На золотом крыльце 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 43

— Прости, а? Но я думаю — человеческая жизнь важнее дерева. Обещаю, что… — я наклонился и поднял с земли большую кедровую шишку, и сунул ее в набедренный карман на штанах. — … Что выращу здоровенный кедр в красивом месте. Ты продолжишь жить! У меня друг есть — Авигдор, он природный маг. Поможет!

Не знаю, звучало ли это убедительно и могло ли исправить ситуацию, но мне почему-то такое обещание показалось важным. Все-таки теперь я был здоров, крепок, полон сил, а он — умер. Грустно!

Двумя щелчками пальцев я зажег в каждой руке по маленькому огоньку, осмотрелся и довольно хмыкнул: тут было предостаточно оружия. Булыжники, обломки, стволы деревьев… В конце концов, я мог использовать сухие ветви этого самого дерева! Телекинез — страшная сила!

Спустя каких-то три минуты, я бежал по тропе в сторону шума речной воды, и вокруг меня кружились в бесконечном хороводе десять огромных смолистых поленьев, полыхающих с обоих концов, как огромные факелы. Река впереди почти наверняка была Каменкой, и очень вряд ли, чтобы пещера упыря находилась слишком далеко от Островка… А если я доберусь до Оазиса — дальше мне и сам черт не брат, и до Северо-Енисейска — не так уж и далеко.

И плевать, что вместо одежды — лохмотья, и бегу я босиком. Со мной — магия, меня ждет Элька… Пусть только попробуют, гады, встать на моем пути!

* * *

тот самый Карлайл

Глава 20

Возвращение

До Островка я добрался на рассвете. Правда, сначала пару километров шел по берегу, против течения Каменки, поплутал. Два километра — это много, пришло осознание, что так далеко упырь бы не забрался. Вернувшись на исходную точку и, пройдя в противоположном направлении примерно столько же, я нашел Островок.

На полянке у кострища в причудливых позах валялись трупы двух дружинников. В этих двух высохших мумиях я никогда не узнал бы полных жизни, задиристых и бесшабашных негодяев — Гриню и Василя. Однако — это были именно они. Сабли-карабелы тоже остались тут, на полянке! И доспехи на вояках вполне подходили мне по размеру. Одежду с мертвецов я снимать не стал — противно, а вот кирасы, наплечники, наручи, поножи и ботинки стали предметом придирчивого осмотра и отбора. В итоге — собрал себе неплохой комплект, еще и сабли с двух сторон на пояс присобачил. Не фехтовать, нет, из меня двумечник как из носорога — балерина, но телекинезом я вполне могу и десять клинков контолировать. Да и выглядело прилично, не чета моим лохмотьям.

Обнаружились и седельные сумки дружинников, они кучей валялись под деревом, в беспорядке. Порывшись в них, я присвоил энергетические напитки в алюминиевых банках, протеиновые батончики, сухофрукты…

Следы четырех животных рассмотрел на песчаном берегу: Эля, похоже, увела за собой всех — и лошадей, и мулов. Не представляю, что она чувствовала и как пережила весь этот бардак, но однозначно я был уверен вот в чем: девушка жива, не сдалась и… И была настроена закончить практику!

Почему я так решил? Потому что в ствол единственной среди сосен березки был воткнут нож, на ноже висел амулет магсвязи на кожаном гайтане, обнаружилась и записка приколотая острием клинка к дереву:

"МИХА, Я ЕДУ В СЕВЕРО-ЕНИСЕЙСК, ПОМОЩЬ ВЫЗВАЛА. БОЮСЬ ЗА ТЕБЯ. ЛЮБЛЮ. ЭЛЯ.

p.s. ЗНАЮ, ЧТО ЖИВОЙ!"

Офигеть. Это как вообще? Ну дает, Кантемирова! Я снял амулет с рукояти ножа, и надел его на шею. Записку сунул в карман. Нож — повертел в руке, оглядываясь, а потом размахнулся — и швырнул его прямо в сгустившиеся под деревьями утренние сумерки!

— ЫК! — сказал один из сумерек и ухватился за лицо, из которого торчала рукоять клинка.

На поляну один за другим стали выходить странные фигуры: бледные, с алыми губами, с черными провалами глаз. Упыри! Щенки Карлайла пришли по мою душу. Очень разные, как будто вышедшие из разных эпох: кофты-толстовки, френчи, вечерние платья, военная форма — кого тут только не было!

