День на Каллисто (антология) - Вейс Ярослав - Страница 16

— Даже ценой нарушения закона? — поинтересовался прокурор.

— Мы поступим так в интересах всего человечества.

— Послушайте, господин доктор, — перебил его прокурор Классен, закуривая еще одну сигару, — это ваше — как бы его назвать? — научное жюри, или консилиум, вероятно, имело определенные причины поступить именно так. А мне эти причины до сих пор не ясны. Ведь, насколько я понял, антиментон представлял собой препарат, который успокаивал душевные страдания, то есть, по существу, позволял как бы ускорить все то, что человек должен был переживать в себе в течение достаточно долгого времени, пока он в конце концов не успокоится. Так?

Доктор Бергсон утвердительно кивнул головой.

— Так. Вернее, почти так, и в этом «почти» кроется вся суть проблемы. Представьте себе, господин Классен, что у вас умирает кто-либо из близких или случается какое-нибудь несчастье, или, например, вас бросил кто-то, к кому вы были сильно привязаны. Ясно, что должно пройти довольно много времени, пока у вас внутри все переболит и успокоится. Иногда, кстати, это чувство совсем не проходит. Вместе с тем в подобной ситуации человек как бы набирается жизненного опыта, становится более умудренным — таковы, вероятно, извечные законы природы.

Если бы с помощью такого средства как антиментон человек оказался в состоянии мгновенно все забывать, либо резко ускорить процесс своих внутренних переживаний, который я назвал бы созреванием, а, может, накоплением опыта, то, поверьте, это не стало бы для людей таким уж благом. Некая боль всегда должна сопутствовать человеку в жизни. В том числе и физическая. Если бы на свете вдруг пропала физическая боль, то, вероятно, это существенно сказалось бы на человеческой природе. Конечно, не та кратковременная боль, от которой мы стараемся избавиться в медицинской практике, а вообще всякая боль — ведь тогда у человека просто не осталось бы в жизни никаких радостей.

— Стало быть, — прервал рассуждения Бергсона прокурор, — обвиняемый Хольцман лишил жизни вашего коллегу Траммера, действуя в соответствии с принятым коллегиально решением? Господин доктор, я не врач и не хотел бы предаваться сейчас размышлениям по поводу физической или душевной боли, но в данный момент я могу обсуждать имеющиеся у нас факты только с точки зрения закона. Правда, должен вам сказать, что кроме уголовных статей и параграфов существует еще человеческая совесть, и то, почему ваш коллега пришел к нам с повинной было продиктовано ему его совестью. Если хотите услышать мое твердое мнение — он убийца. Это было совершенно обычное, хладнокровно задуманное убийство, причем сам Хольцман оказался в данном случае лишь орудием, а вы и все остальные сотрудники — его соучастники.

— Я понимаю, господин прокурор, что вы имеете в виду, — согласился доктор Бергсон, — но это было задумано лишь для того, чтобы предотвратить другое убийство — утрату совести, исчезновение душевных мук, той тени, которая всегда рядом с человеком, которая всегда следует за ним, если он совершил нечто недозволенное, пусть даже об этом знает только он один. Представьте себе, — впервые за весь разговор доктор Бергсон немного оживился, — что антиментон позволял бы мгновенно забывать что-либо или существенно ускорять сам процесс забвения. Особенно в тех случаях, когда человек совершал какое-нибудь преступление так умело, что закон и юстиция были бы бессильны его найти. Тогда стоило бы ему, совершив преступление или, скажем, нечестный поступок, принять соответствующую дозу антиментона — и человек перед самим собой был бы чист как стеклышко.

— А разве нельзя было поставить дело так, чтобы держать эти средства под строгим контролем? — поинтересовался прокурор Классен.

