Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 (СИ) - Громов Ян - Страница 1

Мы вернулись в лагерь, когда солнце уже перевалило за полдень.

Это было странное возвращение. Не было ни марша победителей, ни радостных криков, ни подброшенных в воздух шапок. Мы втроём — я, Елизар и Кремень — ввалились в ворота «Лисьего хвоста» грязные, мокрые до нитки после работы в ледяной воде, провонявшие болотной тиной и потом. Ноги гудели так, будто вместо мышц в икры залили свинец, а руки, сжимавшие топоры при рубке опор, всё ещё мелко дрожали от перенапряжения.

Те, кто оставался в охранении, встретили нас с облегчением. Игнат, уже успевший выставить усиленные посты, шагнул навстречу. Он и его волки вернулись раньше, ещё до рассвета, и теперь выглядели куда бодрее нас.

— Живые, — выдохнул он, оглядывая нашу промокшую троицу. — А мы уж волноваться начали. Думали, накрыло вас там водой.

— Накрыло, — криво усмехнулся я, чувствуя, как холодный ветер пробирает сквозь мокрый кафтан. — Только не нас, Игнат. Рябова накрыло.

— Сделали? — в глазах бывшего унтера полыхнул хищный огонёк.

— Сделали, — подтвердил Кремень, сплёвывая на землю. — Рухнула, как миленькая. Грохоту было — на всю тайгу.

— Добро, — кивнул Игнат. — Груз на месте, командир. В твоём срубе сложили. Всё до крупинки донесли.

Я кивнул ему, чувствуя, как с плеч сваливается невидимая гора. Главное сделано. Золото здесь, плотина разрушена, мы живы.

— Разбор полётов вечером, — хрипло скомандовал я. — Сейчас — сушиться, жрать и спать. Елизар, Кремень — на отдых. Игнат, держи периметр.

Я зашёл в свою комнату. В углу, накрытая рогожей, лежала куча кожаных мешков. Те самые, что унесли волки Игната. Я подошёл, откинул край рогожи. Тусклый, тяжёлый блеск. Золото Рябова. То самое, на которое он нанимал убийц, покупал чиновников, строил свою империю. Теперь оно лежало здесь, на полу моей избы. Мы вырвали кусок мяса из бока зверя. Но зверь был ещё жив. И теперь он был ранен и взбешён.

Сил не было даже на то, чтобы стянуть сапоги. Я опустился на лавку, чувствуя, как тело начинает бить запоздалый озноб.

— Елизар где? — спросил я вошедшего следом Игната.

— К своим пошёл, — ответил тот, подавая мне кружку с горячим сбитнем. — Сказал, молиться будет. Грех замаливать.

Я усмехнулся, обжигая губы горячим напитком. Грех. В нашем положении понятие греха стало слишком размытым. Грех ли ударить первым, если знаешь, что тебя хотят сжечь? Грех ли украсть у вора, чтобы купить оружие для защиты своей семьи?

— Ладно. Пусть молится. Вечером соберём артель. Надо людям объяснить, что мы натворили и что теперь будет.

Когда Игнат вышел, я наконец стянул сапоги, размотал мокрые портянки. Ноги парили. Я лёг на топчан, глядя в потолок. Перед глазами всё ещё стояла картина рушащейся плотины. Этот стон дерева, этот рёв освобождённой воды… Мы не просто сломали плотину. Мы сломали порядок вещей в этом уезде. Мы показали, что Рябов уязвим.

Сон сморил меня мгновенно, тяжёлый, без сновидений, похожий на провал в чёрную яму.

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Марфа.

— Андрей Петрович, вставай. Вечер уже. Каша готова. И мужики собрались, ждут.

Я сел, тряхнул головой, прогоняя остатки сна. Тело болело, каждая мышца ныла, напоминая о ночном марш-броске и ледяной воде горной реки. Но голова была ясной. Холодной.

Я вышел на крыльцо. Солнце садилось, окрашивая верхушки елей в багрянец. На поляне, перед срубом, собралась вся артель. Двадцать пять человек. Моя маленькая армия. Они сидели на брёвнах, стояли, опираясь на черенки лопат, курили самокрутки. В их глазах я видел смесь страха, любопытства и жадности. Они знали, что Игнат принёс мешки. И они хотели знать, что им с этого перепадёт.

Нормальное человеческое чувство. Я не мог их винить. Они рисковали головами не за идею светлого будущего, а за возможность накормить свои семьи и вылезти из беспросветной нищеты.