Я хрустнул пальцами, разминаясь, и сказал:

— Это вы зря.

— Ты наш, — неожиданно мелодично сказал один из них, лысый высокий дядя светского вида, гротескно похожий на Дениса Розена. — Не сопротивляйся, так будет легче…

— Ага, — сказал я, и сунул руки в карманы. — Конечно.

Мне не нужно было шевелить пальцами, чтобы чувствовать серебряные нити вокруг. Упыри окружили меня — но это ровным счетом ничего не значило. Теперь я мог атаковать в любых направлениях — это раз, и мое оружие было повсюду — это два! Хтонь — сестра магии, здесь нам, волшебникам, колдуется легче, чем дышится.

— Ты наш, наш… Ты ведь сам не знаешь, кто ты! Не знаешь, зачем ты здесь! Понятия не имеешь, какова твоя судьба… Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой? — бархатным голосом проговорил лысый вампир нараспев и указал на меня пальцем. — Ты…

— … Библиотекарь! — ответил я и обгоревший ствол дерева с хрустом высунулся у лысого через рот.

Упыри бросились вперед, они двигались чертовски быстро — но не были носферату. Боляре — вот как их именовали в балканской классификации. Отожравшиеся, матерые, забравшие по нескольку жизней твари. Настоящие гады, ни разу не лучшие, чем кодзю в Ингрии, Аспид в Черной угре или листовики в Васюгане. Плевать, что они разговаривали и были похожи на людей. Кровососы, паразиты, монстры — вот и все, ни больше ни меньше. Может быть, их никто и не спрашивал — хотят они становиться упырями или нет, а может — они сами стремились к мнимому бессмертию… Это сейчас было не важно. Я знал, что должен избавить Твердь от их присутствия, вот и все.

— Помощник столяра! — отчеканил я, продолжая отвечать на заданный вопрос, и огромный булыжник рухнул на голову женщине в элегантном синем плаще.

— Рабочий сцены! — сразу три заостренные ветки пригвоздили к земле седого мужчину.

— Оператор робота-погрузчика! — бородатый болярин запнулся о гнилое бревно, внезапно вынырнувшее из под земли, на позвоночник ему рухнул трухлявый пень.

— Курьер! — красивая, как фарфоровая кукла, упырица оказалась расплющена меж двух прилетевших с разных сторон обломков скалы.

— Юнкер! — клинки покинули ножны и двумя широкими взмахами разделили парня с длинной челкой на три части.

— И, наконец, студент Пеллинского экспериментального его высочества Феодора Иоанновича колледжа прикладной магии! — целый рой костей из облизанного водами реки Каменка скелета какого-то копытного превратил явно азиатской наружности болярина в решето. — И прочая, и прочая…

Я прошелся с карабелой в руках по поляне, и резкими, мясницкими движениями отсек голову каждому из них. Они, быдло туповатое, смеют мне еще считалочки тут детские втирать! Я знаю кто я! Я — это я! Здесь и сейчас, в эту самую минуту. Плевать мне, кто мой папаша. Ну, Федор Иванович, ну и что? Да хоть сам Чандрагупта! Мы те, кем стали за нашу жизнь! Слова и действия всех, кто нас окружает, прочитанные книги, услышанная музыка, пройденные дороги, нанесенные и принятые удары и подаренные поцелуи, вкус еды и напитков, запахи большого города, леса после дождя, спортзала, речной воды, волос любимой девушки после душа — вот что нас делает теми, кто мы есть. Все, что мы пережили, ощутили и сделали. Этого у меня не отнять, это — мое и только мое!

Будет мне какой-то лысый упырь говорить что я — их! Совсем офигел, сволочь такая! Ничего он обо мне не знает!

Каждую из голов я поддел хорошим деревянным колом — тут их валялось много, разных форм и размеров, и водрузил на поляне. В рядочек. Да, да, самое время говорить, что кровь Грозных проснулась… Плевать мне и на это. Наследие Грозных — тоже, наверное, часть меня. Ненавижу я наглых, тупых и самоуверенных гадов, которые думают, что им все можно. Если Иван Васильевич чувствовал то же самое по отношению к уродам из Семибоярщины — я могу понять, почему он учредил опричнину.