Грань силы (СИ) - Рябов Яков Сергеевич - Страница 3

— А когда было легко? — в шутку вопросил Константин.

— В детском садике, — поделился своими мнением Дима. — Там был полдник и послеобеденный сон.

Константин посмеялся. Но не так как раньше. Без особой радости, зато с изрядной долей обречённости.

— Если всё кончится плохо, извинись за меня перед ней, — попросил он.

— Слушай, Кость, вот давай без этого… — начал упрекать его Дима.

— Пообещай, — перебил Константин. — Ты сходишь к ней и извинишься. За всё, — выделил интонацией он. — И в особенности за то, что не пришёл я.

Дима замолчал и поджал губы. Было очевидно, насколько сильно ему не нравилось, куда зашёл их разговор. Константину это тоже не нравилось. Но попросить о подобном кого-то ещё он попросту не мог. Из всех его оставшихся друзей и знакомых лишь присутствие Димы она ещё готова была терпеть. Всех остальных же, не стесняясь, гнала ссаными тряпками.

— Ладно, сделаю, — со вздохом согласился Дима.

— Пообещай, — настоял Константин.

— Да обещаю-обещаю, — раздражённо добавил Дима. — Теперь доволен? — спросил он.

— Да, — ответил Константин, широко улыбаясь. — Теперь я доволен.

Насколько это вообще было возможно в его нынешней ситуации.

После они с Димой ещё пообсуждали его вероятную скорую смерть, под конец чего прозвучал совсем уж неожиданный вопрос.

— Кстати, что с твоими патлами? — спросил с сомнением Дима. — Вас же тут чуть ли не налысо должны брить, чтоб ровненькие ходили.

— А, это, — проговорил Константин, коснувшись пальцами свисающей тёмной пряди. — Пропустил пару обязательных стрижек. Сперва траванулся так, что десять дней с кровати встать не мог, а в следующий раз не сошёлся взглядами с парикмахером. Сломал ему нос и отправился в одиночку думать над своим поведением.

— Ну ты… — посмеиваясь выдал Дима, однако продолжать эту фразу не стал.

— Ничего, если доживу, то на следующей неделе тоже ряды ёжиков пополню, — заверил Константин.

— Попрошу передать тебе яблоки, — пошутил Дима.

А вот Константину идея понравилась. Он яблоки очень любил.

Впрочем, время у них всё равно заканчивалось.

Виталик постучал дубинкой по двери и сказал Константину, чтобы он закруглялся.

— Ладно, бывай, — попрощался Константин, вставая со стула. — Даст Бог, ещё увидимся. Нашим передавай привет. Кроме Жеки. Он г*ндон.

— Увидимся, — уверенно ответил Дима. — Даже не сомневайся. Только береги себя.

— Уж постараюсь.

Константин повесил трубку на место, после чего вновь дал заковать себя в наручники. Обратный путь в камеру занял чуть больше времени из-за заклинившей на втором этаже двери, но в целом всё прошло ровно так же, как и прежде. Виталик с Вадимом вели, а Гриша просто сопровождал. Перед заходом состоялся ещё один обыск.

Избавившись от оков и обменявшись с сокамерниками парой реплик, Константин рухнул на своё место и снова взял в руки отложенную книгу. Никаких перемен внешне он не демонстрировал, хотя мысли, разумеется, у него теперь были совершенно отличные.

Теперь-то Константин точно знал, что его могли попытаться убить в любой момент. И сделать это, опять же, мог кто угодно.

— На земле, в небесах и на море[3], — негромко запел он себе под нос, — наш напев и могуч, и суров: если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов. Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов.

Вот и всё, что ему оставалось.

Готовиться.

________________________________________________

1) КняZz, «Стальные кандалы»;

2) Федеральная служба исполнения наказаний;

3) Композиторы — Дмитрий и Даниил Покрасс, поэт — Василий Иванович Лебедев-Кумач, «Если завтра война».

Жизнь в тюрьме особым разнообразием не отличалась. И, как и на воле, день начинался с подъёма.

Громкий звуковой сигнал пронёсся по всем камерам.

