Эликсир. Парижский парфюмерный дом и поиск тайны жизни - Левитт Тереза - Страница 1

Theresa Levitt

Elixir

A Parisian Perfume House and the Quest for the Secret of Life

Перевод с английского

Татьяны Азаркович

© Copyright © 2023 by Theresa Levitt

© Т. Азаркович, перевод на русский язык, 2026

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2026

© ООО “Издательство Аст”, 2026

Издательство CORPUS ®

Париж, рю Бур-Л’Аббе, 1835

Эдуард Ложье уже много раз дистиллировал эссенцию горького миндаля. Хотя сами орешки были невыносимо горькими и ядовитыми, извлекаемый из них аромат был нежным и приятным, и потому в парфюмерном доме Laugier Père et Fils (“Отец и сын Ложье”) запасы миндальной эссенции были всегда наготове. Эдуард жил вместе с родней прямо над семейным магазином в центре Парижа: спальни и кабинеты занимали весь второй этаж дома. Выше, на третьем этаже, располагались помещения с массивными котлами и емкостями для охлаждения – в них изготавливали мыло. А ниже, на первом этаже, тянулся вдоль двух фасадов дома их магазин. Там на полу и антресолях стояли прилавки красного дерева, заставленные керамическими сосудами, и высились шкафы-витрины с бутылками и флаконами. Коридор уводил вглубь к другим помещениям, куда свет попадал через окна, выходившие во внутренний двор, и куда посетителям вход воспрещался: там находились кухня, столовая и лаборатория для изготовления парфюмерных материалов. В этой-то последней комнате и работал Эдуард сейчас, в один из дней позднего лета 1835 года, изготавливая лепешки из прессованного миндаля для дистилляции. Однако эта порция предназначалась не для пополнения запасов на магазинных полках, а для личных экспериментов: молодой человек изучал химию самой жизни.

Он не всегда хотел продолжать семейное дело. В девятнадцать лет Эдуард покинул родительский дом и перебрался на другую сторону Сены – на Левый берег, где обзавелся лабораторией под сенью Сорбонны и попытался примкнуть к химикам, занимавшимся академической наукой. Внедриться в ученую среду оказалось задачей крайне непростой. Все посты контролировались последователями Антуана Лавуазье, основоположника новой химии, опиравшейся на точные химические формулы и вытеснявшей устаревшие понятия “духа” и “флегмы”. Эдуарду так и не удалось прочно закрепиться в этой академической среде, и, кое-как пробарахтавшись несколько лет, он вернулся домой – к семейной фирме Laugier Père et Fils. Вместе с собой он привел и друга, с которым познакомился на Левом берегу, – Огюста Лорана, оказавшегося в похожем шатком положении.

И вот они начали работать вместе в лаборатории на задах парфюмерного магазина. Днем дистиллировали эссенции и смешивали ароматы, а по ночам мечтали о том, как будут разгадывать тайны химии. В то время самым важным, что происходило в этой области, были продолжавшиеся попытки распространить начатую Лавуазье революцию на царство живой материи. Сам ученый и его ученики достигли потрясающих успехов в неорганической области: аккуратно упорядочили все вещества, снабдили их точными формулами и свели воедино описания происходящих с ними химических реакций. А вот органический мир упорно сопротивлялся любым попыткам упорядочения, и тысячи имевшихся в нем веществ по-прежнему представлялись почти непостижимым нагромождением углерода, водорода и кислорода.

Но недавно два немецких химика, Юстус Либих и Фридрих Вёлер, обнаружили кое-что, что, возможно, помогло бы подступиться к этому хаосу с некоторой надеждой. Действуя бессистемным методом, они проводили реакции эфирного масла горького миндаля буквально со всем подряд, что только подворачивалось под руку. Идя в обратную сторону, то есть просеивая полученные результаты, они выявили одну конфигурацию атомов, которая, похоже, оставалась в ходе всех этих реакций постоянной. Ее они назвали бензоиловым радикалом: он стал первым проявлением постоянства среди, как представлялось, бурлящего моря неразличимых соединений углерода и водорода[1]. Сочтенный на радостях лучом света “в темном царстве органической материи”, он манил, как ключ, обещавший отпереть дверь, за которой прятались самые неподатливые секреты химии ¹. Проблема же заключалась в том, что еще никому и никогда – несмотря на все старания самых блестящих химиков Европы – не удавалось выделить это внушавшее надежду соединение.

Не удавалось его найти и Эдуарду, но в этот раз он попробовал действовать немного иначе. Приступая к размягчению миндальных лепешек перед их дистилляцией, он взял не простую воду из Сены, как обычно, а воду, зачерпнутую в одном из новых артезианских колодцев, недавно вырытых в Париже. Конечно, разница была не так уж велика, но даже она могла что-то изменить. Изготавливая для семейного магазина фирменную Eau Régénatrice – “восстанавливающую воду”, сулившую омоложение благодаря особым “свойствам растений”, – Эдуард всегда сообщал, что дистиллировал раздавленную кожицу бергамота с использованием воды из реки, а для горьких апельсинов брал воду из источника (и далее указывал, что добавил в смесь португальские апельсины, мяту, тархун, корицу и розы) ². Другие рецепты содержали еще больше подробностей: например, что вода для дистилляции была взята из бурных водоворотов, образующихся под лопастями мельничного колеса.

Замена воды возымела действие. Среди очищенного дистиллята в сосуде оказалось нечто такое, чего Эдуард не видел никогда ранее. Это был, как выражаются парфюмеры, “резиноид” – вязкий комочек, напоминавший древесный сок. Тогда молодой человек позвал своего друга Огюста Лорана, и тот проделал с шариком некоторые манипуляции. Огюст, как и Эдуард, пришел к изучению химии нетрадиционным путем. Родители отправили его учиться горному делу, надеясь, что сын овладеет полезной и доходной профессией и хорошо устроится в жизни. И хотя о каких-либо “доходах” Огюст мог разве что мечтать, он все же усвоил кое-что полезное, о чем мало кто из других химиков имел представление. Увидев этот загадочный резиноид, он попытался облить его струей хлора: эта процедура была ему известна, так как раньше он работал с каменноугольной смолой. Затем он растворил получившийся продукт в спирте, кристаллизовал его и измерил кристаллические углы: таковы были методы минералогов, практически никогда не применявшиеся химиками.

По всей видимости, это и был тот самый неуловимый радикал. Притом что сама субстанция была довольно непримечательная (“светло-желтая, почти бесцветная, без запаха, без вкуса”, как говорилось в описании), кристаллы образовывали “красивые призмы”. Огюст отправил несколько кристаллов себе в рот, чтобы испытать их свойства. “При жевании, – доложил он, – вызывают неприятные ощущения” ³. Но все равно он уловил вкус победы. Осколки, хрустевшие у него на зубах, знаменовали и для него, и для всех, кто был причастен к миру химии, самую радужную надежду на разгадку тайны жизни.

Эта тайна мучила лучшие умы Европы уже не одно тысячелетие. В чем состоит различие между живой и неживой материей? Почему динамичный, организованный мир живых существ так не похож на инертный минеральный мир? Размышляя над этим вопросом, Платон и Аристотель говорили о растительных душах. Он же не давал покоя алхимикам, и те пытались извлечь живой дух растений и разделить его на две части: spirutus vini, или “дух вина”, и spiritus rector – “направляющий дух”, ответственный за запах. В XVIII веке натуралисты постепенно начали отождествлять этот “направляющий дух” с некой жизненной силой, которая управляет ростом растений и ведает их сложным устройством.