Игнат стоял чуть в стороне, опираясь на свой штуцер. Его волки, отдохнувшие и почистившие оружие, рассредоточились по периметру, ненавязчиво контролируя толпу. Дисциплина.

Я спустился с крыльца и встал перед людьми.

— Ну что, артель, — начал я, и гул голосов стих. — Вернулись мы. Не с пустыми руками.

Я кивнул Игнату. Тот зашёл в избу и вынес один из кожаных мешков, развязал горловину и высыпал на расстеленную рогожу горку тускло поблёскивающего песка.

По толпе пронёсся вздох. Кто-то присвистнул. Глаза мужиков загорелись. Для них это было не просто золото. Это была водка, бабы, новые избы, сытая жизнь.

— Это золото Рябова, — громко сказал я. — Того самого, который хотел нас сжечь. Того самого, чьи люди убили Тимоху.

При упоминании имени погибшего парня лица посерьёзнели. Жадный блеск в глазах чуть померк, уступив место мрачной памяти.

— Мы забрали его. И мы уничтожили его плотину. Сейчас, пока мы тут разговариваем, Рябов подсчитывает убытки. И убытки эти таковы, что ему сейчас не до нас. Мы выиграли время.

Я замолчал, давая им осознать сказанное.

— Но вы должны понимать одно. Это не победа. Это только начало. Рябов — не тот человек, который утрётся и забудет. Он придёт за своим золотом. И за нашими головами. Он придёт с новой силой, с новой злостью.

Из задних рядов подал голос Петруха, тот самый, которому я лечил ногу:

— Так чего теперь, Андрей Петрович? Бежать нам? С деньгами-то сподручнее…

— Бежать? — я усмехнулся. — Куда? В тайгу? Так там нас переловят поодиночке. В город? Там урядник и власть, купленная Рябовым. Нет, братцы. Бежать нам некуда. Наша крепость здесь. И наша сила — только пока мы вместе.

Я подошёл к куче золота, зачерпнул горсть песка. Он был холодным и тяжёлым.

— Это золото, — я поднял руку, показывая песок всем, — пойдёт не на кабаки. И не на перинки пуховые. Оно пойдёт на дело. На нашу защиту.

По рядам прошёл недовольный ропот. Я ожидал этого.

— Но! — я повысил голос, перекрывая шум. — Я обещал вам долю. И я своё слово держу.

Я протянул руку Игнату. Тот достал из-за пазухи увесистый кошель с серебром.

— Здесь серебро. Звонкое, надёжное. Каждому, кто ходил в рейд и на плотину, — по десять рублей. Каждому, кто охранял лагерь, — по пять. Прямо сейчас.

Ропот мгновенно сменился одобрительным гулом. Пять рублей — это были огромные деньги для мужика, который привык работать за копейки. Это была годовая зарплата батрака.

Я начал раздавать монеты. Подходили по одному, брали деньги, прятали в карманы, в шапки, за пазуху. Лица светлели. Страх отступал перед тяжестью серебра в кармане.

Когда раздача закончилась, я снова поднял руку.

— А теперь слушайте главное. То золото, что лежит на рогоже, — это общая касса. Артельная. Мы на него купим порох. Купим свинец. Купим железо, чтобы укрепить ворота. Мы наймём людей — но не сброд, а тех, кто умеет держать оружие. Мы сделаем из «Лисьего хвоста» такую кость, которой Рябов подавится и сдохнет.

— А нам-то что с того золота? — буркнул кто-то из новых, кажется, Семён. — Лежит оно, глаза мозолит…

— А вам с того золота то, что вы живы останетесь! — рявкнул я, теряя терпение. — Или ты думаешь, Семён, что если Рябов сюда ворвётся, он будет разбирать, кто сколько заработал? Он нас всех под нож пустит! И тебя, и меня, и Марфу с внучкой!

Семён опустил глаза, шаркнул ногой.

— Я не к тому, Андрей Петрович… Просто боязно. Война ведь…

— Война, — подтвердил я, уже спокойнее. — И на войне главное — не деньги. Главное — выжить и победить. А когда победим — вот тогда и делить будем. По-честному. Как сейчас серебро поделили. Верите мне?

— Верим! — крикнул Егор. — Ты нас не кинул, когда жарко было. И сейчас не кинешь.

— Верим, Андрей Петрович! — поддержали остальные.

— Тогда за работу. Завтра с рассвета начинаем укреплять позиции. Игнат расскажет, что делать. Расходимся.