитников и послужило причиной сдачи. Совсем иное дело — принять решение, отдать приказ о сдаче осажденного города и, таким образом, прекратив военные действия, гордо отправиться куда глаза глядят. Он переставал быть начальником враждебной стороны, а превращался в частное лицо. Частное лицо может отправляться, куда ему угодно — например, в Англию.

Так рассуждал г-н комендант, подписывая приказ о сдаче города и сопровождая его соответствующими устными распоряжениями.

Таким образом, ничего не подозревавший д'Артаньян, который в это время спал мирным сном, был снова взят под стражу. Его ожидало безрадостное пробуждение.

— Господин д'Артаньян! Сегодня согласно приказу господина коменданта Ла-Рошели вы будете казнены как шпион вражеской армии, — объявил офицер, вошедший в комнату.

— Вот это новость! Настроение вашего начальника снова испортилось. Вы не шутите, милейший?!

— Какие шутки! Одевайтесь поскорее, палач уже ждет.

— Но меня хоть покормят напоследок?

— Похоже, теперь вы принялись шутить, сударь!

— Ах, черт! Я совсем забыл, что нахожусь в городе, жители которого скорее скушают с голоду друг друга, чем дерзнут навлечь на себя подозрение господина коменданта в отсутствии патриотизма.

— Вы готовы? В таком случае — следуйте за нами.

— По-видимому, вам очень не терпится покончить со мной, — подвел итог этому короткому диалогу д'Артаньян и принялся натягивать сапоги.

Вот уже третьи сутки во рту у него не было ни крошки, и мушкетер чувствовал себя прескверно.

— По крайней мере, там не будет хотеться есть, — философски заметил он, выходя на улицу.

Солнце еще не встало, однако ночь уже отступила, сдав полномочия еще не окрепшему серенькому осеннему дню. С Атлантики дул свежий ветер, заставлял придерживать шляпу и кутаться в плащ.

«Кажется, на этот раз мне уже не выпутаться», — подумал д'Артаньян, зябко поводя плечами. Все происходящее виделось ему как бы со стороны и оставляло почти безучастным.

Голод ли был тому причиной, или множество сменивших друг друга за последние двое суток событий, но сознание нашего героя, оставаясь незамутненным, в то же время как бы раздвоилось. д'Артаньян отстраненно наблюдал за тем, как конвоиры, сами пошатываясь от слабости, медленно брели по улице, заключив его в середину своей маленькой процессии.

Вот они уже достигли площади с возвышавшейся посреди нее виселицей. На этот раз она была пуста, дожидаясь нового постояльца.

В конце улицы, там, где она выходила на площадь, стояла жиденькая цепочка солдат в тускло поблескивающих в лучах бледного восходящего солнца шлемах. Глухо рокотали барабаны.

«Спектакль обставлен по всем правилам, — отметил мушкетер, удивляясь своей нечувствительности к происходящему. — Кажется, все это не имеет отношения ко мне», — пронеслось у него в голове.

Вокруг виселицы также стояли солдаты, в основном — англичане. Как сообщает нам историческая наука, их было много среди защитников последней цитадели кальвинизма во Франции.

Мерный бой барабанов отдавался в ушах похоронной музыкой.

— Приготовьтесь. Сейчас вы умрете, — обратился к приговоренному офицер, руководивший казнью.

Камилла проснулась рано. Ее разбудил кошмар. Ей приснилось, что д'Артаньяна опять схватили и ведут на казнь. Она позвала камеристку, спавшую в смежном с комнатой ее госпожи помещении.

— Поверишь ли, Мадлен, — сказала она, — во сне я видела, что того гасконца, которого господин комендант вчера освободил из-под стражи, опять собираются казнить.

— Сон в руку, сударыня, — отвечала Мадлен с деланным простодушием, украдкой наблюдая за своей госпожой. — Не прошло и четверти часа с тех пор, как стража провела его через двор.

— Что ты говоришь, Мадлен?! Этого не может быть! Ты, верно, ошиблась. Верно, это кто-то другой! — вскричала Камилла, выдавая себя в искреннем порыве чувств.

— К несчастью, это так, мадемуазель. Это был тот самый красивый гасконец. Его разместили в комнате в правом крыле, а теперь там пусто и караул снят. Что с вами, госпожа? Вы так побледнели, на вас просто лица нет!

Д'Артаньян взошел на деревянный помост.

— Я не вижу священника, — сказал он.

— Он слишком ослаб от голода, — был ответ.

— Тогда пусть это будет кто-то, кто мог бы отпустить мне грехи. Это не по-христиански — умирать без исповеди, — сказал д'Артаньян.

«Зачем я говорю им все это? — подумал он в то же время. — Быть может, я просто малодушно пытаюсь оттянуть неизбежное?»

Барабаны мерно и мрачно выбивали траурный марш.

«Они просто бьют в барабаны — это никакой не марш, — подумал мушкетер. — Удивительно, какие глупости лезут в голову за минуту до смерти. Однако ничего удивительного — мне часто приходилось рисковать жизнью, но в драке, а не на эшафоте. Я еще не привык. И вряд ли уже успею привыкнуть».

• Предыдущая
• 27/103
• Следующая