Девственная селедка - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/40
• Следующая

— Всего наилучшего, — на чистом русском ответила Ирма.

Мужчина покраснел.

— Ты зачем схулиганила? — со смехом спросила Лали.

— Уж больно баба противная.

— Это правда.

После русской пары покупатели шли непрерывно. Обе женщины едва успевали их обслуживать.

— Ирма, я завтра приеду к двум, у меня кое-какие дела, ладно?

— Конечно. Не волнуйся. Погоди, а что подарить Петьке на Рождество? И кстати, его девушке?

— Ну, про девушку я пока ничего не знаю, можно ограничиться конфетами, а Петька был бы рад хорошей рубашке.

— Под галстук?

— Да. Он обожает галстуки. Откуда это у него? Иваныч их ненавидел.

— Да, я, кажется за десять лет знакомства его ни разу в галстуке не видела.

— Все, я поехала.

К счастью, домой Лали добралась без пробок. Ее приветствовал огромный черный пес неопределимой породы по кличке Вир. Его щеночком подобрала Лали, когда они с мужем ездили на машине в Польшу. Очаровательное смешное мохнатое существо лежало в траве у деревенского магазина. Сколько она ни спрашивала у местных, чей это щенок, все только разводили руками.

— Иваныч, возьмем? — она с мольбой смотрела на мужа.

— Господи, конечно, такой миляга. Кстати, парень, — осмотрев щенка, заключил Георгий Иванович, которого теперь официально звали Георг Браун, но для жены он так навсегда и остался Иванычем.

Щенок был восторженно встречен Петькой. И поначалу ему дали кличку Черныш. Но он оказался на редкость шумным, о своем приближении возвещал издалека и однажды Иваныч, услыхав характерный шум, засмеялся:

— Вот, бежит, шумит Гвадалквивир!

— Тогда назовем его Вир! — решил Петя.

Со временем шуметь он перестал, но Виром так и остался. Пес был отличным сторожем и другом.

— Ну, здравствуй, Вир! Как ты тут?

Пес ткнулся холодным носом ей в руку. Это значило — все в порядке, хозяйка.

Каждый раз, входя в дом, Лали чувствовала боль. Ей было трудно здесь одной, дом казался таким большим, пустым, а сама себе она казалась здесь какой-то лишней. Но при мысли продать дом, все ее существо восставало — этот дом для нее и Петьки создал Иваныч, здесь все напоминает о нем… Нельзя… Ничего, со временем я привыкну… Все так живут, нет, не все, но многие. Вот соседка, Лиана, развелась с мужем, две дочки выросли и ушли из дому, она тоже живет одна… Но, кажется, не тужит…

Она села в кресло у холодного камина. Надо бы поужинать, но неохота. Сил что-то совсем нет. Сегодня был тяжелый день… Но зато столько продали… Кстати, надо купить подарок Ирме. Но это несложно, куплю ее любимые духи «Черутти». А остальные подарки для женщины, которая приходит убирать дом, для соседки, для автомеханика Отто и все в таком роде, были куплены уже давно. Придется ведь готовить рождественский ужин… Второе Рождество без Иваныча… Теперь вся моя жизнь, как говорится, до гробовой доски, будет без Иваныча… Непереносимо… Но нельзя гневить Бога. Девятнадцать лет счастья… Мы действительно любили друг друга. По-настоящему… Всем, что я знаю и умею в этой жизни, я обязана ему. Он заставлял меня учиться, сам учил многому, настоял, чтобы у меня была профессия. Он как будто все предвидел… И думал прежде всего обо мне, о нас с Петькой… И этот дом… Мы недолго прожили в первой нашей крохотной квартирке. Вскоре после того, как я прозрела, он нашел квартиру получше и побольше, потом еще, а когда Петьке исполнилось десять, Иваныч посадил нас в машину и привез сюда. Как сейчас помню, он сказал:

— Вот, дорогие мои, это вам подарок от меня на Петькин день рождения. Маме и сыну. Новый дом.

Петька визжал от восторга, а я испугалась.

— Иваныч, ты с ума сошел!

— Почему? — нежно улыбнулся он.

— Но это же безумно дорого.

— Не дороже денег. Ты же знаешь, я продал два патента и в результате этот дом…

Иваныч уже через два года пребывания в Германии начал наконец строить мосты и туннели, в основном в Швейцарии и Австрии. Многие его предложения были высоко оценены. Правда, тогда он проводил с нами только выходные. Каждый раз, встречаясь после разлуки, мы минут пять стояли, обнявшись, молча, словно впитывая в себя друг друга. Помню, как-то Петька спросил:

— Пап, а почему вы с мамой так долго обнимаетесь?