Уже не спавший Константин разлепил глаза и одновременно с сокамерниками медленно поднялся со своей койки. Голова чуть побаливала, мышцы сковывала вялость, а в ушах ещё несколько секунд держалось эхо «будильника». Самое обычное утро.

Константин вместе со всеми умылся и воспользовался туалетом, роль которого исполняло обычное жестяное ведро. После под внимательным взором охраны состоялся вынос этого самого ведра для опорожнения, а также уборка камеры, включавшая в себя мытьё пола и заправку всех коек. Сильно чище от этого, разумеется, не стало и стать не могло. Константину и остальным даже моющих средств никто не выдал. Только обычная вода да несколько тряпок. Но для галочки процедура уборки была выполнена, и охрана могла об этом гордо отчитаться своему начальству. А довольное начальство — это безусловное благо для всех, чья жизнь от оного зависела.

Чуть позже настало время прогулки. Заключённых вывели в небольшой загончик и почти целый час гоняли в нём по кругу. Останавливаться или уж тем более сидеть никому не позволяли. Раз велено гулять, значит, все будут гулять. Без исключений.

Благо Константина такой расклад вполне устраивал. Как раз таки он физическую активность любил и уважал. А ещё он любил дождь. Особенно мелкий. Такой, под которым можно было долго гулять, чувствуя на лице его капли, и не бояться при этом вымокнуть до нитки. И, на счастье Константина, сегодня шла именно такая морось. Серые небеса опрыскивали землю влагой, и решётка наверху была не в силах её удержать. Сегодняшнее утро стало на редкость удовлетворительным.

И даже типичный завтрак не смог этому ощущению повредить.

Кушали все в своих камерах. Едва прогулка окончилась, заключённых разогнали по местам и выдали всем по порции недоваренной каши с ломтиком давно очерствевшего хлеба. Последний даже сухарём назвать было нельзя. Разгрызать приходилось, будто какую-нибудь кость. Но отвратный вкус немного скрашивали разговоры.

Компанию Константину составляли трое. Лёха Серый, осужденный за тройное убийство, Мехмет — насильник со стажем, и Чупа. Больше всех выделялся последний, ибо, во-первых, единственный имел пускай и не оконченное, но всё же высшее образование, а во-вторых, сидел по исключительно политическим мотивам. Идейный борец с нынешней российской властью. Защитник прав и свобод простых граждан. Революционер, ведущий страну к светлому будущему. В общем, террорист, попытавшийся взорвать одно из региональных управлений Федеральной службы безопасности. Частично удачно.

Болтали сокамерники обо всём и ни о чём сразу.

В основном пересказывали те же истории и шутки, что каждый из них слышал уже по множеству раз. К добру или к худу, но человек конечен. И выражалось это отнюдь не только в весьма ограниченном сроке его бренного существования. Всякий житель земного шара нёс в себе строго ограниченное количество информации. Тому же Константину года в тесной камере было более чем достаточно, чтобы узнать о своих соседях абсолютно всё, что они могли и желали о себе рассказать. А также немного того, о чём рассказывать они не желали.

Предпочтения в еде и женщинах. Обстоятельства первой отсидки, если таковая была. Планы после окончания срока. Контакты на воле. Всё это проговаривалось, проговаривалось и проговаривалось.

Например, Лёха вновь бахвалился тем, как в школе, будучи ещё в седьмом классе, в одиночку «размотал» четверых десятиклассников. И, как и всегда, это можно было бы назвать ложью, если бы не тот факт, что Лёха прямо признавал: сделал он это благодаря сжимаемому в руке кирпичу. Собственно, так Лёха впервые за решётку и попал. Детская колония. Как раз проходил по нижней границе в четырнадцать лет.

Мехмет, опять же, как и всегда, тихо посмеивался над подобным «достижением». Его первое убийство состоялось в десятилетнем возрасте. Это была кровная месть за старшего брата. О произошедшем знал практически весь аул, в котором он тогда проживал, и никто Мехмета не осудил. Напротив, его поддержали и даже хвалили. Кровь смывалась только кровью. Такие уж у них там были порядки.