— Господин прокурор, — усмехнулся в ответ посетитель, — наркотики давно уже находятся под строгим контролем. В то же время, сколько проблем у нас сразу возникло? А сколько осложнений мы имеем постоянно с ядерным оружием? К тому же, как вы, несомненно, знаете, в настоящее время заключен международный договор о запрещении экспериментов, в результате которых могут произойти нарушения генетического кода или появиться разного рода мутанты…

— Погодите, погодите, — выпустил струйку сигарного дыма прокурор Классен. — Все это мне понятно. Но почему нельзя было, например, заключить такое же соглашение об использовании антиментона?

— Это оказалось невозможным. Из-за славы. Перед доктором Траммером гораздо четче вырисовывались будущая известность и слава, чем какие-то там печальные последствия. Причем, когда он начинал говорить о последствиях, — а ведь мы, как могли, старались убедить его в их неизбежности, — то видел лишь одни плюсы своего открытия. Мы же видели и все минусы. Представьте себе, господин прокурор, что означало бы для людей, если бы вдруг оказалось, что любой человек с помощью обычной таблетки или порошка может гарантировать себе необходимую потерю памяти? Или же быстрое и эффективное очищение совести, когда ему это вздумается? Коллега Траммер не хотел этого понять. Поэтому, раз он оказался не в состоянии правильно оценить последствия своего открытия, он ни в коем случае не должен был им воспользоваться. Вот мы и предъявили ему ультиматум накануне доклада.

— А может, — задумался Классен, — Траммер был идеалистом, который полагал возможным использовать лишь положительные стороны своего открытия?

— Господин прокурор, — с горечью усмехнулся доктор Бергсон, — идеалисты тоже должны нести ответственность за свои поступки. Нельзя смотреть на вещи так односторонне. К тому же мы не один раз все обсудили, прежде чем прийти к определенному решению. Поймите, мы стремились к тому, чтобы у людей никогда не возникла возможность жить без совести.

— Однако, — пожал плечами прокурор Классен, — ваше решение противоречило тому факту, что люди не могут жить без законов.

— А без справедливости? — возразил ему Бергсон.

— Если каждый будет придерживаться своего собственного понятия о справедливости, то на свете окажется много разных справедливостей — по существу это означало бы, что справедливости нет вообще, а в человеческом обществе это невозможно, — закончил свою мысль прокурор Классен.

— Так вот, — посерьезнел вдруг доктор Бергсон, как бы вознамерившись завершить затянувшуюся дискуссию, — до начала процесса остается примерно двенадцать часов. И вам следует решиться, господин прокурор. Отказавшись принять участие в процессе, вы дадите понять всем, где правда…

— Послушайте, дорогой Бергсон, — прервал своего гостя прокурор Классен, — в чем заключается правда, вы не узнаете никогда, поскольку у нас речь шла о некоей абсолютной правде. Отказываясь от участия в процессе, я тем самым даю понять, что нахожусь на вашей стороне, а это в свою очередь означает полную вашу правоту. Если же я стану участвовать в процессе, то каким окажется приговор, будет зависеть от присяжных заседателей и от суда. Но даже если бы они оказались на вашей стороне, все равно ваш коллега Хольцман должен понести наказание в соответствии с существующими законами. Надеюсь, хоть это вам ясно, господин доктор?

— Нет, — убежденно возразил посетитель, — Хольцман не будет осужден, поскольку у вас на руках нет достаточно веских доказательств. К тому же, если вы хотите быть справедливым до конца, то должны потребовать наказания и для всех нас — ведь Хольцман действовал от нашего имени.

— Мы не можем осудить всех, если снотворное в кофе вашему сослуживцу Траммеру подсыпал только один из вас.

— Итак, господин прокурор, — решился наконец доктор Бергсон, — вы, видимо, склоняетесь к тому, чтобы антиментон начали производить уже сегодня и чтобы этот препарат, законным или незаконным способом, мог достать каждый, кто хотел бы забыть что-либо, в том числе и вашу пресловутую справедливость.

Последовало молчание.

— Позвольте мне спросить вас кое о чем, господин доктор, — обратился вдруг к своему гостю хозяин кабинета. — Решившись осуществить это свое, скажем так, намерение, вы сами не запаслись хорошей порцией антиментона?