Ему тогда было лет семь.

— А у нас это обмен информацией в ускоренном режиме. Чтобы не рассказывать друг дружке, что с нами было за эти дни, — с серьезной миной, но с озорным блеском в глазах объяснил отец.

— Но вы ж все равно потом разговариваете? — недоверчиво проговорил Петька.

— Это так, пустяки, а самое главное мы…

— Да ладно тебе, пап. Скажи просто, что вы соскучились.

— Вырастешь, Петя, узнаешь…

Лала и не заметила, как уснула в кресле.

— Родька, признайся, ты это подстроил?

— Ты о чем?

— Ты так подсуропил, чтобы Фаина пришла в этот ресторан?

— Да Боже избави! Зачем?

— Чтобы ее со мной познакомить?

— Тоник, перестань молоть чепуху! Просто люди одного примерно круга ходят в определенные рестораны.

— А она… ничего. Очень даже ничего.

— Это неверно, Тоник. Она классная!

— А что этот Федя?

— Федя? Хороший парень.

— А что у нее с ним? Роман?

— Да я не знаю, свечку не держал. Слушай, Тоник, послезавтра мы идем к ней в гости, вот и спросишь у нее.

Вечером, когда младший брат уже спал сном праведника, Фаина позвонила Родиону.

— Родька, ну что?

— Что что?

— Как будто ты не понимаешь… Как я ему?

— Очень и очень.

— Это он тебе сказал?

— Разумеется. А как он тебе?

— Супер и супер!

— Я душевно рад. И вот что, девушка. Возьми, насколько возможно, его на себя. У меня сейчас много дел…

— Каких дел?

— Всяких.

— Дела, в которых брат тебе помеха?

— Ну, не то, чтобы… Но его надо отвлечь от одной…

— От какой еще одной? — насторожилась Фаина.

— Вот! Как всегда, не дослушаешь и делаешь выводы! От одной темы.

— Что за тема?

— Это не твоего ума… Ох, прости. Я хотел сказать, это неинтересная для всех, кроме нас двоих, тема.

— Но это не женщина?

— Да нет!

— Точно?

— Точнее не бывает! — начал сердиться Родион.

— Ладно, к чертям эту тему. Скажи, Родя, а если у нас с Платоном сладится… тебе это не будет неприятно?

— Да с какой стати? Наоборот. Когда моя добрая подружка и мой родной брат прониклись друг к другу явной симпатией, я могу только радоваться. А если вдруг настолько спятите, чтобы пожениться… Что ж… Только чур, свадьбу играть в Москве.

— Какая свадьба? С ума сошел? — притворно рассердилась Фаина. — Скажи, а реально перетянуть его в Москву насовсем или лучше даже не пытаться?

— Пытаться ни в коем случае не нужно. Он обожает Нью-Йорк, но если любовь к тебе перевесит это обожание, то я буду только рад. Но сама даже не заикайся.

— Поняла. Вообще-то глупо рассуждать сейчас о таких вещах.

— Спорить не стану. Глуповато. Ну все, подруга, я спать хочу.

— Погоди.

— Что еще?

— Я собственно за этим и позвонила…

— Ну?

— Что мне приготовить? Что он любит?

— Да вроде все ест. А пироги с капустой просто обожает, а лучше пирожки.

— Поняла. Но испеку с мясом. Он с мясом ест?

— Ест, но почему не с капустой? — засмеялся Родион.

— Потому что ты любишь мои пирожки с мясом. А если я испеку с капустой, он может не так понять.

— Господи, какие же вы бабы…

— Ну какие? Какие?

— Хитромудрые.

— Надо же нам отличаться от вас, тупых и бесчувственных. Все. Спокойной ночи.

Что-то мне это все начинает не нравиться… Неужто Фаина имеет на меня какие-то виды? Да нет, вроде бы она в восторге от Тоника, но последняя фраза, похоже, относилась ко мне. Это я тупой и бесчувственный… А впрочем, это ее личное дело. И Тоник ей подходит в сто раз больше. А мне подходит в этой жизни только одна женщина. И я ее добьюсь. Несмотря ни на что. Смету все преграды.

• Предыдущая
• 22/40
• Следующая